Когда возраст человека переваливает за 50 лет, как правило, все оставшиеся к тому времени друзья детства плавно переходят в разряд знакомых и, в конце концов, становятся неинтересными друг другу людьми. Поэтому он постоянно начинает чувствовать неловкость, когда сам отказывается ехать к кому-нибудь в гости и когда, чтобы не обидеть близких родственников, приглашает к себе приехать тех, кто тоже совсем не испытывает восторга с ним пообщаться. Иногда хватает одного телефонного разговора, чтобы больше никогда о себе не напоминать и тем более при случайной встрече, не подавать повода, сдуру договариваться ещё раз где-нибудь встретиться, и тем более принимать на себя обязательство позвонить в ближайшее время и оговорить время этой встречи. Впервые Константин Коханов увидел Бориса Михайловича Молчанова в начале 2000-х годов, когда стал по просьбе известного московского фалериста Михаила Степановича Селиванова, посещать Московское нумизматическое общество. В то время члены МНО, для встреч и обмена коллекционным материалом арендовали по воскресеньям помещение кинотеатра «Улан-Батор», находящегося недалеко от станции метро «Академическая».
Михаил Селиванов, который в то время приобрёл большую коллекцию бон (бумажных денежных знаков), решил тогда избавиться от большей её части – продать или обменять на интересующие его дореволюционные ордена или знаки военных училищ и воинских частей. К тому времени они знали друг друга уже более сорока лет, так что доверять ему друг детства имел полные основания, к тому же он был даже свидетелем на его свадьбе в 1974 году. Столы в «клубе» (как называли московские коллекционеры кинотеатр «Улан-Батор») Михаила Селиванова и Бориса Молчанова стояли рядом, и Константин Коханов сразу обратил внимание, с каким уважением известные в Москве коллекционеры относились к нему.
Например, почти каждое воскресенью, до самой смерти, накануне закрытия клуба к нему подходил Игорь Можейко, известный почти всем в СССР и в России писатель-фантаст Кир Булычёв, и обсуждал с ним какие-то вопросы. Иногда к разговору подключался Михаил Селиванов, который длительное время поддерживал с писателем дружеские и деловые отношения и поэтому подшучивал одновременно и над писателем и над моим соседом в клубе Борисом Михайловичем Молчановым. Константин Коханов в этих разговорах не принимал участия, потому что их тема касалась коллекционирования и приобретения интересующих материалов для их коллекций, что его, честно говоря, мало интересовало.
Постепенно от обмена приветствиями при встрече, Константин Парфирьевич и Борис Михайлович, перешли к более тесному общению. Борис Михайлович был не только интересным собеседником, но и сам был незаурядной личностью, любителем путешествий, который практически объехал весь Советский Союз от Земли Франца Иосифа до Командорских островов и к тому же был даже кандидатом в мастера спорта по туризму.
Но самое интересное заключалось в том, что Борис Михайлович не был в местах, где путешествовал Константин Коханов и не представлял, как можно было прокладывать маршруты в тайге в одиночку, даже там, где не ступала нога человека, не пользуясь услугами проводников и даже без оружия. Ещё ему было трудно понять, как на протяжении многих лет можно было ездить в одно и то же место, хотя это место и охватывало пространство диаметром свыше 1000 километров. Конечно, впечатлений от путешествий по СССР и по Европейским странам у Бориса Михайловича (родился в 1920 году) было больше, чем у его «нового юного друга» Константина Парфирьевича (родился в 1946 году), но и не было риска для жизни. Хотя на это как посмотреть со стороны, потому что после путешествия Бориса Михайловича на архипелаг Земля Франца Иосифа, в составе организованной обществом ДОСАФ группы, двое из её участников там простудились и, вернувшись из этого путешествия, умерли от воспаления лёгких. Но самое интересное было в том, что Константин Коханов и Борис Молчанов умудрились попасть, по своей же вине в схожие нелепые ситуации при встрече с медведицами – Коханов в Эвенкии, а Молчанов на Дальнем Востоке. Борис Молчанов со своим спутником, когда поставил палатку со своим спутником на берегу моря, а Коханов, когда сплавлялся вниз по реке Алтыбу, левому притоку реки Большой Ерёмы, впадающей со стороны левого берега в Нижнюю Тунгуску, известной, благодаря Вячеславу Шишкову, как Угрюм-река.
Инструктор по туризму имел неосторожность показать Борису Михайловичу бурую медведицу с медвежонком, которые, не обращая внимания на туристов, поднимались на ближайшую сопку, и Борис Михайлович, нет, чтобы молча наблюдать или сфотографировать зверей, решил свистнуть им вслед. Что было потом – это только было смешным, если смотреть со стороны. Медведица оглянулась и направилась в сторону туристов, которым ничего не оставалось, как не залезть по шею в холодную морскую воду и смотреть, как медведица, явно никуда не спеша, наводила порядок на их стоянке – порвала палатку, разодрала рюкзаки, верхнюю одежду и съела все, взятые ими, продукты. В общем, поход «удался», потому что, к счастью, «горе-туристы» не простудились и путешествие завершилось для них можно сказать благополучно. У Коханова почти всё было также, когда он, направив лодку в быструю речную протоку, увидел высунувшуюся из кустов голову медвежонка. Это было летом 1979 года, когда был уже утверждён талисман Московской олимпиады 1980 года. Понятно какая была его досада, что живой талисман олимпиады скрылся в кустах, до того как Коханов успел подготовить к съёмке свой фотоаппарат. Но только он снова хотел взять в руки байдарочное весло, как в конце протоки, снова увидел этого медвежонка. Приподнявшись в лодке, и поднимая к глазам фотоаппарат, он не сразу заметил, вставшую на задние лапы медведицу и опомнился только тогда, когда она стремительно на задних лапах бросилась в воду и остановилась в полуметре от борта лодки. Дальше всё было, как в немом кино с участием Чарли Чаплина, но только на воде. Коханов просто рухнул на сиденье лодки, схватил байдарочное весло, и лихорадочно работая им, развил такую скорость лодки, что до находящегося сорок километров ниже большого порога, он, можно сказать, долетел быстрее, чем в последующие годы (1982, 1984 и 1986), когда преодолевал это расстояние на моторной лодке. Получилось так, что сначала, делясь своими путевыми впечатлениями, Борис Михайлович и Константин Парфирьевич, вскоре перешли к обсуждению повседневной жизни страны, которая не только не поддавалась никакой логике, а порой, даже, вообще, шла вопреки здравому смыслу. Но, кто во всём был виноват, их мнения часто расходились, и прийти к консенсусу было невозможно. Поэтому большей частью у них разговоры шли о днях давно минувших, литературе и чудесах мирозданья. В роду Бориса Михайловича преобладали священники и врачи, а Константин Коханов мог похвастаться только своими рабоче-крестьянскими корнями. Поэтому Борис Михайлович уже на генетическом уровне был подготовлен к изучению иностранных языков. Он свободно говорил на немецком языке и мог читать классиков немецкой философии в оригинале, и на достаточно высоком уровне мог изъясняться на английском и французском языках, во всяком случае, мог разговаривать и понимать, что ему говорят. В клубе к нему часто подходили коллекционеры с просьбой перевести какой-нибудь текст на предметах коллекционирования. И, как правило, он без особого труда не только переводил, но и толковал содержание этих, большей частью, латинских текстов. Казалось бы, с таким человеком, как Константин Коханов у Бориса Михайловича не могло быть каких-либо общих интересов, кроме страсти к путешествиям. Поэтому более тесное сближение их интересов произошло, только после того, как разговор случайно зашёл о Льве Толстом. К своему удивлению Борис Михайлович вдруг понял, что о Льве Толстом, не как о писателе, а как о философе, он, до разговора с Константином Парфирьевичем, ничего толком не знал. В то же время Коханов на протяжении почти пяти лет, изучая жизнь и философские труды великого классика, пришёл к выводу, что толстовская философия нанесла больше вреда России, чем пользы. Его теория «непротивление злу насилием», при приходе к власти большевиков, парализовала волю интеллигенции к сопротивлению, и в дальнейшем привела к гибели её лучших представителей, из числа тех, кто в первые годы, установления советской власти, не успел эмигрировать из России. Правда, ко времени знакомства Константина Коханова с Борисом Молчановым, тот бросил работать над третьим томом документального романа, где жизнь Льва Толстого была отражена день за днём, на основании воспоминаний его современников, документальных свидетельств, дневников самого Льва Толстого, его жены Софьи Андреевны и яснополянских записок Душана Маковицкого. Вместо продолжения романа Константин Коханов решил на основе написанных книг написать художественно-документальный роман «Игра со смертью по маленькой» и практически закончил работу над первой книгой «Сергей Николаевич Толстой» – о роли старшего брата в жизни великого русского писателя. Борис Михайлович был очень удивлён, почему Константин Парфирьевич бросил писать продолжение документального романа о Льве Толстом, имевший в начале название «Родословная, как зеркало сословных предрассудков», а потом и художественно-документальную версию этого романа под названием «Игра со смертью по маленькой», сократив содержание всего романа с 6-ти до 4-х томов. Причину прекращения работы над романом Константин Парфирьевич объяснил Борису Михайловичу словами самого Льва Толстого, напомнив ему историю создания великим русским писателем романа «Война и мир». Первоначально в планах у Толстого было написать роман «Декабристы», но он столкнулся с трудностями получения для изучения документальных свидетельств истории восстания декабристов, особенно подлинного следственного дела и поэтому трижды делал попытки написать этот роман в 1860, 1878 и 1904 годах. В основном это было связано со знакомством с опубликованными новыми заслуживающими доверия материалами о декабрьских событиях 1825 года. Но это в итоге привело к тому, что после публикации очередных материалов о декабристах в журнале «Былое», Лев Толстой, после их прочтения 1 апреля 1906 года, сказал Душану Маковицкому: «Смотрел журнал «Былое», про декабристов там интересное и странно, чем больше подробностей узнаешь о декабристах, тем более разочаровываешься». Вот именно, к такому же мнению, но только о Льве Толстом, пришёл и Константин Коханов – чем больше он узнавал о жизни Льва Толстого, тем больше в нём разочаровался. И однажды он понял, что Лев Толстой его просто перестал интересовать и как философ и даже, вообще, как человек, целью жизни которого было только создание новой религии с непонятно каким богом, причём внутри его самого. Вместо романа Константин Коханов написал сатирическую песню, как «в Ясной Поляне, играл на баяне, первенец графа Ермил…», кратко изложив в ней повседневную жизнь великого русского писателя, перед его уходом из Ясной Поляны. Несмотря на краткое изложение событий тех дней в песне, в ней были представлены все основные герои «Яснополянской драмы»:
В Ясной Поляне, играл на баяне,
Первенец графа Ермил,
Пел, как Толстой,
приставал к его маме,
И всё в её доме громил.
Как отбивалась от графа Аксинья,
Графу, грозя становым,
Как овладел граф
Аксиньей насильно,
И он его, стало быть, сын….
К Толстому в то время
пришёл Гольденвейзер,
И вот, что сказал пианист:
Имел бы он герб, а в гербе
графский вензель,
То спал у одних бы актрис.
Но граф объяснил ему,
всё же понятней,
В чём в подлинной страсти секрет,
Где голый, округлый живот
поприятней,
Чем тот, что затянут в корсет.
Чувствуя, классик,
теряет духовность,
Врач Маковицкий вспотел,
В Ясной Поляне
любовь, где греховность,
Запахло вновь похотью тел.
Но Софью Андреевну
не одурачить,
Других завещаний, что нет,
А тут ещё муж у Черткова на даче,
К нему зачастил в кабинет.
Считая с Чертковым,
муж в связи, порочной,
У Софьи Андреевны стресс,
И рядом в деревне,
Ермил, как нарочно,
Копаться в их прошлом полез.
Ну, разве осудят
с баяном Ермила,
И графа мужицкую страсть,
Когда за «Войной»,
не последует «Мира»,
В борьбе за Советскую власть.
Борис Михайлович, прослушав в клубе эту песню, исполненную вполголоса Константином Парфирьевичем, а потом, перечитав ещё напечатанный для него её текст, задал ему несколько вопросов о Черткове, Гольденвейзере и Маковицком. Об отношениях Льва Николаевича с женой Софьей Андреевной, Борис Михайлович был в курсе ещё со школьных лет, когда о внебрачных связях великого классика особенно не распространялись и тем более о его внебрачном сыне. Борису Николаевичу было интересно узнать, в связи, с чем Константин Парфирьевич решил заняться изучением жизни Льва Толстого, а потом даже решил написать о его жизни роман. И Константин Коханов, можно сказать, не только удивил его своим ответом, но даже предоставил возможность самому Борису Михайловичу поделиться с ним своими впечатлениями, узнав, что он присутствовал на одном из психологических опытов Вольфа Мессинга. Но всё по порядку – начнём с ответа Константина Коханова.
Перед тем как приступить к работе над романом о Льве Толстом, Константин Коханов собирался написать книгу о лжепророках, ясновидящих и экстрасенсах, причём с библейских времён до настоящего времени. Поэтому он собрал достаточно много, имевшихся в открытом доступе материалов, в том числе на таких известных всем «пророков», как Калиостро, Иоанн Кронштадтский, Григорий Распутин, Ванга и Вольф Мессинг, и заодно о людях-феноменах, якобы обладающими телепатическими и другими паранормальными способностями. Когда он начал описывать сеансы спиритизма, то в качестве изобличителей этого вида шарлатанства или надувательства, он решил привести в пример, написанную Львом Толстым, его пьесу «Плоды просвещения». Неудивительно, что, кроме этой пьесы ему захотелось найти, ещё какие-то высказывания великого русского писателя, отлученного от церкви, о прочих видах мракобесия, но вместо этого он узнал о самом Льве Толстом столько интересного, что и его самого можно было включить в длинный список русских лжепророков. К своему удивлению Коханов убедился, что не только русский классик не годился для примера в борьбе с суевериями и в развенчивании мифов о чудесах человеческой психики, но даже английский писатель Конан Дойл, верил в реальность вызова духов и мало того, даже написал «Историю спиритизма».
Подобных телепатов, ясновидящих и мастеров верчения стола, любителей спиритизма, изобличал профессор Александр Исаакович Китайгородский, написавший книгу «Реникса» (или «Чепуха») Но профессор умер, а его достойных приемников на заре нового XXI века, толерантного к мракобесию и шарлатанству, до сих пор не нашлось. Люди вдруг осознали, что никому кроме Бога верить нельзя, даже служителям церкви, превративших веру во Всевышнего, в условиях капиталистических отношений, в законный и прибыльный бизнес.
Неудивительно, что с конца XX века, при переходе от социализма с человеческим лицом к капитализму с его волчьими законами, без признаков христианской морали, вся мутная пена человеческих предрассудков и вера в чудеса человеческой психики расцвела махровым цветом. И не только на страницах жёлтой прессы и на купленных олигархами телеканалах, она даже проникла на страницы пока ещё издающихся и находящихся в продаже научно-популярных журналов. Например, профессор Китайгородский считал Вольфа Мессинга обыкновенным фокусником и шарлатаном. Константин Коханов был такого же мнения, но Борис Михайлович Молчанов был с ним не согласен, потому что сам присутствовал на одном из его «психологических опытов» и был свидетелем его сверхъестественных способностей. Не вступая с Борисом Михайловичем в спор, Константин Коханов попросил его подробно описать ситуацию, в которой проявились феноменальные способности Вольфа Мессинга.
Психологический опыт, который продемонстрировал на том сеансе Вольф Мессинг, касался отгадывания слова, которое отмечали подопытные зрители иголкой на любой странице толстой книги. Среди этих подопытных товарищей оказался и Борис Михайлович, и убедился лично, что Вольф Мессинг правильно угадал отмеченное слово. Константин Коханов, который верил только в чистый эксперимент, сразу же задал Борису Михайловичу несколько вопросов, на которые тот так и не смог дать исчерпывающие ответы:
Первый вопрос был о том, кто были его соседи в том ряду, где он сидел – его знакомые или случайные люди?
Второй вопрос касался того, чья была книга, – Бориса Михайловича, его соседей или её им дал помощник Мессинга?
И третий вопрос, самый простой был о том, кто выбирал страницу книги, а потом отмечал иголкой выбранное им или всеми, кто был рядом, конкретное слово? – сам Борис Михайлович, или кто-то из его соседей. Борис Михайлович только помнил, что книга была не его, но как выбиралась страница и слово на странице, он этого уже не помнил. В результате, Борис Михайлович после этих вопросов, сказал ему: «вы Константин Парфирьевич, выглядите сейчас, как Фома Неверующий. Помните, он сказал апостолам, видевшим воскресшего Иисуса Христа, что не поверит в это, пока сам не вложит свои пальцы в дыры в теле Учителя от копья и гвоздей, которыми Он был прибит к деревянному кресту на Голгофе».
Следует отметить, что разговоров о сверхъестественных явлениях у Константина Парфирьевича с Борисом Михайловичем было много, благо газет и журналов с подобными сенсациями, выпускалась с приходом к власти Михаила Горбачёва, а затем Бориса Ельцина, было немало.
Сам Борис Михайлович выписывал газету «Московский Комсомолец», журналы «Тайны XX века и украинский журнал «Вселенная, пространство, время». Так что они обсуждали опубликованную в газетах и журналах ту и или иную околонаучную чушь, почти при каждой встрече. Предметами коллекционирования Бориса Михайловича были юбилейные монеты и памятные медали, посвящённые освоению человечеством космического пространства, в частности пилотированным орбитальным полётам вокруг Земли, полётам на Луну и к планетам солнечной системы. Ко времени знакомства Бориса Михайловича, он ограничился космическими полётами только до 2000 года и пополнял свою коллекцию уже только редкими экземплярами, которые можно было считать образцами медальерного искусства. Приобретая или обменивая нужные ему монеты и медали, Борис Михайлович, периодически показывал их Константину Парфирьевичу в клубе, а небольшую часть, гордость своей коллекции, он предоставил ему возможность, посмотреть у себя дома. Он бы показал ему всю свою коллекцию, но Константин Коханов ходил в гости к Борису Михайловичу, не из-за его коллекции монет и медалей, а для того чтобы пообщаться с ним после того, как он перестал посещать клуб коллекционеров, когда понял, что Михаилу Степановичу Селиванову его помощь больше не требуется. К тому же и сам Михаил Степанович тоже вскоре стал ходить в клуб МНО не каждое воскресенье.
Что ещё объединяло Константина Парфирьевича с Борисом Михайловичем – это то, что они оба работали в закрытых НИИ, именуемых в шестидесятых годах почтовыми ящиками. Правда, Коханов работал только год до армии и после армии ещё около трёх лет, техником, а затем просто наладчиком оборудования оборонного назначения. В тоже время Борис Михайлович дослужился до начальника отдела, защитил кандидатскую диссертацию и проработал в закрытых предприятиях, имеющих отношениях к авиации и к космосу, до самой пенсии. Он мог бы наверно продолжить работу там ещё, но незадолго до достижения пенсионного возраста, его признали основным виновником взрыва при старте одной из новых ракет. Самое ужасное заключалось в том, что никто из его коллег не набрался мужества, разделить с ним ответственность или хотя бы дать заключение, что взрыв ракеты мог быть по совсем другой причине. Но «компетентные органы посчитали», что взрыв ракеты произошёл потому, что не включилось при её старте реле, которое было в приборе, разработанным Борисом Михайловичем. Его не только наказали за это, а ещё заставили лично оправдываться перед министром, хотя по статусу это должен был делать генеральный конструктор. Константин Коханов поинтересовался, какой контакт реле давал сигнал для запуска двигателей ракеты, – замыкающий или размыкающий? И, узнав от него, что контакт реле был замыкающий, только пожал плечами, и, посмотрев на Бориса Михайловича, понял, что он не мог послать министра «к его ебеней матери», которая принесла больше пользы советской науке, если бы догадалась сделать аборт. Насколько Константин Коханов был груб, настолько Борис Михайлович был интеллигентен, потому и жизнь каждого из них шла параллельно, нигде не пересекаясь, пока судьба не заставила их убедиться, что действительно существует неэвклидово пространство Лобачевского и не где-то в бесконечности вселенной, а совсем рядом. Только не у каждого хватает мужества остановиться и увидеть протянутую руку из параллельного мира, хотя бы для рукопожатия с выражением искреннего сочувствия. Разумеется, после случая взрыва ракеты на старте, всякое желание работать в «дружном» коллективе НИИ у Бориса Михайловича пропало, и когда он достиг пенсионного возраста, то сразу же уволился и устроился на работу в гостиницу «Интурист» простым швейцаром. Превосходное знание немецкого языка и умение поддержать разговор с туристами на английском и французских языках в гостинице оценили и часто использовали его в качестве переводчика. Если при работе в НИИ Борис Михайлович путешествовал только во время отпуска по Советскому Союзу, то перейдя на работу в «Интурист», практически побывал во всех европейских странах и даже посетил на круизном корабле ряд стран Латинской Америки, включая Бразилию. Однажды, когда Константин Коханов был в гостях у Бориса Михайловича, он показал ему свою записную книжку. В ней было мало записей, но зато в ней были поставлены штемпели почтовых отделений городов, которые он посетил, штемпели гостиниц, где он проживал во время туристических поездок и даже штемпели капитанов кораблей, на которых ему доводилось плавать. Дома, над письменным столом, у Бориса Михайловича, висела карта мира, с отмеченными флажками городами, в которых Борис Михайлович изучал достопримечательности либо сам, либо находясь в составе туристической группы. Но то, значительное пространство, которое «исследовал» во время своих экспедиций Константин Коханов, почти в центре Советского Союза на территории РСФСР, на карте Бориса Михайловича, было без флажков, скорее всего потому, что туда не было в советское время организованных экскурсий, да и таких достопримечательностей, на которые стоило бы посмотреть. Но вернёмся к разговору о Вольфе Мессинге, так как при обсуждении его сверхъестественных способностей с Борисом Михайловичем, Константин Коханов узнал, что он был в дружеских отношениях с братьями писателя Сергея Михалкова Александром и Михаилом. И чего Константин Коханов ни как не мог ожидать, Михаил Михалков даже сопровождал Вольфа Мессинга в его «гастрольных» поездках по стране. В уже прочитанных Константином Кохановым книгах о Вольфе Мессинге Михаил Михалков нигде не упоминался и в то, о чём рассказывал Борис Михайлович, было трудно поверить. Не смотря на то, что о Вольфе Мессинге было написано больше десятка книг, основа каждой из них, была замешена на одном и том же достаточно сомнительном автобиографическом материале, а если точнее сказать, то черпалась из одного и того же «мутного источника». В этом не трудно убедиться, потому что все известные воспоминания самого Вольфа Мессинга, уместились в одной тоненькой брошюрке, имеющей, правда, громкое название «Вольф Мессинг, Я – телепат», к тому же написанной не им самим, а в соавторстве с журналистом Михаилом Хвастуновым. И что в этой брошюре соответствует действительности, а что просто застольная болтовня, разобраться было трудно. К тому же соавторы в итоге поссорились, когда перешли к разговору по существу, о наличии у Вольфа Мессинга документальных подтверждений его триумфальных гастролей за границей и тем более свидетельств общения с такими известными учёными, как Зигмунд Фрейд и Альберт Эйнштейн. Неожиданно узнав от Бориса Михайловича, что младший брат автора гимнов СССР и РФ Сергея Михалкова Михаил Михалков «пас» телепата по линии НКВД, МГБ и КГБ, Константин Коханов заинтересовался подробности знакомства Бориса Молчанова с кланом Михалковых. Знакомство Бориса Михайловича с Александром Михалковым, как и с Константином Кохановым, произошло тоже случайно и тоже в клубе московских коллекционеров. Впервые он появился в клубе московских коллекционеров в конце 1995 года, пришёл что-то продать из своей нумизматической коллекции, так как ему не хватало денег на издание написанной им книги «Очерки из истории московского купечества».
Приблизительно в это же время и сложились у Бориса Михайловича с Александром Владимировичем дружеские отношения настолько, что уже в 1997 году он пригласил его к себе домой на празднование своего 80-летия. На юбилее присутствовал старший брат Сергей Михалков с младшим братом Михаилом Михалковым и Борис Михайлович не упустил случая взять у трёх братьев автографы на обратной стороне их общей фотографии. В 2015 году Константин Коханов написал в стихотворном виде фельетон «Три жены и подруга Гимнюка Гимночистова», где этому юбилею отвёл одну из глав своей «поэмы». По этическим соображениям Борис Михайлович в этой поэме был представлен просто, как единственный, не из клана Михалковых, гость юбиляра:
На юбилее Александра Михалкова
Настало время юбилеев,
Мы все их праздновать умеем,
Саше восемьдесят лет,
Мише семьдесят пять вскоре,
Тоже праздник ведь устроит,
Соберутся братьев трое,
На торжественный обед.
А пока что, праздник Саши,
Будет кто? – Одни лишь наши,
Да ещё какой-то гость,
То ли с Сашей он учился,
То ли вместе с ним лечился.
То ли в клубе подружился,
Одно точно, не прохвост.
Казалось, все уже собрались,
И приглашать пора к столу,
Родные к окнам все прижались,
И только гость стоял в углу.
Ему всё это было ново,
И Михаила Михалкова,
Решил гость всё же расспросить,
Сказав, – прошу меня простить,
Кого мы ждём, коль всё готово?
- Приехать должен патриарх.
- Алексий, что ли? Олигарх?
- Нет только брат, всего лишь, старший,
В семье он в сане «патриаршем».
Ждать «патриарха», час пришлось,
Пришёл, за стол сел, не смущаясь,
И юбиляр сидел, как гость,
«Подобострастно» с ним общаясь.
За тостом тост, чтоб девяносто,
Всем братьям весело справлять
И чтоб Сергей позвал их в гости,
К себе на восемьдесят пять.
Восемьдесят четыре года,
Ему никто не может дать,
Опять на грани он развода,
Всего ведь можно ожидать.
Не ожидали только братья,
Достигнув в жизни тех же лет,
Что смерть раскроет им объятья,
На тот, спроваживая, свет.
Но гость, в семье их посторонний,
И Александра только друг,
Немецкий, зная превосходно,
Дать попросил автограф вдруг.
На фотографии трёх братьев,
Их всех, с обратной стороны,
Кто он? Сергей был без понятья,
Какой разведчиком страны.
Сменил вальяжную осанку,
И чтобы братьев не срамить
Он орденов, поправив планку,
Стал по-немецки говорить.
И Александр включился в диспут,
Лишь Михаил не мог понять,
Хоть на войне, «учил» фашистов,
Что братья гостю говорят.
Гость к Михаилу обратился,
А тот по-русски объяснил,
Что он так в жизни опустился,
Почти немецкий весь забыл.
Хотя в тылу у немцев «шпрехал»,
Им даже песню сочинил,
И с ротой так пропел с успехом,
Что штурмбанфюрер похвалил,
Чем Михалков Сергей был занят,
Он толком всем не объяснил,
Прощался, словно на вокзале,
Служебный ждал у дома ЗИЛ.
От сел в служебную машину,
Почти, как барин в экипаж,
Надменно голову откинув,
Сказал шофёру, – дуй в пассаж!..
Купить, чтоб Тане побрякушки,
А то, наверно, заждалась,
До лет его, дожил бы Пушкин,
Наталья с ним бы развелась.
Представим, что Дантес убит был,
А Пушкин, к ней бы охладел,
И клятву верности забыл бы,
И соблазнять стал юных дев.
Представить трудно, нам, всё это,
Но Михалков Сергей, не он,
Жена не муза для поэта,
Коль есть любовниц батальон.
Двух жён моложе лет на сорок,
Имел, Наталью, схоронив,
И даже траур был не долог,
В объятьях с первою из них.
О братских чувствах, что сказать,
Сергея Михалкова что-то,
Брат Александр, с него, что взять,
Никто и скромная работа.
Брат Михаил, тот хоть поэт,
О чём-то пишет, но не классик,
Оставить может только след,
В говне Пегаса на Парнасе.
Александр женат был трижды,
Михаил, как будто раз,
Затерялись в мире книжном,
Не мозолят наших глаз.
Наводил Коханов справки,
Даже к близким их звонил,
Но не сделал автор правки,
В том, что здесь наговорил…
После смерти Александра Михалкова в 2001 году, Борис Михайлович продолжал поддерживать дружеские отношения и с его третьей женой, и с его младшим братом Михаилом Михалковым. Михаил Михалков даже подарил ему книгу своих воспоминаний «В лабиринте смертельного риска», которую тот издал под псевдонимом Андронов. Борис Михайлович по просьбе Константина Парфирьевича, принёс ему эту достаточно редкую тогда книгу, из которой он узнал, что в СССР был ещё один «легендарный разведчик, на уровне Николая Кузнецова, младший брат нашего гимнописца.
По правде говоря, и Борис Михайлович скептически относился к «подвигам» Михаила Михалкова и не мог понять, как это он мог преподавать в танковой школе дивизии СС, очень плохо владея немецким языком. В этом он лично убедился на 80-летии Александра Михалкова, когда он задал вопрос Сергею Михалкову на немецком языке. Сергей Михалков ответил, потом Александр дополнил ответ брата на немецком языке, а когда Борис Михайлович обратился к Михаилу Михалкову, что он по этому поводу думает, тот не понял, что от него он хочет узнать и переспросил на русском языке, что так заинтересовало Бориса Михайловича. Затем уже наедине Михаил Михалков сказал Борису Михайловичу, что немецким языком никогда не владел в совершенстве, а теперь к старости, вообще, плохо понимает то, о чём в его присутствии говорят на немецком языке иногда братья.
Константин Коханов, по поводу того, что Михаил Михалков преподавал в танковой школе дивизии СС, совсем не сомневался. И даже объяснил Борису Михайловичу, что у немцев были не только дивизии СС, а также вспомогательные дивизии войск СС.
В отличие от элитных дивизий СС, в дивизиях войск СС, служил всякий многонациональный сброд, перешедший на сторону немцев, и вот этому контингенту из дезертиров и предателей родины, и преподавал Михаил Михалков, только непонятно что, имея смутное представление по навыкам управления боевой техникой.
Но самое интересное заключалось в том, что Михаил Михалков написал брошюру о Вольфе Мессинге, в которой ничего нового не было, но зато раскрывалось то, что он делал сам, сопровождая Мессинга в места, где он проводил свои «психологические опыты» или выполнял специальные операции по линии МГБ-КГБ.
Когда Константин Коханов говорит о клубе московских коллекционеров, может показаться, что он там больше ни с кем, кроме Бориса Михайловича не общался. Это далеко не так. Соседом справа от Бориса Михайловича был Василий Петрович Егоров. Борис Михайлович вместе с ним занимался в клубе хозяйственными вопросами, хотя по всему было видно, что основную работу выполнял Василий Петрович. Именно около него в основном с утра крутились не только члены клуба, но также иногородние гости, и коллекционеры из Содружества Независимых Государств (СНГ). И Василий Петрович оперативно решал вопросы их размещения в клубе, и давал разрешение на установку дополнительных столов для выкладки на них своего коллекционного материала, подлежащего обмену или продаже.
Сначала Василий Петрович изредка вклинивался в разговор Коханова с Молчановым, а спустя какое-то время уже мог даже повлиять и на смену темы их разговора. Неудивительно, что вскоре у Константина Коханова установились и с Василием Петровичем дружеские доверительные отношения, хотя, казалось бы, у них ничего не могло быть общего по отношению к сталинизму, к маршалу Георгию Жукову, репрессиям и тем более к правлению Михаила Горбачёва и Бориса Ельцина. Константин Коханов не спорил с Василием Петровичем, не старался его в чём-то переубедить, а просто приносил ему книги и стенографические отчёты заседаний на судебных процессах, над врагами народа, во второй половины тридцатых годов. Василий Петрович хотел купить у него некоторые книги, но Константин Коханов разрешал ему держать их у себя, сколько ему на то понадобится времени. Нужно отметить, что Борис Михайлович постоянно возвращался к разговору о Льве Толстом, и Константину Коханову не трудно было догадаться, что это было вызвано его неподдельным интересом, к написанным Константином Парфирьевичем книгам о великом русском писателе. Поэтому накануне 85-летия Бориса Михайловича, Константин Коханов напечатал в типографии три экземпляра одной из своих книг «Сергей Николаевич Толстой» и когда вручал её в качестве подарка, то пообещал каждую последующую пятилетку его жизни, дарить ему ещё по одной книге о Льве Толстом. При этом он, не скрывал меркантильности своих подарков в будущем, и говорил ему, что он надеется сам прожить хотя бы ещё пять лет, чтобы обязательно сдержать своё обещание. Второй экземпляр этой книги в твёрдом переплёте Константин Коханов отправил в РГБ (в бывшую Ленинскую библиотеку), а третий экземпляр поставил на свою книжную полку.
Если Борис Михайлович, работая в закрытом НИИ, сам занимался непосредственно разработкой новой авиационной и космической техники, то Константин Коханов после службы в Советской Армии, в подобном же НИИ (в простонародии называвшимся «почтовым ящиком»), занимая должность техника с окладом 90 рублей в месяц, был только простым исполнителем. И как все другие молодые специалисты из институтов, в должности инженеров с окладом 100 рублей, он был в числе тех многочисленных работников НИИ, которые там были необходимы только для оказания шефской помощи колхозам по уборке урожая овощей осенью с последующей их сортировкой на плодоовощных базах весной. Заинтересовавшись случайно, во время службы в армии, проблемой Тунгусского метеорита, Константин Коханов задался целью посетить предполагаемое место его падения. Понимая, что 18 дней отпуска, ему явно будет недостаточно для поездки в эти глухие таёжные места, Константин Коханов, проработав с начала июня 1969 года до конца мая 1970 года в НИИ, решил просто уволиться. К тому же он прекрасно понимал, что после тайги, устроиться на работу с тем же окладом в Москве, на любой «почтовый ящик», точно не составит никакого труда. Там всегда была потребность в таких, как он специалистах, для сельхозработ в Московской области и на городских плодоовощных базах. Вроде бы всё тогда Константин Коханов предусмотрел, но, только, подъезжая на поезде к Красноярску, обнаружил, что забыл свой паспорт в Москве. Хорошо, что в те годы ещё не угоняли в СССР самолёты и, приобретая билеты на самолёт, не нужно было показывать паспорт. Он был нужен, если по какой-то причине, приходилось сдавать билет, чтобы затем купить новый билет на другое число или на другой рейс. Поэтому Константин Коханов, чтобы не привлекать к себе внимания милиции, прилетев в Ванавару с пересадкой в Кежме с Ил-14 на АН-2, решил не уточнять у местных жителей, как выйти из посёлка на Тропу Кулика. Никого, не расспрашивая, он просто пошёл к месту выхода Тропы Кулика на берег реки Чамбы, к так называемой «переправе», то есть к броду через эту реку. Идти пришлось по правому берегу Нижней Тунгуски 30 километров до устья Чамбы, а потом подниматься по её левому берегу ещё свыше 40 км до этой «переправы». В итоге он дошёл только до брода, но вода в реке в июне была достаточно высокая после весеннего паводка, и переходить реку вброд, Константин Коханов не решился. Идти после брода нужно было ещё до Заимки Кулика свыше 50 километров, а если обратно в Ванавару берегами рек то 70 километров, а по тайге около 35 километров. Но обратный путь по тайге, хотя был в два раза короче, но в тоже время был и самым опасным, учитывая, что Константин Коханов, на такие расстояния не ходил в туристические походы даже в ближайших к Москве областях, тем более в одиночку. Идти пришлось большей частью по затёсам по еле заметной тропе, пересекающей зимник, а местами, где тропа терялась, то и по этому зимнику (по зимней дороге, точнее по еле заметным следам от саней). Весь поход занял десять дней, и обошёлся Константину Коханову всего лишь в 120 рублей – 100 рублей дорога туда и обратно и 20 рублей были потрачены на продукты в Москве и Ванаваре. Самое главное им был сделан первый шаг пусть не к звёздам в небе, а к звезде упавшей на землю в 1908 году. В 1971 году, в конце августа он всё-таки дошёл до Заимки Кулика, познакомился там с участниками комплексной самодеятельной экспедиции (КСЭ), члены которой приняли его за марсианина, несмотря на его вполне земной вид. В том же году, накануне 7 ноября, он принял приглашение от студентов и летал к ним в Томск на «конференцию» в основном по поводу, где искать Тунгусский метеорит. В 1972 году он даже оказал КСЭ посильную помощь. Участвуя в раскопках в радиусе 10 метров от камня Джона Анфиногенова, Константин Коханов даже нашёл большой камень такой же структуры, причём на одной из предполагаемых траекторий полёта Тунгусского метеорита. Под камнем был грунт жёлто-белого цвета, который посчитали тогда, что он образовался от термического воздействия упавшего раскалённого осколка метеорита на землю. Не удивительно, что раскопанный Джоном Анфиногеновым валун, в результате этого получил полное право называться Тунгусским метеоритом. В этом уверен до сегодняшнего дня сам Джон Анфиногенов и в это верил, правда, только в течение трёх дней и Константин Коханов. Почему так скоро Константин Коханов перестал считать найденный Джоном Анфиногеновым валун, Тунгусским метеоритом, была «заслуга» самого Джона Анфиногенова. В Ванаваре Константин Коханов познакомился с геоморфологами из МГУ, маршрут которых проходил по реке Кимчу. Они должны были спускаться на плотах с верховьев этой реки до её притока Кимчукана. Когда они показывали на карте Константину Коханову свой маршрут, он обратил их внимание на то, что они будут проплывать мимо озера Чеко, от которого до Заимки Кулика было всего 12 километров. Поэтому Константин Коханов посоветовал им посетить эти известные учёным всего мира места, где, чем Чёрт не шутит, они с ним, может быть, снова встретятся. Вероятность встречи было небольшой, потому что сам Коханов, должен был прийти на Заимку Кулика, поднимаясь пешком вверх по левому берегу реки Верхняя Лакура до её верховий. А затем через верховое болото, откуда эта река вытекала, пройти через водораздел, которым служил Хребет Лакура до реки Хушмы. И уже по её правому берегу до «Пристани на Хушме» (к бывшему лагерю Леонида Кулика), который находился в девяти километрах от его Заимки у подножия горы Стойковича. Насколько сложным был этот маршрут Константина Коханова, говорит то, что его до сих пор никто не повторил, и над этими местами сейчас только пролетают на вертолётах пожарники и работники Государственного природного заповедника «Тунгусский».
Удивительно, как Константин Коханов не свернул себе там шею или не утонул в «непроходимом болоте» (так оно было отмечено на карте), наверно известно только его Небесному Покровителю. Во всяком случае, обстоятельства сложились, таким образом, когда на третий день Джон Анфиногенов с женой, с двумя студентами и с Константином Кохановым, уже отпраздновал находку Тунгусского метеорита, появились на Заимке Кулика московские геоморфологи. И вот тогда у Джона Анфиногенова, в предчувствии мировой славы, закружилась голова, точнее было бы сказать, моча ударила в голову. Он понял, что поделиться славой придётся с каким-то Константином Кохановым, не имеющим к КСЭ никакого отношения. После того, как он в присутствии Джона Анфиногенова рассказал московским геоморфологам, как тот нашёл и производил раскопки валуна на вершине горы Стойковича и в результате чего появились основания считать этот валун Тунгусским метеоритом, Джон заметно занервничал. Он даже не захотел спускаться с горы, чтобы, как было всегда, пообедать в этот день на Заимке. Когда геоморфологи с разрешения Джона Анфиногенова пошли брать земляные пробы в окрестностях валуна, Константин Коханов поинтересовался у Джона Анфиногенова, что так испортило ему настроение, – присутствие здесь московских геоморфологов или то, что он им рассказал о его находке Тунгусского метеорита. Константин Коханов был готов к любому ответу, но только не к неожиданному встречному вопросу: «Ты, что хочешь получить Нобелевскую премию? Мы, столько лет, потратили на поиски Тунгусского метеорита, и тут появляешься ты, по сути, обыкновенный старатель и теперь претендуешь наравне со всеми на мировую известность». Такого мнения о себе, Константин Коханов от Джона Анфиногенова ни как не ожидал услышать и потому просто послал его вместе с положенной ему Нобелевской премией, на три всем известные буквы. Спустившись с горы вниз к Заимке Кулика, Константин Коханов собрал вещи, и, дождавшись геологов, сказал им, что возвращается в Ванавару. Узнав о причине его неожиданного для них возвращения в Ванавару, геологи предложили ему спускаться с ними на плотах до Кимчукана, а Тунгусский метеорит пообещали ему «запускать» каждый вечер из ракетницы.
Не останавливаться подробно на дальнейших приключениях Константина Коханова, в тот год в тайге, нужно отметить главное. На следующий день при сплаве на двух плотах по реке Кимчу, на первой же стоянке, геологи перед тем, как отправиться промывать пробы на байдарке к ближайшим ручьям, попросили его выкопать в тени под берёзами до мерзлоты ямку и положить в неё сливочное масло. Под первой же берёзой Константин Коханов сразу же обнаружил такой же грунт, как под найденным им камнем на горе Стойковича и понял, что он никакого отношения не имеет к найденному им там «осколку Тунгусского метеорита». Под другими берёзами или вблизи их, также был такой же грунт, так что, это, скорее всего, был продукт жизнедеятельности, или точнее продукт длительного разложения каких-то растений или мха. Одно только стало понятно Константину Коханову, еле тогда сдерживающему смех, что Джон Анфиногенов явно поторопился получить Нобелевскую премию. К слову сказать, он её не получил до сих пор. В тот же год Константин Коханов, когда вернулся в Ванавару, поддался на уговоры одного иркутского военного «лётчика», спуститься с ним на деревянной лодке вниз по реке Большая Ерёма до населённого пункта «Усть-Чайка» в Иркутской области и умудрился ещё по пути туда взять земляные пробы по просьбе одного из «учёных» КСЭ. Знай тогда Константин Коханов, что «лётчик» купил лодку за три рубля, а также совершенно не знал, что собой в то время представлял населённый пункт Усть-Чайка, то он не стал бы договариваться с пожарниками, чтобы они их взяли с собой, и попутно высадили в верховьях Большой Ерёмы. В итоге, в конце пути, он окончательно поругался с «лётчиком». В посёлке Усть-Чайка, к которому они плыли две недели, не было не только аэропорта, но даже ни одного жилого дома. Один нежилой дом и два, по сути, сарая, за полуразрушенными хозяйственными постройками использовались, как зимовья. В доме в то время жил с малолетним сыном, доставленный туда на вертолёте из села Преображенка, на Нижней Тунгуске, находящейся в отпуске мужчина. За ним со дня на день должен был прилететь вертолёт, но интервал времени «со дня на день» мог с большой вероятностью растянуться на неделю. «Лётчик», (майор, военный технарь, которому год оставался до пенсии) не хотел опаздывать на службу и начал на следующий день, не смотря на сильный утренний туман (видимость на реке была несколько метров) торопить Константина Коханова продолжить путь. Его даже не насторожило то, что живший в Усть-Чайке мужчина предупредил его, что ниже в восьми километрах, есть небольшой порог, вроде бы с виду, как безобидный перекат. Поэтому он посоветовал часа два переждать, и только, когда туман рассеется, плыть дальше, но, достигнув порога, лучше провести лодку на бечеве вдоль правого берега, чтобы налетев на подводные камни там не перевернуться. «Лётчик» ждать два часа не хотел. Произошёл неприятный разговор, в итоге которого «лётчик» решил плыть дальше один, а Константин Коханов, когда туман рассеялся, прошёл, оставшиеся 80 километров, до Нижней Тунгуски, пешком. И можно сказать, самыми неприятными для Константина Коханова были, не все испытанные им трудности во время путешествия, а то, что он полностью разочаровался в людях, которые мнили себя настоящими пассионариями. И поэтому, после завершения путешествия в 1972 году, он пришёл к выводу, что его присутствие в Эвенкии, под Ванаварой, в районе работы КСЭ, стало раздражать некоторых руководителей этой самодеятельной экспедиции. И он, чтобы «не крутиться (не путаться) у них под ногами», все свои последующие экспедиции, в 1973-1986 годах, перенёс в Иркутскую область. После 1986 года, когда он уже построил (срубил) свою перевалочную базу на реке Левый Алтыб, километром выше озера Эскэкун, Константин Коханов планировал пересечь границу Иркутской области с Эвенкией во время своих очередных экспедиций в 1988-1990 годах. Но приближалось время развала СССР и уже в те годы, купить необходимое снаряжение, стало делом почти невыполнимым. Лодку «Романтику-2» ему ещё случайно удалось купить, а вот подвесной мотор «Ветерок-8» уже в Москве нигде не продавался. А к 1990 году всё насколько подорожало, что Константин Коханов оставил всякую надежду купить подвесной мотор. Но всё-таки самое худшее было в том, что никто не мог ему дать гарантии, что он, вообще, сможет добраться до тех до сих пор заповедных мест. В основном это было связано с трудностями приобретения у местных жителей бензина для подвесного лодочного мотора. И это не смотря на то, что в 1973 году Константин Коханов в последний раз уволился перед своими экспедициями с работы, и прекратил устраиваться на работу на предприятия, имеющие отношение к военному ведомству. Получилось так, что он надолго связал свою жизнь с работой на гражданских предприятиях, можно сказать на одном, но в разных управлениях объединения «Мослифт». Устроившись туда на работу инженером-наладчиком, сначала по электроизмерительным работам, он затем продолжил работу инженером-наладчиком непосредственно пассажирских лифтов. Серьёзно не относясь к этой работе, он всё-таки сделал немало для повышения надёжности и безопасности лифтовых установок и даже стал соавтором книги «Наладка лифтов», основной её части, связанной именно с наладкой лифтов, а не с описанием работы автоматики их принципиальных схем. К моменту знакомства с Борисом Михайловичем Константин Коханов был уже «Заслуженным работником», а написанная им глава книги не потеряла своей актуальности и через 25 лет после выхода первого издания в 1990 году и второго – в 1992 году. Всё это время Константин Коханов серьёзно относился только к поиску места падения Тунгусского метеорита и все деньги, полученные в качестве вознаграждения за свои рационализаторские предложения, он тратил исключительно на решение этой научной проблемы. Последние свои экспедиции с 1982 по 1986 год, он совершал через год, чередуя длительность своего ежегодного отпуска с14-ти до 42-х дней, разумеется, с согласия его непосредственного начальства. И вот, когда, казалось бы, жизнь его наладилась, все его дальнейшие планы по поискам места падения Тунгусского метеорита, окончательно рухнули в 1991 году.
Следует отметить, что Константин Коханов, постоянно делился с Борисом Михайловичем своими походными впечатлениями, как и он с ним, своими, во время его туристических поездок в разные районы Советского Союза. Более того, сам Борис Михайлович способствовал этим разговорам, так как его туристические маршруты невольно пересекались с маршрутами Константина Коханова и проходили через одни и те же сибирские города и вели к берегам таких рек, как Ангара или Лена. Правда на восток Константин Коханов дальше Иркутска не ездил на поезде и на самолётах не летал, а Борис Михайлович побывал даже на Командорских островах и достиг пролива Лаперуза.
Но, делясь впечатлениями с Борисом Михайловичем о своих приключениях в тайге, Константин Коханов совсем не думал о возобновлении своих экспедиций. Хотя, нужно сказать, что, купленная им в 1987 году алюминиевая разборная лодка «Романтика-2» по-прежнему стояла в шкафу на лоджии в его доме и на все предложения продать её, он всегда отвечал категорическим отказом. Лодка для Константина Коханова была, как в песне бронепоезд, который стоял на запасном пути. Показывая однажды у себя дома Константину Коханову фотографии, связанные с его туристическими поездками, Борис Михайлович, попросил обратить внимание на одну из них с портретом мужчины. На вопрос Константина Коханова,- кто это? – он тогда ответил, что этот тип, был «начальником» одного из лагерей в Гулаге. Хотя, – уточнил Борис Михайлович, – возможно, он преувеличивал свою должность, но, как он издевался над заключёнными, его рассказу можно было поверить. Знакомство Бориса Михайловича с начальником лагеря, произошло, когда он в составе туристической группы посещал какой-то заброшенный прииск, где этот мужчина был у них в качестве «экскурсовода». Что заставило этого мужчину разоткровенничаться и перейти к разговору о врагах народа, и в частности к тому, как он лично ставил эту гнилую интеллигенцию, на подобающее ей место, Борис Михайлович уже не помнил, в отличие от приведённого начальником лагеря одного из примеров его работы: «Помню одному профессору, в очках с бородкой, я приказал вычистить лагерный туалет. Профессор попросил меня дать ему ведро, лопату или хотя бы совок. Какая лопата, какое ведро? – заорал я на него, – черпай ладонями говно и таскай, куда я тебе скажу. И что же, профессор так и перетаскал всё говно в ладонях. Он весь вымазался в говне, и смог убедиться, что и сам, в своей новой сущности, теперь стал таким же говном». Зачем Борис Михайлович хранил у себя фотографию этого подонка, Константин Коханов не стал его спрашивать, и только посмотрев, как он дрожащими руками сунул её обратно в альбом, сразу же перевёл разговор на другую тему.
Накануне встречи с Борисом Михайлович у него дома, Константин Коханов совершенно случайно узнал, что у нас, оказывается, был лётчик, который за время войны сбил 134 самолёта – Иван Евграфович Фёдоров. Что Вы, поэтому поводу можете сказать? – спросил он у Бориса Михайловича и к своему удивлению узнал, что тот не раз с ним встречался, когда приезжал к нему в часть на испытания, разработанных в его НИИ, авиационных приборов и даже летал вместе с ним на военно-транспортном самолёте. Что я могу сказать о нём, – ответил Борис Михайлович, – приврать с три короба, он был большой любитель. К тому же лётчик-испытатель Фёдоров всегда плевал на метеоусловия, когда ему нужно было куда-то срочно лететь. Так было и во время моего полёта с ним. Поставив самолёт на автопилот, он тогда сказал мне, – ты всё равно Михалыч не любишь играть в карты, так подержи хотя бы штурвал. А сам пошёл в грузовой «салон» самолёта, вместе со вторым пилотом, радистом и бортинженером и, усевшись с ними на ящиках, вокруг такого же ящика в качестве стола, почти до конца полёта играл в карты. Сколько на самом деле сбил самолётов во время войны, командовавший лётчиками-штрафниками Иван Евграфович Фёдоров, Борис Михайлович, конечно, не знал. Хотя в книге, заслуживающей доверия, Томаса Полака и Кристофера Шоурза «Сталинские соколы, 1918-1953» (М., ЭКСМО, 2006) сказано, что в трёх войнах (в Испании, с Германией и в Корее) им было сбито 49 самолётов лично и 47 в группе.
Накануне 85-летия Бориса Михайловича, Константин Коханов поздравил его в стихотворной форме с Наступающим Новым 2005 годом, а также и с предстоящим юбилеем. Правда, в стихотворение пришлось вносить поправки, из-за неточности с указанием города, в котором Борис Михайлович не был:
Борису Михайловичу Молчанову
I.
Первые впечатления о человеке, который в рамках организованного туризма, увидел все интересные места Советского Союза. Мало того, он также объехал почти все страны Европы и во время круиза посетил некоторые государства Южной Америки.
Мы так
привыкли
Жить «Потом»,
Что чуда ждём
С открытым ртом.
Борис Михалыч был в Габоне
В Париже, Риме, Лиссабоне,
На Командорских островах
До Франц-Иосифа добрался,
А я, как только не старался,
Иркутска дальше не бывал
И Ванавары не совался.
Борис Михалыч был в круизе
На океанском корабле,
А я в купейном место снизу
Лишь мог бронировать себе.
Борис Михалыч пил текилу,
Где производится и ром,
А я все примеси к этилу,
В сибирском спирте питьевом.
Ту гнали в Киренске сивуху,
Борис Михалыч разве знал,
Не всем хватало выпить духу
Тот стопроцентный коленвал.
Меня берёт, конечно, зависть,
Борис Михалыч всё познал,
Его не тронула и старость,
Во мне же детство…, где б сказал…,
Но не порадую цензуру,
И так я думаю, поймут,
А то допишут что-то сдуру,
Потом потомки осмеют.
Борис Михалыч с Новым годом!
Потом и с русским Рождеством!
У нас потом всё происходит,
У всех Потоп, у нас потом…
Но мы, что русские, гордимся,
У нас всё в жизни набекрень,
И крестят нас, ни как родимся,
А как? – кому, когда не лень.
А многих даже после смерти,
И почитают, как святых,
И не нарадуются Черти,
Что четверть русских верит в них!
Еремей Алтыбский, к которому присоединяется Константин Коханов
25 декабря 2004 года
II.
В 2006 году Константин Коханов подарил Борису Михайловичу сборник своих избранных поэтических произведений «Таёжный дневник и Другие песни», в котором внёс в стихотворение посвящённого ему исправление, заменив город Лиссабон на Барселону, так как в Лиссабоне, он, на самом деле, не был. Стихотворение было отредактировано, поздравление с Новым годом из текста было исключено, как и упоминание о поэте Еремее Алтыбском:
Борис Михалыч был в Габоне,
В Париже, Риме, Барселоне,
На Командорских островах,
До Франц-Иосифа добрался,
А я, как только не старался,
Иркутска дальше не бывал,
И Ванавары не совался.
Борис Михалыч был в круизе,
На океанском корабле,
А я в плацкартном место снизу,
Лишь мог бронировать себе.
Борис Михалыч пил текилу,
Где производится и ром,
А я все примеси к этилу,
В сибирском спирте питьевом.
Борис Михалыч всё в Союзе,
И в Европе повидал,
Он в проливе Лаперуза,
В море камешки кидал.
И кидал я камни тоже,
Но тогда я был моложе,
Относился к себе строже…
Время камни собирать,
И выкладывать на полки,
Моей памяти осколки,
Прекратить, чтоб кривотолки,
Когда буду умирать…
2006
Нужно отметить, что где-то с 2005 года всё чаще и чаще стали появляться в прессе и на сайтах периодических изданий центральных и местных газет статьи о Тунгусском метеорите, в связи с предстоящей 2008 году столетней годовщиной его падения на землю. А с января 2006 года начался интенсивный обмен мнениями между научными работниками Москвы, Новосибирска, Томска, Красноярска «о мероприятиях, которыми следовало бы ознаменовать 100-летие уникального космического феномена, вошедшего как яркое событие в историю отечественной науки». В итоге все участвовавшие в дискуссиях о мероприятиях связанных с юбилейной датой падения Тунгусского метеорита активисты сочли, что лучшим местом для проведения по этому поводу международной конференции следует считать Красноярск.
Планы проведения конференции, также нужно отметить, были грандиозными. Образовались оргкомитеты в Красноярске, Новосибирске, Томске и в Москве по разработке этих планов, которые затем согласовывались между этими оргкомитетами и включали в себя мероприятия, в том числе с привлечением бюджетных и спонсорских средств на 2006 – 2008 годы общей суммой 8110000 рублей. Часть этих средств должна была пойти на реставрацию и ремонт изб базы Кулика до начала юбилейных мероприятий. Предлагалось даже установить размер денежного взноса участников конференции. Для иностранных участников предлагали размер взноса в пределах от 1400 до 300 долларов, для участников из городов России и СНГ –500 рублей. Кроме того участники конференции должны были представить в оргкомитеты тезисы своих докладов и выступлений. Так например, Красноярский оргкомитет предложил для обсуждения следующую программу юбилейных мероприятий. Сроки их были уточнены с учетом мнения Новосибирской делегации, и требовалось только согласие Томского и Московского оргкомитетов.
Проект программы юбилейной конференции 2008 года
28- 29 июня 2008 г. Заезд, размещение участников, регистрация, культурно-ознакомительная программа;
30 июня 2008 г. Пленарное заседание. Приветствия, заказные доклады, инициативные доклады. Стендовые доклады. Культурно-ознакомительная программа. Работа круглых столов;
1 июля 2008 г. Доклады на секциях. Стендовые доклады. Дискуссии на секциях. Работа круглых столов;
2 июля 2008 г. Заказные обобщающие доклады. Стендовые доклады. Отчет оргкомитета. Обсуждение и утверждение документов конференции. Торжественное закрытие конференции.
Юбилейный банкет;
3 июля 2008 г. Экскурсионные программы. Вылет комплексной экспедиции в Ванавару. Вылет экскурсий в ГПЗ Тунгусский, встречи с администрацией заповедника ГПЗ «Тунгусский».
С чем все оргкомитеты были полностью согласны, это с тем, что «в рамках Международной научной конференции в июле 2008 года необходимо провести квалифицированные научные экскурсии специалистов и гостей юбилейной конференции на территории Государственного природного заповедника «Тунгусский». Планировалось также организовать хорошо подготовленную комплексную научную экспедицию в районе, охваченном воздействием космического объекта в 1908 году. Поэтому разработка программы и сметы такой экспедиции к середине 2007 года являлось важнейшей задачей экспертных советов конференции. Оставался только сущий пустяк, «убедить Администрацию Красноярского края в важности обеспечения научной экспедиции самолётными и вертолётными рейсами». Но что больше всего возмутило в этих публикациях Константина Коханово, так пренебрежительное отношение всех оргкомитетов к рядовым участникам томских комплексных экспедиций, по поиску Тунгусского метеорита, которых, со слов, одного из руководителей КСЭ академика Геннадия Плеханова, было более 1000 человек. Как он в одной из своих публикаций выразился, – «обо всех не напишешь» – но, по крайней мере, всех оставшихся к этому времени в живых участников этих экспедиций пригласить было можно приехать в Ванавару за собственный счёт. Вряд ли число желающих, приехать на юбилейные торжества превысило бы число более 20-ти человек (слишком дорогое удовольствие), но как подумал Константин Коханов, даже тем, кто бы тогда не приехал, было бы приятно услышать, что их помнят и хотели бы там увидеть.
И вот, как-то читая на сайтах Интернета очередные публикации о Тунгусском метеорите и предстоящих «торжествах» в связи со 100-летием его падения на землю, Константин Коханов, после долгого раздумья, решил спустя 36 лет, снова посетить Ванавару. Принять это решение ему помог Еремей Алтыбский, его второе Я, или поэтическая сущность его души, иногда выходящая наружу и заставляющая его совершать не свойственные нормальным людям поступки. Усевшись за стол 1 ноября 2007 года, напротив Константина Коханова, Еремей Алтыбский взял лист бумаги и за несколько минут написал то, о чём в это время думал его «двойник».
Еремей Алтыбский: «Взгляд со стороны на решение Коханова К.П. вернуться в 2008 году на Подкаменную Тунгуску»:
Ему поверить не могу,
Маршрут на карте метит,
Чтоб на Тунгуски берегу
Синильгу снова встретить.
Жена ревнует, как же так,
Опять одни волнения,
Не перебесится никак,
Его всё поколение.
Ну, ладно бы, была корысть,
Награды или почести,
А то подъём сыграл горнист,
Мечты – Её Высочества!
И уговаривать, не сметь
И поперёк ложиться!
Лишь остаётся вслед смотреть
И за него молиться…
Так как Константина Коханова никто не приглашал на конференцию, посвящённую 100-летию со дня падения на землю Тунгусского метеорита, то он решил присвоить себе сам звание академика РАЕН (Российской Академии Естественных Наук, имеющей к Российской науке такое же отношение, как атомная энергетика к весенне-полевым работам в сельской местности). Он даже начал писать биографию этого академика с перечнем его заслуг и сделанных им открытий, но из-за нехватки времени при подготовке к своей 11-ой рекогносцировочной экспедиции ограничился его биографией, написанной в стихотворном виде:
Обобщающий портрет академиков Российской Академии Естественных Наук
Василий Петрович Вернатский,
Острог представлял себе Братский,
В Коломенском был тот острог.
Он был из Сибири этапом,
Доставлен туда экспонатом,
И многим идейно-пархатым,
Борцам за свободу помог.
Василий Петрович Вернатский,
Не «тайный» советник, а «статский»¹,
Уэллса РАССЕЯвал МГЛУ.
Он жил тогда в Ленино-Дачном,
В доме с фасадом невзрачным,
Построенным, правда, удачно,
С проходом в метро на углу.
В вагоне московской подземки,
Прижатый то к двери, то к стенке,
С народом он был заодно:
Дышал перегаром и потом,
Поддакивал пошлым остротам,
И выглядел там патриотом,
Но это так было давно…
Теперь он известен и важен,
Хотя откровенно не скажем,
Он где и прославился чем.
Божится, что он православный,
И в трёх академиях главный,
И выглядит, как полноправный,
Действительно поднятый член!
Это стихотворение было написано в 2008 году, накануне 100-летия падения Тунгусского метеорита. В связи с тем, что такие академики РАЕН, как Геннадий Плеханов пренебрежительно высказались о тех, кто занимался поисками этого небесного тела после 1961 года: «Проблемой Тунгусского метеорита занималось более 1000 человек – обо всех не напишешь». И на юбилейные торжества пригласили только избранных товарищей и таких свадебных генералов, как космонавт Георгий Гречко. Ждали, что на торжества приедет Владимир Путин, на худой конец Сергей Шойгу или хотя бы губернатор Красноярского края, но за 15 дней до юбилейных торжеств, приехал Коханов Константин Парфирьевич и занялся тем, чем он там занимался 36 лет назад. Правда академиком РАЕН В.П. Вернатским, Константин Коханов там так и не представился, хотя имел на это полное право, после того, как его товарищу, не имеющего высшего образования, предложили стать членкором Красноярского филиала РАЕН. Перед поездкой в Ванавару, Константин Коханов потренировался, выступив в прениях в Московском отделении Русского географического общества, и вполне мог бы выступить перед «ветеранами метеоритного фронта», но они имели жалкий вид, после того, как он вернулся с Заимки Кулика и хотел взять интервью у академика АМН и РАЕН Плеханова Г.Ф. Поэтому от своей затеи подискутировать с академиками РАЕН он отказался, но возобновил свои экспедиции, где ему уже никто не мешал.
Но обо всём этом более подробно будет рассказано ниже, а пока вернёмся к имевшей место хронологической последовательности событий, связанных с подготовкой Константина Коханова к поездке в Ванавару.
Рассказав Борису Михайловичу о своих планах поехать в Ванавару в 2008 году, Константин Коханов, как и ожидал, не встретил с его стороны одобрения этого мероприятия. Борис Михайлович даже сделал попытку отговорить его от этого, по его мнению, опасного путешествия, но потом начал проявлять неподдельный интерес, к тому, как его «юный друг» начал к нему готовиться.
Мало того, он однажды принёс в «клуб» календарный план московского отделения Русского географического общества на декабрь месяц 2007 года, где на 13 декабря 2007 года была анонсирована лекция Виталия Ромейко о его «Экспедиции к месту Тунгусской катастрофы летом 2007 года». Поговорив о том, что за учёный Виталий Ромейко, Константин Коханов предложил Борису Михайловичу Молчанову сходить на эту лекцию. Договорились встретиться на выходе из метро. Борис Михайлович пришёл в беретке и был очень похож на кинематографического академика из фильмов про учёных конца 1940-х или начала 1950-х годов. На лекцию Виталия Ромейко пришло человек двадцать пять, причём все они были почтенного возраста, кроме лектора и Константина Коханова, которые не так давно сами разменяли шестой десяток. Перед лекцией Константин Коханов даже подписал своей вымышленной фамилией Вернатский «адрес» к 80-летию бывшего заведующего базой Ванаварской геологической экспедиции в шестидесятых годах прошлого века В.А.Цветкова. Владимир Цветков очень красочно прокомментировал фильм, показанный В.А.Ромейко после его лекции, что несколько смазало весь пафос выступления последнего о его личном вкладе в решение проблемы Тунгусского метеорита.
После лекции, Вернатский, попросил В.А.Ромейко подписать, принесённую им его книгу «Огненная слеза Фаэтона» для Константина Коханова, сказав, что «старик» очень обрадуется, получив его автограф, заодно показав книгу этого путешественника, которую он якобы попросил Вернатского просмотреть и если будет время отредактировать. Не получив в подарок книгу К.П.Коханова, В.А.Ромейко сразу потерял к В.П.Вернадскому интерес, ещё не зная, что перед ним «академик». Эту книгу В.А.Ромейко Константин Коханов подарил Ванаварской детской библиотеке с кратким описанием истории получения этого автографа, которая была сделана им на развороте этой книги.
Борис Михайлович, наблюдавший за разговором Коханова с Ромейко из зала, сказал, когда Константин Парфирьевич вернулся на своё место: «Какой некультурный человек этот Ромейко, повернулся к Вам спиной, даже ещё не закончив разговора с Вами. Судя по тому, как много народа было на этой лекции, – ответил ему Константин Парфирьевич, – вероятно столько же учёных приедет отмечать 100-летия Тунгусского метеорита в Ванавару, после их конференции в Красноярске. Забегая вперёд, можно сказать, что непосредственно тех, кто занимался поисками Тунгусского метеорита, оказалось в Ванаваре значительно меньше, чем журналистов центральных российских телеканалов и их зарубежных коллег.
Прилетев в Ванавару в пятницу тринадцатого июня 2008 года, в тринадцать часов с чем-то минут, и, увидев на площади аэропорта такси с надписью «работает круглосуточно», Константин Коханов, понял, что в посёлок значительно разросся. И если аэропорт 36 лет назад располагался за посёлком, к которому приходилось идти по грунтовой дороге, можно сказать по тайге, то теперь дома уже стояли сразу за площадью, примыкающей к аэропорту.
Такси тем временем, захватив кого-то, из прибывших вместе с Константином Кохановым на самолёте пассажиров, уехало и ему пришлось воспользоваться услугами частника, который отвёз его вместе с 77 килограммами груза (столько весило снаряжение экспедиции) на берег Подкаменной Тунгуски, в который, можно сказать, упиралась улица имени Леонида Кулика. Нужно отметить, что эта улица вблизи реки мало изменилась с начала 1970-х годов.
К сожалению, надувной каяк, с которым были тесно связаны планы Константина Коханова, «как академика», не оправдал надежд, и после километрового плавания по Подкаменной Тунгуске, он пристал к берегу в метрах двухстах за нефтебазой. Поставил палатку, и, перетащив к ней свой каяк, переночевал там и утром, сняв с себя мантию академика Вернатского, снова стал самим собой, как и 36 лет назад, по сути, просто туристом. Затем, оставив на берегу всё своё снаряжение, он вернулся пешком в Ванавару. И вскоре там, наткнувшись, рядом с пустой площадью на новый забор, за которым виднелись свежеструганные постройки эвенкийской таёжной архитектуры, он подумал, что это и есть ГПЗ «Тунгусский. Калитка в заборе была открыта, и Константин Коханов, не раздумывая, вошёл внутрь огороженного пространства. У одного из сновавших там мужчин, он на всякий случай поинтересовался, – что это за заведение. Оказывается, это был почти уже готовый открыться после реставрации ванаварский музей, проводившейся по плану мероприятий благоустройства Ванавары, связанных со 100-летием падения Тунгусского метеорита. Директор музея оказалась на месте и его сразу же ей представили, вернее, представился он сам, как только его к ней привели. В музее уже почти была готова экспозиция с историей изучения Тунгусского метеорита, и он оказался первым посетителем, который ознакомился с представленными для общего обозрения экспонатами. С лёгкой руки директора музея Риммы Пироговой, которой он подарил свою первую книгу «Таёжный дневник», одну из 20-ти книг, с этим названием, взятых им с собой и отправленных до востребования им самим на почту Ванавары, он сразу стал московским писателем. А после вопроса одной из женщин Ванаварской администрации, – кто он такой? – перед заселением после возращения с Заимки Кулика в «гостиницу», и усвоившей из его ответа, как любая деловая женщина только первое слово, – «независимый» исследователь, – и сказавшей потом, – понятно из «Независимой газеты» – нужен компрометирующий материал, – он превратился, заодно, и в журналиста.
Это дало ему возможность пообщаться с московскими «коллегами», как говорится, на их поле и при этом особо не испачкаться в грязи, несмотря на то, что журналист Александр Рогаткин из «Вестей России», выставил его на всеобщее обозрение, мягко говоря, полным идиотом. Хорошо, что съёмка велась одновременно и на его видеокамеру, так что есть возможность сравнить, что и в каком контексте было сказано, а не практически одно и то же, о чём на другом телеканале, говорил в шутку космонавт Георгий Гречко.
Но это было потом, после возвращения Константина Коханова с Заимки Кулика, а первым делом, чем поинтересовалась директор музея, было то, где я остановился. Узнав, что он оставил всё своё снаряжение на берегу, она проявила беспокойство, что его могут там украсть, и посоветовала мне перевезти его временно к ней в музей.
Она также сказала, что вскоре на Заимку Кулика должен лететь вертолёт со стройматериалами для реставрации этого исторического места и Константину Коханову можно будет договориться с директором ГПЗ «Тунгусский» Людмилой Логуновой, чтобы он захватил туда и его.
И что было для Константина Коханова полной неожиданностью, она на своей машине отвезла его в дирекцию ГПЗ «Тунгусский», где до прихода директора заповедника, он познакомился с туристами из Новосибирска, которых она, как своих земляков, там временно приютила, после их водного путешествия по Подкаменной Тунгуске. Пообщавшись с директором заповедника, и в принципе договорившись, что его на вертолёте доставят на Заимку, он с двумя туристами из Новосибирска отправился на такси к месту своей стоянки на берегу Подкаменной Тунгуски. По пути туда он заехал в магазин, где я купил simm-карту местной сотовой связи. Погрузив всё своё снаряжение, которое очень хотелось посмотреть новосибирским туристам, в такси, они быстро доехали до музея, где после того, как было выгружено снаряжение Константина Коханова, он попросил таксиста отвезти туристов обратно в ГПЗ «Тунгусский», договорившись с ними, обязательно снова встретимся в самое ближайшее время.
Свой надувной каяк Константин Коханов подарил ванаварскому музею, чтобы сотрудники музея, если возникнет необходимость, могли использовать его для своих этнографических экспедиций. С туристами из Новосибирска он встречался перед отлётом на Заимку Кулика ещё два раза. Первый раз в помещении ГПЗ «Тунгусский», и во второй раз в музее, когда его попросили остаться там, в качестве ночного сторожа. Поэтому там, уже в качестве экскурсовода, ближе к полуночи, он смог показать им экспозицию музея, задолго до его официального открытия.
16 июня 2008 года Константин Коханов вылетел на Заимку Кулика, где в то время заканчивались реставрационные работы и там кроме двух инспекторов, двух Андреев – Аксёнова и Ворушило, осуществлявших охрану заповедника, ударно трудились последние двое рабочих, которые представились ему, как шабашники – Пётр Юрков и Алексей Шаталов. Им оставалось только достроить два туалета для VIP-персон и что-то поправить на вертолётной площадке.
Нужно отметить, что на Заимке Кулика пребывание Константина Коханова с самого начала находилось, как бы в подвешенном состоянии. Всё время приходилось помнить, что директор ГПЗ «Тунгусский» Людмила Логунова предоставила ему возможность побывать там, только на время нахождения там последних «реставраторов», занятых возведением этих двух VIP-туалетов, в дополнение к двум уже существующим. Возводились они поближе не к избам Кулика, а первый – к вертолётной площадке и второй – к началу троп к «камню Джона» и к Пристани на Хушме или точнее в конце тропы с Пристани на Заимку. В этом была своя логика, так как респектабельных туристов и VIP-персон могло «прохватить» в конце любого из мероприятий от перелёта и выгрузки на болоте или пешего маршрута на вершины Стойковича или Фаррингтона, под конвоем двух инспекторов, охраняющих этот «заповедник», явно не рассчитанный для посещения только ради праздного любопытства.
К тому времени ямы под туалетами были выкопаны, скорее, продолблены в мерзлоте и Константин Коханов попросил Алексея показать ему все камни, которые, как он выразился, они с Петром достали из этих «шурфов», наподобие шурфов, сделанных в этих местах научными работниками. Передолбив обухом охотничьего топора, все вынутые там камни, и ничего интересного в составе их не обнаружив, Константин Коханов оставил плоды своего труда на прежнем месте, для более детального анализа этих образцов членами очередной КСЭ из Томска или из его окрестностей вплоть до Красноярска и Новосибирска.
До 19 июня 2008 года Константин Коханов ходил с инспекторами Андреем Аксёновым, Андреем Ворушило и Алексеем Шаталовым на кордон «Пристань на Хушме». Тогда, Константину Коханову его новые товарищи предложили ему пойти с ними в баню. Константин Коханов совместил это приятное мероприятие с полезным. На обратном пути он с Алексеем Шаталовым вёл непрерывную видеосъёмку достопримечательностей. Из них самым интересным был водопад Чургим. А также трижды поднимался на гору Стойковича к «камню Джона», вокруг которого он производил раскопки в 1972 году вокруг него и нашёл там камень такой же структуры, что дало повод считать почти всем «Камень Джона» Тунгусским метеоритом. В третий раз он поднимался на гору Стойковича вместе с инспектором Андреем Аксёновым. Благодаря этому обстоятельству у него появилась возможность сфотографироваться на «камне Джона. Константину Коханову было известно, что камень Джона с тех пор сильно почернел, но он не думал, что настолько и поэтому ссылка некоторых товарищей на то, что таких «камней» поблизости нет, у него вызвало большое сомнение, потому что, на камни подобного цвета здесь никто никогда не обращал никакого внимания.
Константин Коханов подумал, что Джон Анфиногенов сделал глупость, ведя раскопки вокруг камня, а, не изучал снятый с него мох, который довёл его камень до «метеоритной кондиции». Цвет этого камня был запечатлён на цветной фотографии, приведённой в книге, Константина Коханова «Таёжный дневник», двадцать экземпляров которой им были привезены и отправлены почтой в Ванавару.
19 июня 2008 года, после долгого ожидания на вертолётной площадке, наконец, улетели в Ванавару Пётр и Алексей. А на следующий день на Заимке Кулика, по пути в Туру, высадились первые московские гости (из числа депутатов городской Думы) в сопровождении красноярского начальства и директора заповедника Людмилы Логуновой. Разочарованные отсутствием кратера, образованного взрывом Тунгусского метеорита и примитивностью таёжного деревянного зодчества, московские гости поспешили покинуть эти заповедные места для более приятного времяпровождения в столице Эвенкии.
От предложения Людмилы Логуновой покинуть Заимку, вместе с этими товарищами Константин Коханов отказался, и она, слава Богу, пошла ему навстречу.
Инспектора, которые прожили в палатке на Заимке Кулика почти месяц, перед отлётом Людмилы Логуновой, попросили у неё два дня отдыха в человеческих условиях на кордоне «Пристань на Хушме». Таким образом, Константин Коханов снова оказался там, и смог снова полюбовался по пути туда и обратно водопадом Чургим, а самое главное получил возможность провести хотя бы какие-то «научные изыскания».
Собственно говоря, поиском фрагментов «Тунгусского метеорита» или «инопланетного космического корабля» Константин Коханов занимался только 21-22 июня 2008 года на небольшом пространстве по обе стороны от кордона «Пристань на Хушме» по обоим берегам в это время обмелевшей реки. И надо же, получилось так, что самые интересные находки были сделаны непосредственно на каменистом берегу реки Хушмы, прямо под обрывом, над которым располагались деревянные постройки этого кордона.
Считаю, что после 1971 года, Константину Коханову так с находками больше не везло, и пусть это были не «метеориты», а камни местной породы, но зато на них можно было с интересом посмотреть и даже научно пофантазировать. Инспектора охраны заповедника разрешили Константину ходить, куда он захочет, но только при условии, чтобы он брал всегда с собой один из их карабинов.
После возвращения 23 июня 2008 года на Заимку Кулика, Константин Коханов вечером того же дня отправился с инспектором Алексеем Аксёновым на озеро Чеко, которое итальянские «учёные» считают затопленным кратером образованным после падения Тунгусского метеорита и даже намеревались там, на глубине более 50-ти метров, провести буровые работы. Хорошо ещё, что они не собирались осушить это озеро, как Леонид Кулик, в своё время, Клюквенную воронку.
Старший инспектор Андрей Ворушило, предлагал для похода на озеро Чеко, воспользоваться новой тропой, которая всего на два километра длиннее старой, но зато идёт в обход болот, не как старая по ним более 6-ти из 12-ти километров, но Константин Коханов отдал предпочтение старой тропе, по которой ходил в 1972 году. Хотелось почувствовать снова, как всё было в 1972 году, потому что тогда в дневнике, он никак не отразил о ней своего впечатления. Вероятно оттого, что, когда шёл по ней с московскими геоморфологами до их лагеря выше озера Чеко, и когда возвращался на Заимку с озера Чеко в обществе Николая Васильева и его коллег из КСЭ, она не представляла особой сложности, и поэтому ничто там его не смогло заинтересовать. Теперь же, после имевших здесь место больших пожаров, охвативших пространство от озера Чеко почти до самой Заимки Кулика, местность сильно заболотилась и заросла выше роста человека молодой берёзовой и лиственничной порослью, в которой старая тропа практически затерялась. Поэтому пригодился большой опыт Андрея Аксёнова, скорее его интуиция, чтобы, постоянно сбиваясь с пути, снова на неё возвращаться.
Путь до Чеко, налегке, только с небольшим рюкзаком за своей спиною туда, который, уже полегчавший, за счёт отсутствия в нём продуктов, потом нёс обратно инспектор Андрей Аксёнов, потому что Константин Коханов занимался фотосъёмкой, занял у них в каждый конец, примерно, одинаковое время, около четырёх часов. Теряли тропу раз двадцать, особенно среди завалов, образованных упавшими деревьями, но интуиция Андрея Аксёнова, не зря же он эвенк, подсказывала ему по каким-то непонятным Константину Коханову признакам, почти всегда верный путь. И только в двух случаях интуиция Константина Коханова, скорее умение ориентироваться на местности, оказалась более точной, и Аксёнову приходилось считаться с его мнением. Одно можно было точно сказать, что по этой тропе до озера Чеко, Константин Коханов без Андрея Аксёнова шёл бы в два раза дольше, постоянно натыкаясь и обходя болота, продираясь через сплошные заросли березняка, а, не обходя их, как он тогда делал вместе со своим проводником.
Переночевав на озере Чеко и сделав рано утром видеосъёмку достопримечательностей, насколько это было возможно, потому что солнце поднималось над озёром, и было мало надежды, на качество снимков, они сразу же, после завтрака, пошли назад на Заимку. Спешка была связана с тем, что туда в любое время мог прилететь вертолёт с начальством для приёмки реставрационных работ.
Начальство в этот день не прилетело, и мы с Андреем Аксёновым сняли фильм, о событиях 1971 года, в котором Константин Коханов сыграл самого себя и даже спел несколько своих песен. Думали на следующий день снять дубль, но эти планы так и не осуществились.
25 июня 2008 года Константин Коханов проснулся около четырёх часов утра. Спать не хотелось. Над болотами стелился туман и он, захватив с собой карабин и фотоаппарат, пошёл к Фаррингтону. Видео камеру брать не стал, так как её аккумулятор ещё явно не зарядился от солнечной батареи. Судя по протоптанности тропы после развилки её в сторону озера Чеко (той самой новой тропы), было заметно, что экскурсии на вершину Фаррингтона совершаются теперь не часто. Метров за сто до самой вершины её вообще почти не было видно, возможно потому, что каждый идёт там к ней, как ему кажется удобней и быстрее.
Панорама вокруг геодезического знака была не полной. Часть её скрывали на вершине деревья, внизу туман, а вдали восходящее, но ещё не слепящее глаза, солнце. Немного ниже вершины, под пирамидку из камней, на память о себе, Константин Коханов положил записку: «Фаррингтон, я к тебе ещё вернусь», но он не мог даже представить, что вернётся к нему так скоро. Возвратившись на Заимку, он понял, что забыл на геодезическом знаке, повешенный там, на время фотосъёмки, компас. Пришлось возвращаться. На этот раз он взял с собой видеокамеру, так как аккумулятор фотоаппарата полностью разрядился. Но снять на неё всё равно ничего не удалось, так как ёмкости аккумулятора хватило только на одну секунду видеосъёмки. Когда он вернулся на Заимку, инспектора ещё спали в своей палатке. Он тоже решил последовать их примеру и, подключив аккумулятор видеокамеры обратно к солнечной батарее, пошёл досыпать к своей палатке. Проснулся от шума, подлетавшего к Заимке вертолёта. Быстро оделся и пошёл встречать гостей, ещё не зная, что на этом вертолёте, мне придётся возвращаться в Ванавару.
Таким образом, пребывание Константина Коханова на Заимке Кулика и в её окрестностях продлилось только до 25 июля 2008 года, потому что туда должно было нагрянуть местное начальство, и Людмила Логунова посчитала, что там, в это время, не должно быть посторонних лиц. Правда, себя как-то во множественном числе Константин Коханов ещё ни разу не представлял, даже находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения, но уговаривать её, оставить его там, ещё дня на три до 27-28 июля, было бесполезно. Она сказала ему, чтобы он быстро собирался, но процесс установки памятного знака на Заимке, который привезли туда на этом вертолёте, затянулся, так что успел зарядиться аккумулятор видеокамеры, и ему удалось даже снять начало его установки. Константину Коханову также удалось сфотографироваться рядом с этим произведением искусства, правда не при помощи своего фотоаппарата, а, попросив это сделать туриста из Красноярска, который помогал там устанавливать памятный знак, и тоже что-то снимал своим фотоаппаратом на память. После того, как турист из Красноярска сфотографировал Константина Коханова, он, с разрешения туриста, перенёс сделанные им фотоснимки в свой фотобанк. Перед самым отлётом, частично зарядив аккумулятор своего фотоаппарата от солнечной батареи, Константин Коханов сделал пару снимков установленного памятного знака на Заимке Кулика и ещё несколько десятков снимков местности с вертолёта, через приоткрытую дверь, когда тот взлетал и летел в сторону Ванавары.
Константин Коханов не мог подумать, что слова его песни, посвящённой командору КСЭ Николаю Васильеву, окажутся не просто условным сравнением его великих дел, а воплотятся в памятник: «…В пирамиде из проб, только воткнутый столб, с указателем здесь был Кулик!»
Сам памятный знак, по сути, напоминает так раз этот столб из песни, а нос птицы действительно выглядел, как указатель на памятную доску в честь Кулика на его избе.
Получилось так, что первые две ночи, 25 и 26 июня 2008 года, после возвращения с Заимки Кулика с разрешения Риммы Пироговой Константин Коханов ночевал в ангарской избе, на территории ванаварского музея. Экспозиция музея уже была почти полностью готова, а ангарская изба только ещё наполнялась экспонатами. Константин Коханов тоже пополнил коллекцию музея спилом бревна с избы Кулика, снятого во время реставрации, причём предложил Римме Пироговой взять любой из привезённых мной экземпляров, какой ей больше всего понравится.
Там же (по недоразумению, так как неправильно понял Пирогову, которая сказала, что прибыло её начальство и, думая, что это из Туры музейные работники), Константин Коханов поинтересовался у них «какой ванаварский мудак, решил заказать зеркальный памятный знак на Заимке Кулика»? Затем популярно объяснил этим господам, почему этот памятный знак будет снесён первым же медведем, который увидит в нём своё отражение. В 2009 году Константин Коханов узнал от инспектора охраны заповедника Андрея Аксёнова, что после торжественных мероприятий посвящённых 100-летию падения Тунгусского на Заимку Кулика наведалась медведица с медвежонком, которая увидев своё отражение на зеркальной поверхности памятного знака, ударила по своему отражению лапой, оставив на поверхности памятного знака, её грязный отпечаток. После чего она потеряла к памятному знаку интерес и побежала догонять своего не менее любопытного медвежонка. Пришёл бы тогда медведь, не обременённый семейными обязательствами, и увидел бы своё отражение на памятном знаке, то от него остались бы на память только одни фотографии.
Мужчина небольшого роста, который представился Главой села Ванавара, не стал оправдываться, а также популярно объяснил мне, что руководство Ванавары к этому знаку не имеет ни малейшего отношения. Решали без них, а потом на них же всё и взвалили, выделив средства на все мероприятия в Ванаваре, посвященные 100-летиюТунгусского метеорита, только в мае 2008 года.
От него Константин Коханов узнал вообще то, что он никогда не смог бы предположить и тем более в то поверить, но ещё раз подтвердило известную русскую поговорку, что «дураки в России никогда не переведутся».
Кто-то из высокого Красноярского начальства, решил, что избы Кулика будет лучше всего перевезти из тайги в Ванавару и стоило большого труда администрации Ванавары и возмущённой общественности, заставить руководство Эвенкии отказаться от этой идиотской затеи.
Дальнейший разговор с Мансуром Фазылзяновым и главой администрации Ванавары Галиной Обуховой он продолжал в ангарской избе, подарив им по своей книге и сохранив от этой и всех последующих с ними встреч, приятное впечатление.
Мало того Мансур Фазылзянович пообещал найти ему место в гостинице, и не только сдержал своё слово, но даже помог Константину Коханову туда, через день, переселиться, лично перетащив часть моих вещей к своему автомобилю.
Следует отметить и то, самое главное, чем Константину Коханову пришлось заняться в Ванаваре. Когда 25 июня 2008 года он туда вернулся, то застал там в самом разгаре отделку памятника Тунгусскому метеориту. С каким качеством велась эта отделка, его это несколько удивило, и он выразил своё недоумение так, что отделочники чуть не разбежались, когда Константин Коханов стал снимать ход работ на видеокамеру. Пришлось их успокаивать, говоря, что он снимает не компромат, а только, как истинный ценитель исторических памятников, к которым он причислил возводимое ими сооружение, исключительно себе на память. Далее приравняв их к строителям египетских пирамид, он сказал, что о первых строителях египетских пирамид нам практически ничего неизвестно, и только в последние время, появились свидетельства, что их строили не рабы, а свободные и всеми уважаемые в Египте люди. Поэтому, – сказал Константин Коханов им далее, – видеть настоящих строителей пирамиды (т.к. памятник действительно напоминал маленькую пирамиду) для него большая удача. – И ему хотелось бы, чтобы они не относились к этой работе, как к обычной халтуре на шабашке, а чтобы потом, когда осознают, что они сделали, с гордостью сказать своим близким и друзьям, – это мы её возвели в 2008 году и нам не стыдно за свою работу.
Там же у памятника Тунгусскому метеориту Константина Коханова произошла встреча с корреспондентом российского телеканала Александром Рогаткиным. Константин Коханов рассказал ему о своём посещении Заимки Кулика в этом году и о своих экспедициях в этих местах в начале 1970-х годов. Из всего им рассказанного в свой репортаж из Ванавары Александр Рогаткин включил только одну вырванную из контекста фразу, о том, как шутили о поисках метеорита те, кто принимал в них активное участие. Когда Константин Коханов посмотрел его репортаж в Москве, понял что ничего нельзя повторять из сказанного ранее по просьбе любого журналиста, чтобы потом не выглядеть идиотом.
Место в гостинице оказалось комнатой в одном из жилых домов на улице Шишкова, в которой уже расположился Егор Галков, сотрудник ГТРК «Красноярск», прибывший в качестве оператора для съёмки праздничных мероприятий. Ему Константин Коханов также, как и Александру Рогаткину, подарил свою книгу «Таёжный дневник» и попросил выслать ему в Москву, если он не забудет сразу же о нём в Красноярске, видеоматериалы, которые он снимет на Заимке Кулика 30 июня 2008 года.
Егор Галков напомнил о себе только в августе 2011 года и в своём письме спросил, – интересуют ли Константина Коханова снятые им на Заимке Кулика материалы? Если да, то он готов их ему выслать. Константин Коханов ответил ему, «если Вы их мне вышлете, буду Вам очень признателен». Письмо Константина Коханова, отправленное по электронной почте
2011-08-27, 22:38, интересно своим кратким изложением его последующих экспедиций, к которым имел, как не может показаться странным Борис Михайлович Молчанов, хотя он в этом письме не упоминался:
Письмо Константина Коханова Егору Галкову от 27 августа 2011 года:
«Егор Станиславович! Я был приятно удивлён, что Вы меня ещё помните. В 2008 году я не думал ещё, что возобновлю свои экспедиции, т.е. продолжу в том же направлении, но только с другой стороны. Шёл (плыл) к верховьям Южной Чуни с 1973 по 1986 год из Иркутской
области, теперь с 2009 года, иду (плыву) из Красноярского края (от Стрелки Чуни) в сторону Иркутской области. В этом году я плавал одновременно по двум рекам, и по Южной, и по Северной Чуне. За эти годы, попутно изучал интересные места, как озёра Амут, Восточный Амут, теперь на 2012 год, планирую попасть на озеро Чачо. К сожалению, в этом году быстро падала вода и толком ничего сделать не удалось, за исключением измерения глубины озера Амут (максимальная глубина – 23 метра), и изучения последствий смерча 2010 года на Южной Чуни, что в принципе, ещё раз подтвердило моё мнение (и некоторых членов КСЭ, как Дмитрия Дёмина в 1971 году), что вывал под Ванаварой никакого отношения к падению Тунгусского метеорита не имеет (сделал несколько сотен снимков этого природного катаклизма, примерно в 20 км ниже притока Южной Чуни реки Ирикты). Сейчас планирую отправить в «Эвенкийскую жизнь» и администрации «Эвенкийского муниципального района» письма, в которых попрошу сделать всё возможное, чтобы сохранить геологический
посёлок «Железная гора», где добывался исландский шпат. Проживающий там Николай Мальцев сказал мне, что ему придётся зимой уничтожить все хозяйственные постройки, так как он не в состоянии платить за них налог 72000 рублей. Рядом с посёлком на берегу
Южной Чуни пробурена геологической экспедицией «Шпат» скважина, из которой бьёт под напором на высоту около метра вода. Я взял пробу воды на анализ. Эту воду в лаборатории Центрального центра проверки питьевой воды в Москве, проверили по 30-ти параметрам –
и по всем, она оказалась абсолютно чистой. Этот официальный акт проверки воды из геологического посёлка «Железная гора», в 4 км выше посёлка Стрелка Чуни, я обязательно приложу к своим письмам. На месте бывшего геологического посёлка вполне можно было бы
организовать летний спортивно-оздоровительный санаторий. Хотя бы той причине, что в самой Туре, вашей столице, в части питьевой воды, дела обстоят неважно, что приводят к тому, как я недавно узнал, даже к продаже зимой льда, который пилят на Нижней Тунгуске.
Что касается материалов юбилейной съёмки, празднования 100-летия Тунгусского метеорита, если Вы их мне вышлете, буду Вам очень признателен. Если Вашу ООО ЭСН «Хэглэн» – Эвенкийскую службу новостей, заинтересуют мои рекогносцировочные экспедиции, как цели, так и результаты, то могу для Вас подготовить небольшую статью, «о том, как искали и где бы, следовало искать Тунгусский метеорит» и почему именно там».
Сейчас я занят редактированием большой статьи, имеющей отношение к Владимиру Высоцкому, как ответ на критику моих трёх предыдущих статей, причём во многом справедливую, так как нельзя, не учитывать, ту болезненную реакцию его фанатических
поклонников, для которых он святее папы римского. А я, – хотя меня, в последнее время, с Владимиром Высоцким, начали непонятно почему, скорее просто сдуру сравнивать, – для них никто. На этом я заканчиваю своё письмо, надеюсь, что и Вы мне теперь ответите, на этот раз, не через три года. С уважением, Константин Коханов».
Можно сказать, что Константин Коханов правильно особенно не надеялся получить ответ на своё письмо от Егора Галкова сразу. Он не получил от него ответ и через три года, и через шесть лет.
Но вернёмся в 2008 год. Снимая в Ванаваре интервью, которое дал для его телеканала академик Геннадий Плеханов, Егор Галков после съёмки, показал ему книгу Константина Коханова «Таёжный дневник» и академик даже попросил его передать автору книги, чтобы он зашёл к нему поговорить. Ворошить старое не хотелось, и тогда Константин Коханов от этой встречи уклонился.
Вместо этого, проведя последний инструктаж «строителей пирамиды» 28 июня 2008 года, он в четыре часа утра 29 июня 2008 года отправился берегом Подкаменной Тунгуски к устью Чамбы.
Первые пять-шесть километров идти по берегу Подкаменной Тунгуски было легко, как по хорошо накатанной машинами вдоль берега дороге. Небольшие речки, он преодолевал тоже без особого труда, правда, теряя время на поиск перекинутого через них поваленного дерева или деревьев, которые использовал для перехода с берега на берег.
Остановился на отдых в зимовье в десяти километрах от устья Чамбы, (хотя он думал сначала, что в пяти, так как считал, что до устья от Ванавары 25 километров). Отдохнув там, проспав после обеда часа два, он снова продолжил путь, но уже без рюкзака и снаряжения, которое оставил в зимовье. К концу дня показалось устье Чамбы и когда до него оставалось метров двести, его заметил со своего кордона «Чамба» инспектор Владимир Сопин. Видя, что его моторная лодка идёт по направлению ко мне, Константин Коханов остановился, присел на валун и стал ждать его прибытия. Когда Сопин причалил к берегу, Константин Коханов спросил его ради шутки, – почему он один и нарушает инструкцию по технике безопасности. Сопин, начал оправдываться, нет, чтобы самому спросить, – какого хрена он здесь сам, да ещё с «сучкой», которая привязалась ко мне по пути к Чамбе и выражала явное неудовольствие своим лаем, когда он не обращал внимания, на вспугнутую ею, на его пути, дичь. Правда Сопин быстро догадался, что Константин Коханов просто его разыгрывает и, спросив, наконец, – зачем он пришёл сюда, – отвёз его к устью Чамбы, где он сделал серию снимков, ради чего и проделал 30 км, а затем напоил меня чаем у себя на кордоне. Мало того он ещё потом подбросил его на своей моторке на 5 км назад на полпути к зимовью, где он остановился и, видимо, остался доволен, что он как-то смог разнообразить его жизнь в этот праздничный для всех ванаварцев день.
Когда до зимовья оставалось около километра, сначала заморосил, а потом пошёл дождь. Пришлось в зимовье затопить печь и развесить для просушки одежду. Правда, от жары в зимовье он долго не мог уснуть.
Утро, юбилейной даты, 30 июня 2008 года было наполнено густым туманом. Ничего не было видно даже в нескольких метрах от зимовья и поэтому Константину Коханову пришлось ждать, когда он окончательно рассеется, чтобы отправиться обратно в Ванавару.
С Геннадием Плехановым Константин Коханов имел возможность перекинуться несколькими фразами в аэропорту Ванавары, когда провожал Егора Галкова в Туру. Он и указал ему идущего с лётного поля академика. Странно, но почему-то даже Геннадия Плеханова не оставили на Заимке вместе с его командой из КСЭ, для продолжения там научных работ и вывезли обратно в Ванавару.
В связи с тем, что Константин Коханов не был в числе приглашённых на празднование 100-летия падения Тунгусского метеорита, и по причине того, что искал «тунгусский метеорит» не там, где «коллегиально» установили место взрыва теперь уже «кометы», то ни на одном из мероприятий посвящённых этой дате, он не присутствовал. Во-первых, как уже говорилось выше, потому, чтобы ни себе, ни кому-то не испортить праздничного настроения, и, главное, во-вторых, чтобы самому окончательно не разочароваться в тех, с кем когда-то встречался и даже переписывался.
Следует отметить, что он поговорил с Геннадием Плехановым, минуты полторы, ровно столько же времени, как и на конференции в Томске в 1971 году. Вспомнить было нечего, да и сказать что-то друг другу тоже. Даже «пары слов без протокола», он от него не услышал, для «своей родной Москвы». Геннадий Плеханов задумался, чтобы ему такое сказать для его современников и потомкам, но успел из себя выдавить только слово «Так…», перед тем как его отвлекли, каким неотложным делом, прибывшие с ним с Заимки Кулика его коллеги. Ждать Константину Коханову конца их разговора не хотелось, поэтому он отошел в сторону и расстался с академиком без традиционного в таких случаях рукопожатия.
Впрочем, и сказать, Геннадию Плеханову было, в сущности, нечего, как и в 1971 году, когда Константина Коханова сдуру или шутки ради, пригласили в Томск на конференцию, а он взял и приехал. Выражение лица Плеханова при нашей встрече в Ванаваре было такое же, как в Томске, которое полностью вписывается в рамку выражения – «зачем на бал пришёл медведь!»
Можно было бы остановиться на том, как встречали и провожали прибывавших на праздничные мероприятия в Ванаваре и на Заимку Кулика гостей и журналистов, но эта «тема» настолько несерьёзна, что достойна только юмористического рассказа, в том числе и по отношению к Константину Коханову.
Одно только понял Константин Коханов, что продолжить поиски Тунгусского метеорита у него ещё есть возможность. Главное, что достигнуть верховьев Южной Чуни он понял, что можно не только со стороны Иркутской области от села Ерёма, но и со стороны Эвенкии от посёлка Стрелка Чуни.
До того, как Глава Ванавары Мансур Фазылзянов, не подыскал Константину Коханову место в «гостинице», никто не предлагал ему ни одного места, куда бы он мог перебраться из музея. Сразу, как он только стал собираться в «гостиницу», ему стали предлагать и другие места. Константин Коханов не знал, что один из оформителей территории ванаварского музея, Георгий Грешилов, которого он застал там за ответственной работой, вырезания на древесном столбе изображения бога Агды, также разыскивал его после возвращения с Заимки Кулика. Если бы он сумел его найти, то конечно, «приключений» в этом селе, у Константина Коханова было бы значительно меньше. Перед отлётом на Заимку Кулика, Константин Коханов попросил Георгия Ивановича, вырезать ему на память из дерева или на небольшой доске, любую местную достопримечательность. Георгий Иванович пообещал и дал ему свой адрес. Поэтому, после того, как Константин Коханов разместился в «гостинице» (приспособленную под неё одну из квартир в частном секторе), то сразу же на такси поехал к нему в гости.
Константин Коханов даже не мог подумать, что Георгий Грешилов так обрадуется встрече, потому, что он уже не думал, что сможет увидеться с ним снова. Его жена Людмила Адольфовна предложила Константину Коханову у них пообедать, а после того, как ему показали, какая у них баня, он не отказался испытать все прелести от её воздействия на свой организм, изрядно измотанный после дальней дороги к устью реки Чамба. Шестьдесят километров за два дня, после 22-летнего перерыва участия в подобных походах – не каждый на такое решится, особенно в пенсионном возрасте. Ко всему прочему Георгий Грешилов и его супруга стали приглашать Константина Коханова приехать к ним в гости на следующий год. Вот именно тогда впервые у него мелькнула мысль продолжить свои рекогносцировочные экспедиции, прерванные им в 1986 году. Вернувшись в Москву, Константин Коханов трезво оценил свои возможности и в письме к Георгию Грешилову, спросил у него, – не знает ли он кого-нибудь из охотников в посёлке Стрелка Чуни, кто бы согласился с ним подняться на моторной лодке в верховья реки Южная Чуня. Георгий Грешилов в ответном письме сказал, что в Стрелке Чуни живёт его тесть Петров Альберт Константинович, который может с ним отправиться в это путешествие. Во время телефонного разговора Георгия Грешилова с ним, Альберт Петров только просил точно сказать ему, когда Константин Коханов прилетит в Стрелку Чуни, чтобы он к этому времени вернулся из тайги в посёлок.
Все свои приключения в окрестностях Ванавары в 2008 году, Константин Коханов описал в очерке «Ванавара XXXVI лет спустя» (http://parfirich.kohanov.com/vanavara.php?1), который он включил в дополнительный тираж книги «Таёжный дневник». Также он напечатал этот очерк отдельной брошюрой и отправил их жителям Ванавары, которым уже подарил эту книгу и в Ванаварскую детскую библиотеку. Четыре книги «Таёжный дневник», из дополнительного тиража, были напечатаны в твёрдом переплёте. Одну из этих четырёх книг Константин Коханов подарил в 2009 году библиотеке посёлка Стрелка Чуни.
В первое же воскресенье после возвращения в Москву, Константин Коханов, приведя свою бороду в парикмахерской в «приличный вид», отправился в «клуб московских коллекционеров» в кинотеатре «Улан-Батор», где Борис Михайлович Молчанов и его товарищ Василий Петрович Егоров не отказали себе в удовольствии сфотографироваться с ним на память. В свою очередь Борис Михайлович сфотографировал его с Михаилом Селивановым, в компании с одним из их общих знакомых коллекционеров.
В тот день и ещё несколько воскресений подряд Константин Коханов делился с Борисом Молчановым своими впечатлениями от поездки в Ванавару и своими планами на 2009 год. Борис Михайлович отрицательно отнёсся к планам Константина Коханова возобновить свои рекогносцировочные экспедиции, но в последующие месяцы уже сам начал периодически интересоваться, как идёт у него подготовка к «экспедиции» на следующий год.
В запланированное на 2009 год путешествие по Южной Чуне пришлось внести существенные изменения. За два месяца до его начала, когда практически со всеми, кто имел к нему отношение, были оговорены все детали, Борис Михайлович Молчанов, которому в мае месяце 2009 года должно было исполниться 89 лет, принёс Константину Коханову очередной номер журнала ВПВ («Вселенная, Пространство, Время», №4/59, 2009).
В этом журнале была, снабжённая фотографией марсианской поверхности, небольшая статья «Следы космической бомбардировки», об упавшем на Марс метеорите.
Интерес вызвало то, что траектория упавшего на Марс метеорита исходно была направлена с юго-востока на северо-запад и наклонена к поверхности планеты под сравнительно небольшим углом, чем-то, напоминая траекторию Тунгусского метеорита.
Как отмечалось в статье «метеорит размером около 200 метров распался в марсианской атмосфере на сотни обломков разных размеров. Самый крупный кратер имел диаметр около километра. А самые мелкие обломки метеорита, потерявшие горизонтальную скорость, достигли поверхности раньше крупных, образовав цепочки из множества небольших кратеров, более тёмных, чем окружающая равнина.
А так как Константин Коханов тщательно изучал космические снимки и карты местности, где протекает река Южная Чуня, то не мог обратить внимания на два озера, расположенных в отдалении от её правого берега, имевших названия Амут и Восточный Амут. Амут имел близкую к кругу форму и диаметр в наиболее широком месте около 1,3 километра, а Восточный Амут имел диаметр почти в два раза меньше (около 700 метров). Оба озера располагались как бы на одной прямой и если искать аналогию на фотографии поверхности Марса, приведённой в статье, то можно было бы с ними соотнести два кратера расположенные в её нижней части, а также и в середине снимка.
Конечно, доказать, что эти два Амута являются кратерами осколков Тунгусского метеорита, вероятность была близка к нулю, как и попытка итальянских учёных, убедить научную общественность, что озеро Чеко является кратером Тунгусского метеорита.
Несмотря на эту малую вероятность, Константин Коханов всё-таки решил поближе познакомиться с этими озёрами, на этот раз не в одиночку или с кем-то из своих знакомых, а впервые организовать «рекогносцировочный отряд», в составе из двух человек. В отличие от Кулика Константин Коханов не стал подбирать себе помощника в Москве или в Ванаваре, а с целью экономии средств решил это сделать непосредственно в посёлке Стрелка Чуни.
Таким образом Борис Михайлович Молчанов, сам того не подозревая внёс свой вклад в изучение проблемы Тунгусского метеорита. Константин Коханов, благодаря показанной им публикации в журнале о падении метеорита на Марс, провёл свои четыре экспедиции в 2009-2012 года с целью проверки возможности подобного развития событий (падения осколков Тунгусского метеорита) и в 1908 году. При этом он исходил из предположения, что три сильных амплитуды землетрясения были именно последствием падения на землю его крупных осколков, так как о падении более мелких осколков, сравнимых по мощности взрывам артиллерийских снарядов и пулемётной стрельбой, очевидцы полёта Тунгусского метеорита, рассказывали ещё в год его падения на землю. Несмотря на то, что им были исследованы два озера Амут и Восточный Амут, Константин Коханов, отказался от своей затеи изучить также третье озеро Чачо, на предполагаемой им траектории падения осколков Тунгусского метеорита. На это озеро ему указал второй его проводник Валерий Зарубин, с которым он совершал путешествия в верховья Южной и Северной Чуни, а также по реке Чуне до посёлка Муторай, и по притоку реки Чуни, реке Кимчу, до озера Чеко в 2010-2014 годах. Поговорив с охотниками, кто был и рыбачил на озере Чачо и, узнав, что его глубина летом не превышает трёх метров, он, хотя и предпринял попытку достичь этого озера в 2012 году, в итоге отказался от этой затеи.
Борис Михайлович Молчанов, сначала скептически относившийся, к «гипотезе Константина Коханова», за четыре года (2009-2012), общения с ним, тоже стал допускать возможность того, что падение Тунгусского метеорита также могло происходить по марсианскому сценарию. Хотя бы потому, что опубликованная в журнале «Вселенная, Пространство, Время» (№4(59), 2009, стр.16), статья Следы «космической бомбардировки» марсианской поверхности перекликалась с рапортом Енисейского уездного исправника Солонины от 19 июня 1908 года на имя Енисейского губернатора. К тому же о том же говорила статья опубликованная в газете «Красноярец» в №153 от 13 июля 1908 года. В статье Следы «космической бомбардировки» говорилось, что траектория упавшего на Марс метеорита была с юго-востока на северо-запад и наклонена к поверхности под сравнительно небольшим углом. Таким образом, траектория упавшего на Марс метеорита, была похожа на одну из расчётных траекторий падения Тунгусского метеорита. Также на представленной в статье фотографии, была впервые представлена наглядная картина, как происходило падение метеорита, диаметром приблизительно 200 метров, после того как он распался на множество обломков в марсианской атмосфере. На фотографии видно, что самые крупные обломки метеорита образовали три больших кратера, один из которых имел диаметр около километра. А около сотни мелких обломков, которые достигли поверхности раньше крупных, образовали цепочки из множества небольших кратеров.
Что касается падения Тунгусского метеорита, то непосредственно сообщений из ближайших мест, пусть даже связанных с его взрывом, как считается кое-кем сейчас, в окрестностях села Ванавара, датируемых 1908 годом нет, как и не было тогда и самого села Ванавара, вместо которого была небольшая фактория с постоянным проживанием там нескольких человек.
В наличии, есть только единственное сообщение о падении «метеорита», полученное из ближайшего к Ванаваре села Кежмы в 1908 году. Енисейский уездный исправник Солонина в своём рапорте от 19 июня 1908 года за № 2979 на имя Енисейского губернатора тогда доносил:
«17-го минувшего июня, в 7 ч. Утра над селом Кежемским (на Ангаре) с юга по направлению к северу, при ясной погоде, высоко в небесном пространстве пролетел громадных размеров аэролит, который, разрядившись, произвёл ряд звуков, подобных выстрелам из орудий, а затем исчез».
Копия этого рапорта делопроизводителем губернатора была направлена Красноярскому подотделу Восточно-Сибирского отделения Русского географического общества для сведения. Оттуда она была переслана в Иркутскую обсерваторию, а последней…, вместе с другими наблюдениями была передана, после обработки, в Метеоритный отдел Академии Наук (Е.Л.Кринов «Тунгусский метеорит», М.Л., 1949, стр.51).
Дополняло это сообщение, опубликованная в газете «Красноярец» в №153 от 13 июля 1908 года, в разделе «По губернии» (стр.1-2) статья собственного корреспондента П-хова:
«С. Кежемское. 17-го, в здешнем районе замечено было необычайное атмосферическое явление. В 7 час. 43 мин. утра пронесся шум как бы от сильного ветра. Непосредственно за этим раздался страшный удар, сопровождаемый подземным толчком, от которого буквально сотряслись здания, причем получилось впечатление, как будто бы по зданию был сделан сильный удар каким-нибудь огромным- бревном или тяжелым камнем. За первым ударом последовал второй, такой же силы и третий. Затем – промежуток времени между первым и третьим ударами сопровождался необыкновенным подземным гулом, похожим на звук от рельс, по которым будто бы проходил единовременно десяток поездов. А потом в течение 5-6 минут происходила точь в точь артиллерийская стрельба: последовало около 50-60 ударов через короткие и почти одинаковые промежутки времени. Постепенно удары становились к концу слабее. Через 1,5-2-минутный перерыв после окончания сплошной «пальбы» раздалось еще один за другим шесть ударов наподобие отдаленных пушечных выстрелов, но все же отчетливо слышных и ощущаемых сотрясением земли. Небо на первый взгляд было совершенно чисто. Ни ветра, ни облаков не было. Но при внимательном наблюдении, на севере, т.е. там, где, казалось, раздавались удары, – на горизонте ясно замечалось нечто, похожее, на облако пепельного вида, которое, постепенно уменьшаясь, делалось более прозрачным и к 2- 3 часам дня совершенно исчезло.
Это же явление по полученным сведениям наблюдалось и в окрестных селениях Ангары на
расстоянии 300 верст (вниз и вверх) с одинаковой силой. Были случаи, что от сотрясения домов разбивались стекла в створчатых рамах. Насколько были сильны первые удары, можно судить по тому, что в некоторых случаях падали с ног лошади и люди.
Как рассказывают очевидцы, перед тем, как начали раздаваться первые удары, небо прорезало с юга на север со склонностью к северо-востоку какое-то небесное тело огненного вида, но за быстротою (а главное – неожиданностью) полёта ни величину, ни форму его усмотреть не могли. Но зато многие в разных селениях отлично видели, что с прикосновением летевшего предмета к горизонту, в том месте, где впоследствии было замечено указываемое выше, своеобразное облако, но гораздо ниже расположения последнего – на уровне лесных вершин как бы вспыхнуло огромное пламя, раздвоившее собою небо. Сияние было так сильно, что отражалось в комнатах, окна которых обращены к северу, что и наблюдали, между прочим, сторожа волостного правления. Сияние продолжалось, по-видимому, не менее минуты, так как его заметили многие бывшие на пашнях крестьяне. Как только «пламя» исчезло, сейчас же раздались удары.
При зловещей тишине в воздухе чувствовалось, что в природе происходит какое-то необычайное явление. На расположенном против села острове лошади и коровы начали кричать и бегать из края в край. Получилось впечатление, что вот-вот земля разверзнется и все провалится в бездну. Раздавались откуда-то страшные удары, сотрясая воздух, и невидимость источника внушала какой-то суеверный страх. Буквально брала оторопь. Не обошлось и без курьёзов.
Два крестьянина были на мельнице в 22 верстах от села и в момент первого удара несли мешки с мукою и оба упали. Когда же поднялись и, охая и ахая, прослушали всю «канонаду», то решили, что «Кежму разбил японец». «Ну, пойдём, паря по «матёрой» (противоположный берег реки от села) и «буче» (если) встретим, как японец на пароходе побежит, то убежим в лес, а не встретим – то с «матёрой» поглядим: «буче» церква цела, то пойдём в деревню, а развончана – так воротимся и упловём на заимку», – так докладывал один из крестьян.
А вот второй случай: крестьянин сидит в избе и со страхом слушает неведомые ему звуки («то ли гром, то ли стреляют»). Выбежал из соседней избы брат и кричит в окно сидевшему: «Ванька, что сидишь?! Слышишь, что японцы деревню разбивают!» Сидевший вскакивает и начинает метаться по избе, как ужаленный, а затем кричит бабе: «лезь в подполье, там где-то есть десятка» – а то достанется японцам».
Вообще везде при первых ударах вспомнился всем японец: очевидно, дорого он достался матушке Руси и Сибири – в особенности».
В заключении, напуганные старушки обошли село, собрали «малую толику» и попросили батюшку отслужить молебен».
Е.Л.Кринов в своей монографии «Тунгусский метеорит» (М-Л., 1949, стр.9-11) опускает, как не заслуживающие внимания, описанные в этой статье, рассказы крестьян, хотя в них содержится заслуживающая внимания не менее важная информация. Что-что, а крестьяне слышали артиллерийские выстрелы, и перепутать их просто с какими-то сильными ударами или обычным землетрясением никак не могли. Выражение «то ли гром, то ли стреляют» и когда несли мешки с мукой и оба «при первом ударе упали», не следует воспринимать, что от страха, а отнести к резкому содроганию после «взрыва» земли.
Глядя на фотографию «бомбардировки марсианской поверхности», можно было понять, к каким последствиям мог привести «раздавшийся страшный удар, сопровождавшийся сильным толчком, от которого падали люди и лошади – это самый крупный кратер диаметром около километра. Ещё расположенные (на одной линии) рядом два кратера – это последствия такой же силы второго и третьего ударов.
Заполненный промежуток времени между первым и третьем ударами необыкновенный гул – это падение множества «мелких» обломков метеорита.
Последующие затем 50-60 ударов, как артиллерийская стрельба, через короткие и почти равные промежутки времени – результат падения обломков «средней величины» в зоне разрушения метеорита в земной атмосфере, которая намного плотнее, чем марсианская, поэтому и разлёт обломков метеорита мог происходить во все стороны, на большой площади и на большие расстояния. Этим можно объяснить и 1½ минутный перерыв после «сплошной пальбы» и последние шесть ударов, наподобие «отдалённых пушечных выстрелов», «отчётливо слышных и ощущаемых сотрясением земли».
В 2013 году падение Челябинского метеорита (15 февраля), ответило на много вопросов связанных и с падением Тунгусского метеорита. Практически был получен ответ на вопрос, почему не было найдено вещество (осколки) Тунгусского метеорита. С подачи Леонида Кулика искали только осколки железоникелевого метеорита, причём массой не менее нескольких тонн, хотя уже тогда были предположения, что метеорит мог быть каменным. Первые предположения после взрыва Челябинского метеорита, тоже были, как и предположения о взрыве Тунгусского метеорита, что его вещество полностью сгорело в атмосфере Земли и искать его осколки бесполезно. Местные жители, пока в прессе шли рассуждения о природе и химическом составе Челябинского метеорита, самостоятельно приступили к поиску упавших осколков метеорита. К тому же на снежном покрове искать их было не так уж трудно. После взрыва метеорита его раскалённые осколки, падая, расплавляли снег, и образовавшаяся при этом вода, когда застывала, превращалась в сосульку. Внутри сосулек или на их нижних концах местные жители и находили осколки метеорита. Нужно только было найти отверстие в снежном покрове и аккуратно разгрести вокруг этого отверстия снег. Трудно было понять, почему Академия наук РФ отправила своих представителей из Комитета по метеоритам в места падения его осколков только на третий день после его падения на Землю, когда уже найденные осколки Челябинского метеорита местные жители уже начали продавать всем желающим их приобрести. Константин Коханов в тот год не стал менять своих планов, подняться на максимальное расстояние вверх по реке Южная Чуня, но отказался от подобной же попытки подниматься вверх по реке Северная Чуня. Вместо этого, спустя три месяца после падения и взрыва Челябинского метеорита, он отправился в места, где находили его осколки. Ажиотаж с поисками осколков метеорита в то время закончился, как и значительно поредели ряды желающих купить найденные местными жителями осколки метеорита. Правда, ещё можно было поговорить с очевидцами падения и взрыва Челябинского метеорита, в основном с теми, кто сам полёта и взрыва метеорита не видел, а если видел, то в лучшем случае только оставленный им в небе инверсионный след. Правда, Константину Коханову удалось поговорить с хозяином дома в посёлке «Депутатский» Андреем Бирюковым, шиферную крышу сарая которого пробил осколок Челябинского метеорита и с жителями посёлка «Березняки», кто видел полёт метеорита и собирал его осколки. О своих впечатлениях пребывании в Челябинской области, и предпринятых им поискам его осколков, в том числе и с Андреем Бирюковым, Константин Коханов написал очерк «Челябинский метеорит или что-то иное?»
В Челябинске Константин Коханов купил стоимостью по 250 рублей в одном из магазинов на улице Кирова, две открытки с изображёнными на них осколками Челябинского метеорита. К открыткам степлером были прикреплены полиэтиленовые пакетики с настоящими осколками Челябинского метеорита. Одну из этих открыток, Константин Коханов подарил Борису Михайловичу Молчанову, сразу же после его возвращения в Москву.
16 июня 2014 года Константин Коханов пришёл к Борису Михайловичу специально, чтобы не только поговорить с ним, но и посмотреть его коллекцию монет и памятных медалей, связанных с покорением человечеством космического пространства. Он даже взял с собой фотоаппарат, что сфотографировать наиболее интересные экземпляры его коллекции, но сделав несколько десятков снимков, отложил фотоаппарат в сторону, потому что, то о чём рассказывал при этом Борис Михайлович, было намного интереснее, чем вся его уникальная коллекция.
В основном коллекционеры представляют интерес для знавших их людей не тем, чем они сами прославились в жизни, а тем, что они в течение жизни собрали или собирают. О себе им рассказать, как правило, нечего, кроме историй приобретения ими предметов коллекционирования или удачной продажи их части, из числа, не представляющих какой-либо ценности, экземпляров. Борис Михайлович был из числа тех редких людей, которые не только проявляют праздный интерес к истории, к научным достижениям и к тайнам происхождения жизни на Земле, но и постоянно стараются осмыслить, какие новые открытия совершаются в мире науки и техники. Особенно его интересовали пути освоения человечеством околоземного пространства и первые полёты космических аппаратов к ближайшим планетам и за пределы солнечной системы.
В то же время Борис Михайлович, постоянно упрекал Константина Парфирьевича, что он занимается ерундой, никому не нужным делом, поиском места падения Тунгусского метеорита. Прошло сто лет, и ничего не было найдено и какой будет даже в том толк, если он найдёт место падения Тунгусского метеорита, когда после падения Челябинского метеорита, спустя всего два года о нём мало кто вспоминает и даже место, где упал его последний крупный осколок, уже никого не интересует. Лучше бы Вы, Константин Парфирьевич, закончили свой труд о Льве Толстом, – постоянно напоминал ему Борис Михайлович, – это же готовая докторская диссертация, – неужели Вы этого не можете понять?
Конечно, докторская диссертация, при достижении пенсионного возраста, как и Нобелевская премия в его юности, Константина Коханова не интересовала, но данное обещание Борису Михайловичу, каждые пять лет дарить ему по очередному тому из документального романа о Льве Толстом, нужно было не забывать. В 2015 году Борису Михайловичу исполнялось 95 лет и тянуть с окончанием первоначальной, именно документальной, версии романа, Константин Коханов понял, что больше нельзя.
Поэтому понимая, что написать версию художественно-документальную романа «Игра со Смертью по маленькой» у него просто уже нет времени, так как последние главы его не устраивали уже несколько лет, он решил написать в двух книгах, то, что он планировал в первоначальной версии. А именно «о настоящей причине ухода Льва Толстого из Ясной Поляны», потому что получил неоспоримые доказательства того, что это было действительно так, хотя и в год смерти Льва Толстого, об этом уже писали, но убедительно доказать эту причину так и никто не удосужился или в то время не осмелился. Несколько месяцев подряд Константин Коханов редактировал уже написанные части романа и, в конце концов, закончил его, как и хотел в двух книгах, под названием «Астаповская Голгофа». Во второй том, в качестве приложения, специально для Бориса Михайловича, он включил не использованные в романе, почти законченные части, первоначального текста, предназначенного для редакторских правок почти десять лет назад. И, вообще, этот документальный роман о Льве Толстом писался исключительно только для Бориса Михайловича Молчанова и наверно в истории русской литературе, столь крупное произведение, никогда не писалось специально для одного человека, который действительно хотел, если и, не читая, хотя бы его просто пролистать. Роман «Астаповская Голгофа» был напечатан небольшим тиражом 12 экземпляров (24 книги) и подарен не только Борису Молчанову, но и отправлен в несколько библиотек, в том числе в РГБ (Москва) и РНБ (Санкт-Петербург).
На протяжении почти шести лет, Борис Михайлович ухаживал за своей женой, которая после перенесённого инсульта была прикована к постели. Непонятно почему его близкие родственники не наняли сразу сиделку, может этого не хотел сам Борис Михайлович, Константин Коханов не мог понять, а спросить у самого Бориса Михайловича так и не решился. В 2015 году он прекратил принимать лекарства, сказав Константину Коханову, что они ему не помогают и положился только на свою судьбу, – «сколько лет я ещё проживу, меня это уже совсем не интересует». Переубеждать Бориса Михайловича было бесполезно, поговорить с его близкими родственниками у Константина Коханова не было возможности, более чем за десять лет, приходя к нему в гости, он никого из них не видел. Правда, в 2016 году в квартире Бориса Михайловича появилась женщина, которая ухаживала за его женой, готовила и, кажется, даже стирала постельные принадлежности. В последние годы Константин Коханов общался с Борисом Михайловичем больше по телефону. Борис Михайлович никогда не забывал поздравить его по телефону с днём рождения и поинтересоваться, над какими книгами он работает или какие книги ещё думает написать. Особенно после того, как Константин написал сатирическую поэму «Три жены и подруга Гимнюка Гимночистова» о клане Сергея Михалкова и в 2016 году ему её подарил, причём по его просьбе два экземпляра этой книги. Второй экземпляр этой книги Борис Михайлович хотел подарить третьей жене Александра Михалкова, с которой продолжал поддерживать дружеские отношения и после смерти её супруга. Последний раз Константин Коханов говорил с Борисом Молчановым в начале июля 2016 года, перед своей очередной поездкой в Эвенкию. Борис Михайлович сказал ему, что сломал ногу и передвигается по квартире в инвалидной коляске. Чувствовалось, что настроение у Бориса Михайловича было далеко не оптимистическое, поэтому в тот последний раз Константин Коханов разговаривал с ним, стараясь его не утешать и не более не подбадривать дурацкими шутками, что на своём 100-летем юбилее, он ещё будет танцевать. Возвратившись из экспедиции в середине августа 2016 года, Константин Коханов дважды (через неделю) звонил ему домой, но к телефону подходила женщина, которая ухаживала за его женой и на просьбу передать телефонную трубку Борису Михайловичу, дважды отвечала, что Борис Михайлович плохо себя чувствует, и говорить со мной по телефону не сможет. Константин Коханов дважды просил эту женщину передать Борису Михайловичу, когда ему полегчает, что звонил Константин Парфирьевич и очень хочет с ним поговорить. Понимая, что Борису Михайловичу явно не до телефонных разговоров, Константин Коханов решил дождаться своего дня рождения в октябре 2016 года, но празднование его 70-летнего юбилея было перенесено с 10-го на 22-ое октября. В первый раз за всё время их знакомства, Борис Михайлович не поздравил его с днём рождения, и Константину Коханову не трудно было догадаться, что здоровье Бориса Михайловича не стало лучше. Поэтому через несколько дней после своего юбилея Константин Коханов решил позвонить ему сам. Набрав номер телефона, и минут десять Константин Коханов слушал протяжные телефонные гудки, но так и не дождался того, что кто-нибудь в квартире Бориса Михайловича поднимет телефонную трубку. Оставалось только посмотреть в Интернете, не произошло ли то, чего так боялся Константин Коханов и почти сразу же он нашёл на сайте Московского нумизматического общества сообщение о смерти Бориса Михайловича Молчанова:
«24 Октября 2016 года. Не стало Бориса Михайловича Молчанова. Московское Нумизматическое Общество с глубоким прискорбием сообщает, что на девяносто седьмом году скончался Молчанов Борис Михайлович – один из старейших членов Общества, посвятивший более семидесяти лет жизни коллекционированию монет и выражает искреннее соболезнование членам его семьи, родным и близким».
Минут двадцать, глядя на экран монитора, на который было выведено сообщение о смерти Бориса Николаевича, Константин Коханов думал, что он ещё может сделать для своего умершего друга в последний раз – написать некролог или всё-таки очерк о том, что для него самого сделал в жизни этот замечательный человек. И первое, что вспомнил Константин Коханов, это то, что писал ему Борис Михайлович на своих подарках или вложенных в них записках, в дни его рождения: «Моему юному другу». Константин Коханов невольно улыбнулся и вдруг почувствовал, как из его глаз потекли слёзы…
26.02.2017