«Здесь меня не понять…»

Опубликовано 29.06.2014 автором Константин Коханов

У него карабин, мы один на один,
У меня лишь топор и улыбка,
Отчего ж бледен он, здесь тайги гегемон,
Потому, что топор мой, не скрипка.

Разговор, как допрос, ты не суй в душу нос,
Браконьер, ведь я тоже, не егерь,
Как «пахан» в зоне прост, и стою в полный рост,
Не как ты, и вся местная «ебень».

Я в тайге, как палач, только цену назначь,
Мне грозить, карабином не стоит,
Зачитаю права, и слетит голова,
Лишь кобель, над тобою завоет.

А присяжные волки, тебя разорвут,
И утрут свои пасти, травою,
И медведь прокурор, мне простит самосуд,
Лишь закусит, твоей, головою

За вопросом, вопрос, знаю, будет донос,
И захочет кой-кто, отличиться,
Но не с той, встав ноги, не попав в сапоги,
И ему предстоит, обмочиться.

Я в тайге, словно зверь, хочешь верь, иль не верь,
Перенял у него, все повадки,
И на узкой тропе, расхожусь с ним теперь,
Как и он, на меня, без оглядки.

Здесь меня не понять, Как не знают принять,
И какое присвоить, Мне званье…
Говорю, что я «зек», пострадавший за всех,
И отбывший в Москве, наказанье.

Из Сибири в Москву, высылали, не вру,
Сам начальник, из области, прибыл.
И в засаде сидел, но меня проглядел,
А меня так никто, и не выдал…

У него карабин, мы один на один,
У меня лишь топор и улыбка…
Отчего ж бледен он, здесь тайги гегемон,
Потому, что топор мой, не скрипка.

Рубрика: Воспоминания | Метки: | Комментарии отключены

«Под городом Мценском…»

Опубликовано 29.06.2014 автором Константин Коханов

Под городом Мценском, в краю деревенском,
Деревня моя, всё стоит у реки,
Почти что столетье, над ней лихолетье,
Поэтому вечно, лишь там старики.

Там продо-отряды, шныряли по сенцам,
Вербовщики звали, там всех на Амур,
Там все председатели, строились в Мценске,
За счёт обворованных ими коммун.

Там даже от немцев, невзгод тех не знали,
Что натерпелись от местных своих,
И сбитая «Ять», у названья вокзала,
Как кровь проступает, своих и чужих.

Но горе не вечно, и время настанет,
Хотя на коленях почти вся страна,
Деревня моя, возродится и встанет,
Но это, конечно, уже без меня…

И лишь за деревней, всё в полном порядке,
Слились посадки, с лесною косой,
А там тишина и оградка к оградке,
Кресты, обелиски и вечный покой.

Под городом Мценском, в краю деревенском,
Деревня моя, всё стоит у реки,
Почти что столетье, над ней лихолетье,
Поэтому вечно, лишь там старики…

2001, 2013 (фотографии)

В 1960-х годах местные жители шутили, что если все дома, которые построили их председатели колхоза, поставить в одну линию, то это будет в городе Мценске самая длинная улица.

Рубрика: Достопримечательности | Метки: , , | Комментарии отключены

«Возвращение домой»

Опубликовано 29.06.2014 автором Константин Коханов

Часть 1. «Дебаркадер»

Как правило, путешественники мало уделяют внимания в своих дневниках, в устных и опубликованных рассказах тому, какие они испытывали приключения, когда возвращались домой. Сборы в дорогу, и сам путь, настолько заслоняли своими впечатлениями все испытанные ими неудобства, связанные с возвращением, хотя бы потому, что они настолько ещё у нас обычны, что просто не могли вызвать особого интереса, так как редко кто не испытывал подобных неприятностей, даже после проведения отпуска на самом престижном курорте.

Село Ерёма – село Преображенка – город Киренск

Получилось так, что в 1982 году я впервые изменил традиции возвращаться домой в обычном виде, как и подобает таёжному волку, с рюкзаком за плечами, в выцветшей от солнца штормовке и разбитых туристических ботинках и главное с бородой, в которой никак нельзя было заподозрить во мне, даже намёк на «интеллигентного» человека.
Послушавшись жену, и главное понимания, что вместе с тремястами килограммами груза можно без труда разместись, то, во что можно, возвращаясь назад, переодеться, я упаковал эти вещи в один из больших ящиков со снаряжением своей «экспедиции».
В спортивной сумке, наряду с бельём, была положена новая финская куртка, спортивный шерстяной костюм и чешские туристические ботинки из белой кожи с красными замшевыми мысками и с такими же декоративными вставками по бокам, так что я вполне мог сойти в тех глухих местах за иностранного туриста.
Закончив своё путешествие на лодке с подвесным мотором, в верховья реки Левый Алтыб, в общей сложности проплыв около 1500 километров по пяти рекам, я, перед отлётом из Ерёмы сбрил бороду, переоделся и благополучно, пересев с одного АНа на другой АН-2 в Преображенке, в конце того же дня, приземлился в Киренске.
От Киренского аэропорта ничего другого не пришлось ожидать, как отсутствия на неопределённое количество дней свободных мест на все рейсы, как в Усть-Кут, так и до Иркутска. Ничего другого не оставалось, как и неоднократно, в прошлые годы, ехать на автобусе в речной порт.
Перед тем как пойти в кассу за билетом, я решил по пути зайти в столовую и пообедать. Но как назло в Киренске был рыбный день, а в меню была отнюдь не осетрина. От обеда с деликатесами из хека, пришлось отказаться, чтобы окончательно не испортить себе настроение этой, по сути, имитацией еды.
Купив в кассе речного порта билет на утренний рейс водомётного теплохода «Заря», я отправился на дебаркадер, где на его верхней палубе располагался «зал ожидания».
На нижней палубе дебаркадера был буфет и, к моему удивлению, он даже работал. Встав за каким-то товарищем в тельняшке в очередь, я, как только оказался с глазу на глаз с буфетчицей, попросил продать мне буханку белого хлеба и хотя бы 50 грамм сливочного масла. Сахар и пачка чая у меня лежали в спортивной сумке, и я надеялся, что для ужина этого вполне достаточно.
К моему удивлению оказалось, что хлеб купить можно, а вот сливочное масло нельзя, так как оно продаётся только по «заборной книге» исключительно работникам речного порта. Я попросил буфетчицу войти в моё положение, и, забывая, во что теперь одет, по-простецки, проведя ладонью вдоль горла, показал, как мне за два месяца надоела здесь вся рыба, и как хотелось бы съесть бутерброд с маслом.
- Ну, продайте мне масло хотя бы в три раза дороже, – попросил затем я, – или даже в пять раз, а то, как бы до Усть-Кута не протянуть здесь ноги.
Буфетчица, окинув меня каким-то странным взглядом, в ответ на моё предложение, сказала, что буфет через час закрывается, и если к этому времени масло всё не разберут, она мне его продаст. Заранее поблагодарив эту добрую женщину, я поднялся на верхнюю палубу.
Чем мне нравился этот дебаркадер, так это тем, что там всегда было чисто, и даже был «титан» с кипячёной водой, но на этот раз я не увидел прикреплённой к нему на цепочке кружки.
Таких, как я ожидающих «утреннюю Зарю» до Усть-Кута, в «зале ожидания» было уже человек десять. Деревянные лавочки, как в пригородных электричках образовывали своего рода купе, в одном из которых я и расположился, напротив очень колоритного «дедка», с аккуратной бородкой, в шляпе, внешне напоминающего Мичурина.
Затем, достав из сумки сахар и чай, поинтересовавшись у соседей, нет ли у кого-нибудь кружки, и узнав, что ни у кого нет, крепко, правда, мысленно, выругал себя за то, что всю свою «кухонную утварь» оставил в Ерёме.
При этом «дедок» только развёл руками, и вид остальных невольных постояльцев дебаркадера стал от моего вопроса, также уныл, как наверно со стороны и мой, особенно у тех, кто старался что-то заглотить из того, что плохо усваивалось всухомятку.
И тут меня осенило.
- Мужики, – сказал я двум уныло что-то жующим соседям по дивану, – а не сходить ли нам на берег Лены. Я видел там столько пустых «огнетушителей» (бутылок под шампанского ёмкостью 0,8 литра, с этикетками портвейна), так, что если их вымыть, то вполне они могут сойти и за стаканы.
Уговаривать соседей не пришлось, и даже «дедок» не удержался, крикнув нам в след, чтобы мы захватили бутылку и на его долю. Мы не прошли по берегу и десяти метров, как набрали 12 бутылок, и, прополоскав их внутренность с песком в воде, вернулись назад. Проходя мимо хозяйки дебаркадера, я попросил её включить «титан», чтобы мы смогли заварить в бутылках чай. Женщина рассмеялась, увидев наши «стаканы» и сказав буфетчице, – и чего эти мужики только не придумают, – поднялась с нами на верхнюю палубу.
В «зале ожидания» все сразу оживились. В бутылки кто насыпал сахарного песка, кто затолкал сахар, сверху насыпав чай из пачки, которую я предоставил в общее пользование. У кого не было сахара, я предложил взять из моей пачки.
После того как в «титане» закипела вода, и в моей бутылке заваривался чай, я вспомнил, что буфетчица обещала продать мне масло. Я спустился вниз и, хотя особенно не наделся на чудо, но всё-таки купил масло, причём по той цене, сколько оно тогда стоило. Несмотря на то, что, протянув, пять рублей, я хотел отказаться от сдачи, буфетчица, попросила меня забрать её обратно. Пришлось, не считая рубли и мелочь, смахнуть сдачу в карман и ещё раз выразить ей свою благодарность.
Когда все уже мирно попивали из горлышек бутылок крепко заваренный чай, к нам на верхнюю палубу поднялась женщина с девочкой лет двенадцати. Окинув нашу компанию взглядом, она с округлившимися от ужаса глазами, схватила девочку за руку и, как мне показалось, с грохотом скатилась вниз по лестнице. Все переглянулись, пожали плечами и продолжили чаепитие.
Внизу тем временем послышался возмущённый голос, «скатившейся» вниз со своей дочкой, женщины.
- Вы говорили, что у вас там всё чисто и культурно, а там идёт самая настоящая пьянка. И вы меня с моей малолетней дочерью, отправили в это логово?
- Успокойтесь, – отвечала ей, чувствовалось, что смеясь, «хозяйка дебаркадера», – да они там пьют только чай!
- Какой чай! – продолжала кричать женщина.
- Да, чай, успокаивала женщину «хозяйка», – просто все кружки разворовали, как их тут только не привязывали. – Ну, если вы боитесь, пойдёмте, я вас туда сама провожу.
Показалась хозяйка дебаркадера, а за ней вся пунцовая женщина с девочкой, которую она крепко держала за руку.
И снова оглядевшись по сторонам, женщина, как бы оправдываясь перед всеми, начала объяснять, при этом кивая на «дедка», напоминающего дореволюционного интеллигента, весь охвативший её ужас:
- Ну, ладно, всякое бывает, ну где только не увидишь, что два-три человека выпивают где-нибудь в углу, а тут все и да же такой…
И тут она уже сама, давясь от смеха, кивнула на «дедка», всем своим видом напоминающего известного натуралиста Мичурина, продолжила:
- И он… из горла… да тут не только вниз сломя голову по лестнице нужно бежать, а в пору сразу в реку бросаться!
После этих слов вся верхняя палуба чуть не полегла от смеха на пол, и могло показаться, что даже сам дебаркадер, не выдержал и от смеха закачался, как от поднимающих метровые волны, проходящих мимо, больших судов.
Женщина с дочкой устроилась на диване, рядом с «дедком», почти напротив меня, и кто-то, всё ещё, еле сдерживая смех, предложил ей пустую бутылку от портвейна:
- Ну, что, так давайте с нами за компанию, – до утра, ох как ещё далеко…
Все потихоньку уже начали устраиваться на ночлег, как неожиданно на верхнюю палубу поднялись два милиционера.
Окинув всех блуждающим взглядом, они сразу направились ко мне и потребовали предъявить документы.
- Наверно я сильно пьян или похож на агента иностранной разведки? – поинтересовался я, протягивая им свой паспорт.
Милиционер, молча, пролистал паспорт, и, уточнив, откуда я, протянул мне его обратно.
- Аналогичный случай был с Владимиром Маяковским, когда, возвращаясь из Америки в Россию, он оказался в одном из южных городов, – сказал я, обращаясь к «дедку», но так, как будто всё это рассказывается всем.
И, не обращая внимания, на ещё стоящих рядом милиционеров, я продолжил:
В ЧеКа, кто-то донёс, что ожидается появление в городе английского резидента. Так, что появление на улице известного поэта в ботинках на толстых подошвах с большим жёлтым чемоданом, обклеенного заморскими наклейками, не могло остаться незамеченным, и его сразу же арестовали. Когда местные товарищи его вызволили из тюрьмы, и Маяковский понял, что был арестован только за жёлтый чемодан, то он сразу же его выкинул, понимая, что с ним до Москвы, его ещё не раз задержат и может случиться, что даже теми, кто никогда не интересовался пролетарской поэзией.
Все дружно засмеялись, в том числе и милиционеры, а я на всякий случай снял финскую куртку и убрал её в спортивную сумку советского производства. Засыпая, я повторил про себя первый закон путешественника – «никогда ни чем не выделяйся, и к тебе никто, никогда, не пристанет!»

Часть 2. «Вагон №9»

Киренск – город Усть-Кут – Москва

Хотя водомётный теплоход «Заря» говорят, рассчитан только на перевозку, вместе со стоячими пассажирами, 86-ти человек, его не зря называют речным трамваем или чаще автобусом и поэтому народу в него набилось в Киренске, сколько смогло влезть.
Когда до порта «Осетрово» в Усть-Куте оставалось километров двадцать, я стал пробираться поближе к выходу, чтобы одним из первых оказаться на берегу.
Речной вокзал «Осетрово» расположен практически напротив железнодорожного вокзала и зная, что немало пассажиров «Зари» так же, как я намереваются попасть на поезд «Лена-Москва», хорошо понимал, что желательно оказаться около билетной кассы одним из первых.
Поэтому, не успела «Заря» коснуться причала, как я уже оказался на берегу, и если бы, не пришлось задержаться у светофора на оживлённой центральной улице города, то расстояние до железнодорожного вокзала, мной было бы преодолено, минут за пять.

Но всё равно около кассы я оказался первым из всех пассажиров с теплохода «Заря», которые тоже особенно не мешкали, быстро выстраиваясь, друг за другом, в очередь. Передо мной в кассу было всего несколько человек, и я быстро оказался, в прямом смысле, счастливым обладателем последнего билета.
Когда очередь осознала, что билетов больше нет, она недовольно загудела, как разворошенный пчелиный улей. Мне оставалось только посочувствовать знакомым по киренскому дебаркадеру товарищам, и до отхода поезда постараться успеть купить в городе, хотя бы что-нибудь из продуктов в дорогу.
Ехать до Москвы около семи суток, поэтому брать что-то из скоропортящихся продуктов не имело смысла, правда, в то время и в магазинах давно не пахло колбасой. Но сахар, чай и печенье, я всё-таки купил и, обогнув вокзал, вышел на перрон, к которому уже был подан поезд «Лена-Москва».
Получилось так, что я шёл вдоль состава с его конца, проталкиваясь среди, идущих к своим вагонам, озабоченных пассажиров. Проводники у каждого вагона проверяли билеты, и пассажиры, проталкивая впереди себя чемоданы, сумки и узлы, не спеша, проходили внутрь вагонов.
Увидев на вагоне №9 и стоящего не на перроне, а в тамбуре проводника, я поинтересовался, действительно ли это вагон №9, так как около него не было ни одного пассажира и было маловероятно, что они уже все смогли занять свои места.
Я поднялся в тамбур, показал проводнику билет, на котором к моему удивлению оказалось первое место, и прошёл в вагон. Перспектива сидеть все семь суток у входной двери подействовала на меня удручающе. Посидев в первом плацкартном отсеке, уныло, глядя в окно, минут пять, я решил поговорить с проводником, о своих перспективах поменять место в вагоне. Хотелось всё-таки, оказаться подальше от входной двери, в том случае, если кто-то из пассажиров сойдёт в Братске или Красноярске.
До отхода поезда оставалось ещё минут пятнадцать, но в мой вагон ещё не поднялся, ни один пассажир. Я не заметил, чтобы проводник скучал без дела и когда обратился к нему со своей просьбой, он только поинтересовался, действительно ли я москвич. Оказалось, что он тоже из Москвы и живёт в Сокольниках. Узнав об этом, я рассказал ему, что раньше жил на Соколе и как часто мне в метро приходилось объяснять приезжим, что Сокольники – это на другом конце Москвы, а это станция Сокол.
- А, зачем тебе ждать Братска, – сказал мне проводник, – иди и занимай место, какое сам захочешь.
Разумеется, я не стал расспрашивать, чем вызвана подобная щедрость, так как уже отвык чему-либо удивляться.

В 1976 году, когда я имел неосторожность взять с собой в путешествие товарища по учёбе в техникуме, нам были проданы билеты до Иркутска на рейс, ни как обычно из Домодедова, а из Шереметьева. В Шереметьево выяснилось, что наш рейс к тому же из международного аэропорта, до которого нужно ещё было ехать на автобусе. В аэропорту у стойки для регистрации пассажиров нас было всего трое взрослых пассажиров – я с Володей Ерошичевым и женщина с ребёнком на руках. Выглядело это очень странно, особенно, когда служащая аэропорта только нас троих повела к трапу самолёта.
Когда мы оказались в салоне самолёта, то у встретившего нас пилота, мы первым делом спросили, какие нам занять места, так как на билете они не были указаны. Ответ был аналогичный, как и у проводника в моём вагоне – «занимайте, какие хотите, сейчас будем «демократов» загонять».
От стюардессы мы узнали, что это рейс Москва–Улан-Батор, а так как «загрузка» самолёта «демократами», то есть рабочими из «стран народной демократии» Чехословакии, Венгрии и Румынии почему-то задерживалась, то она попросила нас немного потерпеть, зато потом на обед будет всё, что мы пожелаем.
- Что и шампанское с чёрной икрой? – поинтересовался я.
- Шампанского не обещаю, это для салона «люкс», а чёрная икра и вино будет точно, – без иронии в голосе пообещала стюардесса, что мы, конечно, восприняли, как шутку.
После того как салон заполнился разноплемённой толпой и на крайнем кресле в нашем ряду занял румын, который непременно захотел с нами познакомиться поближе, мы, перемешивая русско-английские слова, красноречивыми жестами, узнали, кто он и зачем летит в третий раз Монголию.
Биография румына была проиллюстрирована толстой пачкой фотографий, где были увековечены самые интересные периоды его жизни – всевозможные торжества, свадьбы и семейный отдых. Судя по фотографиям, если сравнивать её по уровню, даже до нашей советской жизни, румынам было ещё очень далеко.
Тем не менее, в этот раз, наш румын надеялся, что наконец-то удастся заработать на дизельной станции в какой-то монгольской пустыне, столько, что ему, с уже накопленными деньгами, хватит на покупку советской «Волги».
Он никак не мог поверить, что мы летим в Сибирь не для того, как он в Монголию заработать, а просто путешествовать.
Во время нашего разговора с румыном, мимо нас в салон «люкс» прошла стюардесса с двумя бутылками шампанского, и поэтому, когда она возвращалась обратно, я у неё поинтересовался, когда же шампанского удостоимся и мы.
- Шампанское только для монгольского дипломата, – ответила мне стюардесса, – а вам положено только вино.
- Надеюсь, хотя бы с чёрной икрой, – решил подшутить над ней я.
- Конечно, – сказала стюардесса, – и вскоре подала мне поднос, на котором, кроме традиционной аэрофлотовской курицы с рисом, было и вино, и чёрная икра.
Володя с румыном удивились не меньше меня, особенно румын, который никогда ещё не ел чёрной икры. Икры, было, скажу, не так много, и я решил, пусть уж её съест румын, и переложил свою икру ему на поднос. То же самое сделал и Володя Ерошичев, к удивлению стюардессы, за здоровье которой, мы и решили выпить.
Самое интересное было в Иркутском аэропорту, после посадки, когда нас погнали в терминал для иностранцев, и я устал объяснять служащей аэропорта, что нам троим туда не надо. Она явно не понимала русского языка или так была закомплексована инструкциями, что просто перестала соображать, что на этом международном рейсе могли быть просто советские пассажиры, летевшие до Иркутска.
Наконец я не выдержал и перёшел на мат:
- Ё… твою мать, ты, что совсем ох…ла, – нам не х..я там делать, – и я показал пальцем в сторону, куда шли пассажиры с обычных рейсов, с приземлившихся вслед за нами самолётов.
- Так бы сразу и сказали, – ни капельки не смущаясь, ответила служащая аэропорта, – теперь понятно, что вы наши, и вам надо пройти туда…
Устроившись на новом месте, и поглядывая из окна вагона на перрон, я стал думать, а кого могут «загонять» в вагон в Усть-Куте, перед самым отходом поезда, и кроме переброски уголовников, с одной коммунистической стройки на другую, ничего другого в голову не приходило.
И вот, когда до отхода поезда оставалось несколько минут, вагон заполнился шумом и мимо меня, прижав вертикально палец к губам, и сказав «тсы-с», прошмыгнула одна из знакомых физиономий по дебаркадеру, затем другая и мне показалось, что пассажиры «Зари», просто взяли этот вагон на абордаж.
В Братске, когда я вышел в тамбур, мимо меня прошёл контролёр и я, думая, что сейчас будут проверять билеты, решил идти за ним следом на своё место. Когда я проходил мимо купе проводника, то услышал, как контролёр спросил проводника, – «сколько человек у него едут без билетов», – на что сразу последовал, удивившей своей наивностью, простой ответ:
- Да откуда я знаю, ведь я один, разве за всеми углядишь…
Что сказал на это контролёр, я не слышал, но только он, после этого услышанного мной разговора, в нашем вагоне не появился. Когда же через полчаса я снова пошёл в тамбур, то сквозь приоткрытую дверь купе проводника, увидел этого контролёра, мирно беседующим с проводником, который, заканчивая рассказывать анекдот, судя по координации движений, разливал явно не первую бутылку водки, в стоящие перед ними стаканы.
Тут только до меня дошло, что во всём вагоне, только у меня одного и есть билет. А если бы я, во время посадки на поезд, пошёл к своему вагону с головы состава, то конечно бы попал бы в совсем другой вагон, хотя и с таким же номером, а в этом, вообще бы, все ехали без билетов.
Пассажиры выходили из нашего вагона, доезжая до своих станций, а их места сразу же занимали новые. Никто в вагоне не дебоширил, не пьянствовал, все вели себя на удивление культурно и проходящие мимо нас в вагон-ресторан пассажиры удивлялись, какая у нас чистота. Сам проводник не опускался до уборки вагона, а, только периодически замечая, где намусорено, говорил, где взять веник и совок, и следил, чтобы сами пассажиры производили уборку, предупреждая, что только в «грязных» вагонах контролёры проверяют билеты.
А так как билетов ни у кого не было, то и чистота в каждой плацкартной ячейке вагона обеспечивалась без повторного напоминания.
Почти на каждой главной станции какой-нибудь зоны, в вагон заходил очерёдной контроллер, но дальше купе проводника никто из них так и не прошёл дальше по вагону.
Я понял, что это просто железная дорога устроила для себя маленький праздник, и многие пассажиры даже не предполагали, что только это позволило им не томиться несколько дней в очередях, в надежде купить себе билет, и по-человечески добраться до дома.
Неожиданно эхо этой истории мне довелось услышать сидя дома у телевизора во время выступления бывшего «придворного» юмориста, (который жил одно время в одном доме с президентом Борисом Ельциным и его друзьями) Михаила Задорнова. В его рассказе о поезде с двумя вагонами, имеющими одинаковые номера, была обычная в конце выступления реплика, что «только в такой бестолковой стране, как Россия, такое возможно».
Наверно не предполагал известный юморист, что кто-то, слушая его, идущее одно за другим по кругу и одно и то же по сути, перетолковывание непонятной только ему какой-нибудь стороны повседневной российской жизни, воспринимает и его в этой «бестолковой стране», таким же бестолковым персонажем.

Часть 3. «Баня»

Ярославский вокзал – Малаховка – Родники

С железнодорожного вокзала в Москве я решил поехать не к себе домой, а сначала в Малаховку, где в это время находилась моя жена с сыном. Пересев на электричку, я снова покидал Москву, так и не вкусив всех прелестей городской жизни, которых был лишён на протяжении почти двух месяцев, из которых более двух недель пришлись на одну дорогу, правда, в оба конца. Когда жена узнала, что я почти десять дней был в дороге, то сразу же предложила мне, отправиться с мужем сестры Женей Жуковым в баню, которая находилась в Родниках, и которую очень расхваливал всегда мой тесть.
До бани было не более чем полчаса езды на машине, и уговаривать меня долго не пришлось.
Что ж, если я начал своё возращение домой с бани в Ерёме, то почему бы его и не закончить баней в Родниках.
Припарковавшись рядом с баней, мы с Жуковым вошли внутрь здания бани и сразу уткнулись в очередь из желающих помыться.
- Странно, – сказал Жуков, – в это время здесь всегда было мало народа.
Очередь медленно продвигалась вперёд, но, как ни странно, за нами никто почему-то не занимал место, хотя уже немало людей прошло мимо нас, устраиваясь в очереди где-то впереди.
Это уже начало меня раздражать и когда очередной товарищ, – со словами, что он тут давно стоял впереди всех, – проходил мимо меня, я схватил его за шиворот рубашки и резко оттолкнул спиной назад к входной двери. Видимо я не рассчитал своих сил, и товарищ, хотевший без очереди помыться, неожиданно, для тех, кто стоял в очереди, приземлился на задницу у дверного порога.
- Да, я, тебе…, – приподнимаясь, начал было угрожать мне этот не сознательный товарищ, и, видя, что я надвигаюсь на него, не с явными намерениями помочь подняться, неожиданно закончил фразу словами, – …хотел сказать, что пошутил.
Муж сестры жены сразу от меня отдистанцировался, давая понять, что меня он видит впервые, а очередь явно ждала, чем закончится этот инцидент, так что от комментария все как-то воздержались.
Тут вошёл ещё один товарищ, и, глядя на сидящего на полу человека и молчаливо смотрящую на него очередь, сразу спросил, – кто последний?
- Я последний, – ответил ему я, возвращаясь на своё место. Несознательный товарищ, поднялся с пола и сразу же сказал только что вошедшему в баню человеку, вставшего за моей спиной, что он будет за ним.
В очереди кто-то хихикнул, – но, не встретив одобрения, сразу принял серьёзное выражение лица.
Минут через десять я уже с шайкой устроился на освободившемся месте, и только приступил к водным процедурам, как ко мне подошёл Женя Жуков и сказал:
- Сейчас, когда я набирал воду, слышал, как мужики обсуждали твоё телосложение.
- Кожа и кости и, откуда, только у него, столько силы, берётся. Не дай бог на улице на такого нарвёшься …
Последние слова, связанные с улицей, из того, что мне рассказал Жуков, я слышал за своей спиной, но не знал, что они относятся ко мне. Начала фразы я не расслышал, но заканчивалась она словами «…на улице к такому прие…ться».
Нечто подобное со мной произошло и в Ерёме. Я уже собрался идти в баню, как в дом Кости Юрьева зашёл соседский мальчишка и сказал мне, что какой-то мужчина из Преображенки хочет со мной поговорить.
- А где он сам? – поинтересовался я.
- На реке, у своей лодки, – ответил мальчик.
Пришлось идти к реке по достаточно крутому спуску, где и в метрах трёх от берега, сидел на носу моторной лодки, сын одного из моих знакомых охотников. Судя по тому, как этот мужчина упирался ногами в охотничьих сапогах в дно песочной отмели, было понятно, что он изрядно пьян.
Поздоровавшись с ним, я поинтересовался, что ему от меня нужно. Заплетающимся языком, да ещё с отвратительной дикцией, мужчина стал меня расспрашивать, «не видел ли я его отца, проплывая мимо зимовья у Большой Чайки».
Я ответил, – что нет, – и хотел уже закончить с ним разговор, но мужчина стал настаивать, чтобы я подошёл к нему, так как ему есть, что мне сказать.
Я был в туристических ботинках и идти к его лодке по воде, просто не испытывал ни малейшего желания, как и выслушивать то, что он мне там скажет. И так было понятно, что ничего нового, кроме того, с кем он сегодня пил и какой для этого у него был повод.
Поэтому от приглашения идти к его лодке я отказался, сославшись на то, что я в ботинках и к тому же мне уже натопили баню. Мужчина начал возмущаться, что из-за такой ерунды, я не хочу его уважить, говоря, что тут мелко и если немного обойти лодку стороной, то больше чем по колено не будет. Давая понять, что разговор закончен, я повернулся к нему спиной и стал медленно подниматься по песчаному откосу обратно в деревню.
- Ты, что так и пошёл, – донесся вслед мне его голос, – смотри, как бы потом не пожалел!
Понимая, что разговаривать с пьяным, только людей смешить, я всё-таки не удержался и, повернув к нему голову, ответил:
- Да, я уже сейчас пожалел, что спустился к реке.
Поднимаясь дальше, я уже не слушал, что кричал сын знакомого мне охотника и думал, как бы сдуру, он не выстрелил мне в спину из карабина и не пожалел бы потом хозяин дома, что натоплена баня зря…
Когда мы возвращались из Родников обратно в Малаховку, я попросил Женю Жукова ничего не рассказывать там, что приключалось со мной в бане, но, не смотря на обещание, он как-то проговорился, и моя жена, как обычно, не нашла «нужных» слов, чтобы «по достоинству» оценить этот «героический» поступок.

Рубрика: Воспоминания | Метки: , , | Комментарии отключены

Фильм «Высоцкий» – полная версия подлости

Опубликовано 29.06.2014 автором Константин Коханов

Думал, что судил предвзято,
Фильм «Высоцкий» просмотрев,
В полной версии без мата,
Не как первый фильм когда-то,
Возмущаясь, озверев.

Сам сказал, хотя в «Гайдпарке»,
То же в реплике одной,
О Высоцком в перепалке,
В КГБ, что он был в папке,
В списке, «уткой подсадной».

Пас его Худрук с «Таганки»…,
Даже Запад понимал,
Был театр слугой Лубянки,
В сапогах его портянки,
В общем, просто, филиал.

Фильм об этом без намёков,
Точки все уже над «i»,
В нашем прошлом недалёком,
В КГБ поэтов скопом,
В одну кучу не гребли.

Евтушенко помогали,
При депрессии, спасли,
Бабу с длинными ногами,
С поволокою глазами,
До постели донесли.

Но нашёл тот, как «разведчик»,
В дамской сумке мятый лист,
С шифрограммой, чтоб полегче,
Ноги впредь ему на плечи,
Стал забрасывать чекист.

И достигли своей цели,
Евтушенко «поумнел»,
На роскошном млея теле,
И потом, когда в постели,
Ресторанный завтрак ел.

То Высоцкому не снилось,
Был не признан, как «поэт»,
Пить со всеми приходилось,
Две жены с ним разводились,
Не носив в постель котлет.

Только лишь с Мариной Влади,
Стала жизнь его другой,
Пить бросал её лишь ради,
С ней, все с песнями, тетради,
Стали гимнами в «застой».

Всеми правильно был понят,
Он кричал в магнитофон,
Как подлодка в море тонет,
ЯК с предсмертным хрипом стонет,
И хоронят батальон.

На погоны, как и в сердце,
Звёзды падают, он пел,
И что родом он из детства,
Коммунальное соседство,
Сам прочувствовать успел.

Галич с ним, не мог сравниться,
Выслан был и стал тускнеть,
И как раненная птица,
За границей мог лишь спиться,
Помешала только смерть.

Бардов смелых приструнили,
Путь закрыли за кордон,
А Высоцкого простили,
За границу отпустили,
Знали, что вернётся он.

Был он нужен и полезен,
В общем, сам то, понимал,
И к нему в постель не лезли,
И никто его в подъезде,
Красной книжкой не пугал.

Был он лучше всех «глушилок»,
Что вокруг стоят страны,
Ведь Андропов мыслил шире,
Знал о нас, что судят в мире,
Как о слугах Сатаны.

Ну, а тут вам, кукиш в рыло,
Солженицын ваш говно,
Человек поёт, что было,
И о тех, кого сгубила,
Честь с достоинством давно.

Не секрет, был наркоманом,
Посадили на иглу,
Что могло по чьим-то планам,
Этим методом поганым,
С пьянством справиться ему.

И сгорел певец до срока,
Может Бог так захотел,
Что бы в души влез глубоко,
Всем кому так одиноко,
Каждой что-нибудь допел.

Фильм внушает отвращенье,
Не Высоцкий, в фильме, клон,
Нет «друзьям» его прощенья,
Запоздалое их мщенье,
Просто подлости поклон.

Опубликовано также на сайтах:

http://smi2.mirtesen.ru/blog/43955602691/Film-«Vyisotskiy»—polnaya-versiya-podlosti

http://www.megacritic.ru/film/1806.html

Рубрика: Писатели и поэты | Метки: , | Комментарии отключены

Константин Коханов: «Свободная любовь графа Льва Толстого»

Опубликовано 28.06.2014 автором Константин Коханов

Константин Коханов: С Ясною Поляною, Жившей жизнью странною, Даже окаянною, Нет других, сравнить: Не из-за Толстого, А что нет простого, Сказанного слова, Мир, чтоб изменить.

Существует мнение,
Что Толстой в имении,
Много тратил времени,
Укрощая плоть,
И борясь с соблазнами,
Способами разными,
Бабу безотказную,
Мог бы запороть.

Хоть была Аксиния,
Баба очень сильная,
Графскому «насилию»,
Просто отдалась,
И как баба в бане,
Ублажала барина,
А узнай как, барыня,
С ним бы развелась.

Про обет безбрачия,
Труд Толстой, хоть начал свой,
Рассудил иначе,
Внёс поправки в текст:
«Гигиены ради,
Спереди и сзади,
Жена лучше бляди,
Из приличных мест».

Для разнообразия,
В дом Аксиньи лазия,
Видел безобразия,
Царский произвол,
Нищету народную,
Жизнь полуголодную,
Где любовь свободную,
Сравнивал со злом.

Можно философствовать,
Даже спорить с Господом,
И его присутствие,
Осознать в себе,
Не лечить простаты,
А писать трактаты,
Как аристократам,
Жить в простой избе.

Льва Толстого мнение,
Было, как спасение,
Многих, чьи имения,
В торг шли за долги,
Можно опроститься,
Чтоб совсем не спиться,
Как Толстой молиться,
И учить других.

Беды все от женщины,
Будь хоть с ней обвенчанный,
Говорить с ней не о чем,
Только ублажать,
В страсти нет духовности,
Нужно быть в готовности,
Соблюдать условности,
И не возражать.

Просто всё в теории,
Только не в истории,
Где не аллегории,
В жизни правят бал,
Дело не в толстовстве,
В барстве и в холопстве,
И не в беспоповстве -
Жить нельзя без баб.

С Ясною Поляною,
Жившей жизнью странною,
Даже окаянною,
Нет других, сравнить:
Не из-за Толстого,
А что нет простого,
Сказанного слова,
Мир, чтоб изменить.


Отредактировано и дополнено 31.03.2019

Рубрика: Писатели и поэты | Метки: , | Комментарии отключены

«Реквием по бывшей популярности и славе поэта Евгения Евтушенко»

Опубликовано 09.06.2014 автором Константин Коханов

Получилось так, что Константин Коханов случайно 5.06.2014 года, натолкнулся в Интернете на объявление в сайте газеты «Комсомольская правда»:

«Позвоните в «Комсомолку» Евгению Евтушенко!»

В небольшой заметке Александра Гамова было кратко рассказано, что «Поэт ответит на ваши вопросы в прямом эфире Радио «КП» и ТВ «КП», и что «первые поэтические строки 16-летнего Евгения Евтушенко увидели свет в «Комсомольской правде» еще в 1948-м. Именно поэтому классик, который в последние годы работает в США, и решил заглянуть к нам в редакцию». Далее было рассказано, чем уже ознаменовалось очередное прибытие поэта в Россию: «Уже месяц, как Евгений Александрович находится в России, он побывал во многих городах и своими впечатлениями обязательно поделится с нашими радиослушателями и телезрителями. И, конечно же, почитает стихи. Вместе с поэтом в «Комсомолку» приедет его Муза – супруга Мария». В заключении читателям «Комсомолки» было предложено связаться с поэтом по телефону: «Звоните нам в понедельник, 9 июня 2014 года, с 14.05 до 14.55 (мск), телефон прямого эфира: 8-800-200- 97 -02».

Сказать, что Евгений Евтушенко был в юности Константина Коханова самым любимым поэтом – это ничего не сказать. После того, как прочитал в «Юности» его поэму «Братская ГЭС», а затем в журнале «Кругозор» обнаружил гибкую пластинку с кантатой Дмитрия Шостаковича на «Казнь Стеньки Разина», то целую главу из этой поэмы, он даже выучил её наизусть. А слова:
««…И сквозь рыла, ряшки, хари
целовальников, менял,
словно блики среди хмари,
Стенька ЛИЦА увидал.
Были в ЛИЦАХ даль и высь,
а в глазах, угрюмо-вольных,
словно в малых тайных Волгах,
струги Стенькины неслись.
Стоит все терпеть бесслезно,
быть на дыбе, колесе,
если рано или поздно
прорастают ЛИЦА грозно
у безликих на лице…», я запомнил на всю жизнь.

С каким трудом он помнил доставал сборники этого поэта, что даже за его первый двухтомник не пожалел почти половину своей зарплаты. Но время шло, и поэт стал ему полностью неинтересен, как только ударился в политику, а потом вообще покинул страну. Когда рухнул СССР, сборники поэта Евтушенко, вообще, обесценились, и Константин Коханов, хотя знал, что никогда не будет их перечитывать, не смог не докупить из них те, которые казалось, несколько лет назад, что уже нельзя будет купить ни в каком антикварном книжном магазине. Читая о ежегодных посещениях великим поэтом России, чтобы отпраздновать свой очередной день рождения, он иногда делал стихотворные реплики по поводу этих, в его жизни, торжественных дат. И вместо того, чтобы поговорить с поэтом по телефону о его творчестве, решил написанное ранее и в последние дни объединить в одно целое, чтобы выразить своё отношение к Евгению Евтушенко и как к поэту, и как к бывшему гражданину СССР:

Песня об одном очень известном поэте

«Людей неинтересных в мире нет»,
Сказал поэт известный, но бывает,
Что интерес к поэтам пропадает,
«Поэт в России, больше, чем поэт»,
Но лишь, когда на Родине страдает.

«Поэтом можешь ты не быть,
Но гражданином быть обязан»,
Сказал Некрасов и все разом,
Пропели это словно гимн,
И Евтушенко был таким,
Хотя, быть может, по рассказам.

В Америке почти он двадцать лет,
В России лишь наездами бывает,
И видя, что его там забывают,
Даёт в «Политехническом» концерт,
Где публика в конце его зевает.

«Поэтом можешь ты не быть,
Но гражданином быть обязан»,
Сказал Некрасов и все разом,
Пропели это словно гимн,
И Евтушенко был таким,
Хотя, быть может, по рассказам.

Не юбилей, вручить, чтоб орденок,
Но кто-то из правительства поздравит,
А пресса рядом с Пушкиным поставит,
Лавровый нахлобучивши венок
Его лишь, как покойника представит.

«Поэтом можешь ты не быть,
Но гражданином быть обязан»,
Сказал Некрасов и все разом,
Пропели это словно гимн,
И Евтушенко был таким,
Хотя, быть может, по рассказам.

Поклонники его ещё найдутся

Как мало нужно сделать, чтоб забыли,
Что был поэт читаемый взахлёб,
Какие в книжных очереди были,
Кто вспомнит, с грустью, может быть, вздохнёт.

В Америке наш классик «прозябает»,
Порой его на Родину влечёт,
Ведь память прежней славы возбуждает,
Как женщинам не свойственно ещё.

Девятый разменял уже десяток,
Как прежде он, не меньше, знаменит,
Евгений Евтушенко – буду краток,
Ему лишь в прошлом «памятник» отлит.

А был бы Гангнус, там на монументе?
Какой ответ, мы можем ожидать?
Есть вероятность – менее процента,
И шанс большой, как Галич, пострадать.

Поклонники его ещё найдутся,
Хотя поэту нечего сказать,
Он навсегда, не думает, вернуться,
И кем он стал сегодня, показать.

Поэтам своё время пережившим,
Теперь лишь позавидовать другим,
Умершим раньше них или погибшим,
Цветам над их надгробием могил.

О смерти, как поэта, Евгения Евтушенко

Ну, что сказать про Евтушенко?
Великий, в сущности, поэт!
Он ни какой-нибудь Шевченко,
Хотя не Пушкин, и не Фет.

Он был поэтом лишь советским,
А русским быть не пожелал,
Но выбрал берег не турецкий,
А жить в Америку сбежал.

Он в трудный час, с народом не был,
И просвещая Новый Свет,
Живёт Россия, как не ведал,
Но знал, что плохо из газет.

С тех пор он часто издавался,
И стал доступней сигарет,
Везде с уценкой продавался,
Как всем наскучивший поэт.

Тот Евтушенко, был кем, сгинул,
Давно на Родине отпет,
Хотя в Америке могилу,
Себе лишь выкопал поэт.

Поэтов нет страны достойных

Поэтов нет страны достойных,
Её любить, о ней писать,
Не выражаясь непристойно,
Лишь, чтоб куда-нибудь послать.

Сбежало много именитых,
Известных много отреклось,
И Евтушенко жить, чтоб сыто,
Любить Америку пришлось.

Но только он перестарался,
Себя зачем-то перевёл,
Не стал другим, как был, остался,
Лишь душу попусту извёл.

Стал жить в гробу своих привычек,
Живому трупу невдомёк,
Его, кто хочет возвеличить,
Готовит траурный венок.

Встаёт из гроба, Русь проведать,
Чтоб дать концерты, тем, кто мёртв,
И вновь в Америку уедет.
Где для покойников курорт.

Исповедь Евгения Евтушенко Соломону Волкову

Не думал, что так можно унижаться,
И Соломону Волкову подпеть,
Так сморщиться, до Бродского ужаться,
Покаместь жив, покаяться успеть.

Не так сказал, не то о нём подумал,
Когда его, сам Бродский обосрал,
Ведь всё-таки в лицо его не плюнул,
Пощёчиной руки не измарал.

Обидно, что не стал лауреатом,
До «Нобеля» лишь Бродский дотянул,
В войне «Холодной», сдавшимся солдатом,
Который сам ни разу не стрельнул.

Не как хотел, он признан за границей,
И вынужден теперь преподавать,
Не то, что в жизни может пригодиться,
Не то, что все берутся издавать.

На родине теперь полузабытый,
Приходится раз в год напоминать,
Что был поэт, как Пушкин, знаменитый,
Но жив ещё и рано, отпевать.

Выступление Евгения Евтушенко в Думе

Дожил до выступленья в Думе,
Пусть отвели лишь малый зал,
Чтоб рассказал, о чём он думал,
Хотел сказать, но не сказал.

Легко советовать оттуда …………………. (из США)
Что помнить, что не вспоминать,
Но не прощается Иуда,
И не прощается Пилат.

Как Евтушенко изоврался,
И свой талант похоронил,
За тридцать сребников продался,
Но что имел, не сохранил.

Не скажет ведь, в душе он Гангнус,
Теперь, как Гангнус, он велик,
Как Гангнус лишь, поправит галстук,
Несчастный, в сущности, старик.

Насмешкой Бродского контужен,
Всё оправдаться норовит,
России больше он не нужен,
Хотя о ней лишь говорит.

Позвоните в «Комсомолку» Евгению Евтушенко!

Конечно, можно позвонить,
А что спросить, – лишь, как здоровье?
Я не дворянского сословья,
В крови которого, злословье,
Одно желанье отомстить,
Непротивлением Толстого,
Лишь выражаясь, по-простому…

Ответ я знаю наперёд, -
Что полон сил и вдохновения,
Прочтёт строку стихотворения,
На вкус, как чёрствый бутерброд,
«Съедобный» – с точки, его зрения.

А стоит ли звонить в «Комсомолку» Евгению Евтушенко?

Звоните граждане, звоните,
Задать попробуйте вопрос,
И даже в гости позовите,
И там продолжите допрос:

Какие планы у поэта,
На двадцать лет ещё вперёд,
Вам гарантирует газета,
Ещё он столько проживёт,

Напишет десять антологий,
От древних греков до себя,
Потом сожжёт их часть, как Гоголь,
Тома от «Ё» до буквы «Я».

Что Евтушенко в жизни создал,
Давно успел сам оценить,
И лишь оправдываться поздно,
Что нечем душу исцелить.

Последние штрихи к портрету великого поэта Евгения Евтушенко, сделанные Валерией Новодворской, которая охарактеризовала его, как «поэта на договоре»:

У Евтушенко, ведь знают, не все
Одиннадцать подвигов и не во сне,
Их Новодворская все насчитала,
В поступках и в том, что она прочитала.
С нею согласны тех лет диссиденты,
Госдепа с Лубянкой, двойные агенты.
Но Евтушенко согласен ли с тем?
Быть может, расскажет, нам как-нибудь всем.
Он подвиг отметил самой Новодворской,
Ещё до своей, лучшей жизни, заморской:

Стихотворение Евтушенко о Новодворской в книге «Счастья и расплаты. Стихи 2011-2012 годов: «ВАЛЕРИЯ НОВОДВОРСКАЯ (воспоминание о площади Маяковского 1987 года)»:

Над ней смеются все почти в России,
упражняясь в матерке,
но всё-таки трёхцветный флаг впервые
я видел в её слабенькой руке.
Поэт, воспевший паспорт молоткастый,
ты слышал там, на Маяковке, смех
над женщиной очкастой и щекастой
и хруст древка на обозренье всех?
Флаг вырывали с наслажденьем, хряском.
Надеюсь я, что ни один мой сын
не будет белым и не будет красным,
а просто человек и гражданин.
2011

Константин Коханов о гражданине Евтушенко

А гражданин, какой страны он ныне,
Да никакой, непонятый нигде,
Известный, как оплёванный мужчина,
Поэтом Бродским, полуиудей.

Он на любой вопрос ответит, какой поэту, не задать…

Слова поэта мало значат,
Не принимаются всерьёз,
И над судьбой его не плачут,
В далёкой Талсе у берёз.

Своей судьбой распорядился,
Нашёл укромный уголок,
Как будто заново родился,
Наш Евтушенко и замолк.

Теперь лишь только поучает,
Сражаться больше не зовёт,
И не за что не отвечает,
Лишь жизнью прожитой живёт.

Он на любой вопрос ответит,
Какой поэту не задать,
И разве кто-нибудь заметит,
Что новых мыслей не видать.

Осталось только повторяться,
На стадион не ходят с тем,
Чтоб рассказать, под гром оваций,
Что он, там в Талсе, насовсем.

Подборка стихотворных реплик также напечатана на сайте
Газеты «Комсомольская правда» 5.06.2014 года:

http://www.kp.ru/daily/26240/3121733/

Послесловие:

Прослушав разговор Евгения Евтушенко по телефону с читателями «Комсомольской правды», правда, не в прямом эфире, а по видеоролику на сайте газеты, Константин Коханов выразил своё впечатление о нём в стихотворной форме. Хотел его опубликовать на странице сайта, озаглавленной «Позвоните в «Комсомолку» Евгению Евтушенко!», где уже он уже ранее опубликовал десяток своих стихотворных комментариев и реплик.
Но, видимо, обсуждение той статьи было уже закрыто, и этот комментарий он опубликовал на другой странице сайта, озаглавленной «Евгений Евтушенко – в гостях у «Комсомольской правды»: «Читая стихи поэтов, мы делаем их бессмертными!» (http://www.kp.ru/radio/stenography/106852/)», от 9 июня 2014 года:

Сидел среди томов, один из ста великих…

Сидел среди томов, один из ста великих,
Былая слава продолжала тлеть,
И освещала лица у безликих,
Которым было не на что смотреть.

Как брать пример с великого поэта,
С того кем был, с того ли, кем он стал?
Быть может опрометчиво газета,
Его протёрла старый пьедестал.

Под патиной годов, не видно было трещин,
Птиц непочтительность, не ставилась в упрёк,
Когда почистили, отмыли, стал для женщин,
Моложе, ближе и понятней, как пророк.

Немалый срок был Господом отпущен,
Чтоб осознать, что можно жизнь прожить,
Без Чёрной речки, где стрелялся Пушкин,
И даже, чтоб России, не служить.

В этом комментарии Константин Коханов выделил женщин не случайно, потому что без всякой иронии он мог сказать, что почитательниц таланта «Великого Советского Поэта, среди женщин всегда было значительно больше, чем почитателей его таланта среди мужчин. Поэт хорошо понимал, что нужно говорить женщинам, познав с ними первую интимную близость в пятнадцатилетнем возрасте, особенно тем, кто потерял своих мужей во время войны или ещё раньше, во времена сталинских репрессий.
Большинству из позвонивших ему одиннадцати женщин ничего не было нужно, они припомнили только поэту, отрывки из полюбившихся им его стихотворений, выразили свою благодарность и признательность, можно сказать даже любовь, чем очень растрогали, как самого поэта, так и его супругу.
Только одна из них Людмила из Сочи захотела встретиться с Евгением Евтушенко, чтобы поцеловать ему руку. Кстати это совсем не удивило поэта и, как он выразился во время телефонного разговора с ней, – «Целовать руку мне не надо! – Хотя в последнее время таких желающих почему-то, появляется всё больше…».
И сразу повеяло какой-то плохо отрепетированной «домашней» заготовкой редакции «Комсомольской правды», особенно, когда эта «Людмила из Сочи» попросила Евгения Евтушенко, потому что она ему верит, научить её тому, «как простить обиду многолетнюю, (и) тяжелую?

По тому, как без каких-либо раздумий, Евгений Евтушенко стал отвечать на этот вопрос-просьбу, было ясно, что нечто подобное уже ему приходилось делать не раз. Самое интересное, что после этого ответа, следом за ним, его жена Мария тоже дала совет Людмиле, что ей делать – «оставить всё в прошлом, отряхнуться от этого и идти дальше».
После чего, ведущий прямого эфира Александр Гамов поспешил выкатить на сцену из кустов «рояль». Правда, сначала только партитуру для этого рояля, сборник стихов Евгения Евтушенко, 34-й том из ста томного издания «Комсомольской правды «Сто великих поэтов».

На этом томе Евгений Евтушенко поставил свой автограф, и Александр Гамов пообещал отправить его Людмиле в Сочи, попросив её сообщить редакции по телефону свой домашний адрес. Затем уже дело дошло до рояля, в виде подарка Евгению Евтушенко всего ста томного издания «Ста великих поэтов», за которое Евгений Евтушенко поблагодарил Александра Гамова и пообещал, что обязательно заберёт эти книги с собой в Америку. Получился как бы своего рода обмен «Антологии русских поэтов» Евтушенко, на «Антологию всемирных поэтов», издательства «Комсомольской правды» непонятно по какому принципу там подобранных и признанных великими поэтами, такие как Демьян Бедный (том №85) и тем более Козьма Прутков (том №89) – вообще, который на самом деле являлся литературной мистификацией.

Что касается позвонивших Евгению Евтушенко мужчин, то они все были большими оригиналами. Например, интересный телефонный разговор получился у Евгения Евтушенко с орловским писателем Виктором Рассохиным, автором 30 книг и обессмертившим имя своего губернатора. Посвятив Егору Строеву, свой двухтомник с эпическим названием «Сын земли Русской», он, видимо, подражая Ивану Тургеневу, который назвал Льва Толстого «Великим писателем земли русской», и в итоге выставил губернатора на всеобщее посмешище, не иначе, как внуком или правнуком хозяина Ясной Поляны, жившего в соседней губернии.
Виктор Рассохин поинтересовался у Евтушенко, получил ли он в Переделкино высланные ему книги и заодно спросил, где можно купить выпушенную поэтом «Антологию русской поэзии».
Поэт сразу оживился и не только сказал, где можно купить его книги, но и показал выпущенные два тома, оценив не столько их содержание, но и вес каждого тома, в прямом смысле этого слова, почти в два кило. И как бы, между прочим, добавил, что в третьем его томе по количеству там опубликованных стихотворений, Анна Ахматова на третьем месте после Пушкина, не уточнив, а кто всё-таки там на втором.
Второй господин, некий Константин из Владимира, был не менее оригинален, он просто попросил Евгения Евтушенко, причём не только от себя лично, а от всех жителей города Владимира, стать голубем мира, помирить нас с Украиной, так как никто другой этого сделать не может.
Хотя любому человеку сейчас ясно, что «любой голубь мира» в той ситуации, которая сейчас сложилась на Украине способен только насрать, причём на головы обеих враждующих сторон.
Но поэт от этой «голубиной миссии мира» не отказался и «пообещал, что как поэт сделает всё, что в его силах».
Непонятно зачем позвонил Георгий из Москвы, напомнив Евгению Евтушенко, где он с ним и при каких обстоятельствах встречался в Америке, и что он хотел сказать этим такого важного и нужного поэту, было ясно только им обоим.
Больше всех ввёл в недоумение, если не в состояние полной прострации Евгения Евтушенко, телефонный разговор с Александром Александровичем Юдовичем из Барнаула.
Этот господин, который, видимо, с глубокого похмелья, услышав, что поэт в 1948 году работал в геологоразведке на Алтае, решил уточнить, не знал ли поэт, работая там наверно корреспондентом, его отца, работавшего там же бухгалтером.

Правда он оговорился, что может он что-то путает, так он родился в 1956 лет, а тогда ему было 3-4 года. Чувствовалось, что Великий поэт был не силён в школе не только в литературе, но и в математике. Поэтому не смог произвести элементарные арифметические расчёты, и понять, что Юдович, говорит о том, что было в 1959 или в 1960 году и начал рассказывать, что был в то время во многих местах, в том числе и в Барнауле и даже работал одно время в экспедиции завхозом. И напрягая память, сказал, что с его отцом «…может быть, …по-моему, встречался», потому что ему в то время часто приходилось посещать разные бухгалтерии и заполнять там «всякие бухгалтерские документы».
Последним был Владимир из Москвы, который просто захотел услышать от Евгения Евтушенко, кто же всё-таки на самом деле поэты в нашей стране – смертники или пророки?
Причислять поэтов к пророкам Евгений Евтушенко не стал, а о поэтах-смертниках сказал, всё-таки не то, что хотел услышать от него Владимир, имея в виду, скорее всего, наше время:
«Вы знаете, то, что у нас были и поэты-смертники, это, к сожалению, изменить уже невозможно. Но помня о них, читая стихи, мы делаем их бессмертными. Если они живут в нас, и их стихи, прежде всего, то они становятся частью нашей совести, я бы даже сказал, национальной совестью нашего народа».
То ли поэт оговорился, так как Россия многонациональная страна, то ли имел в виду конкретный какой-то народ. Будем надеяться, что он всё же имел в виду русский народ, не в обиду другим народам России, говорящим также и на русском языке.
Все эти телефонные разговоры поэта Евгения Евтушенко в прямом эфире с читателями «Комсомольской правды» напоминали генеральную репетицию спектакля, который должен будет состояться в Москве 4 июля 2014 года в концертном зале имени П.И.Чайковского.
И, как сказал сам поэт об этом после прямого эфира, его выступление там будет проходить не по накатанной колее творческого вечера, а в рабочей обстановке, где он будет отчитываться именно о своей работе – «то есть читать свои стихи».

На сайте «Комсомольской правды» была воспроизведена стенограмма этих телефонных разговоров Евгения Евтушенко с читателями «Комсомольской правды» и шло их обсуждение, когда Константин Коханов, наконец, предварительно ознакомившись с похожей стенограммой непосредственно в газете №64 (26242) от 11 апреля 2014 года, решил тоже высказаться о своих впечатлениях. И не только телефонного разговора поэта с читателями в прямом эфире, но и по поводу комментариев, которые были уже опубликованы на сайте газеты «Комсомольская Правда»..

Придерживаться какой-то хронологии Константин Коханов не будет, а просто приведёт свои стихотворные высказывания и реплики, как напечатанные, так и не пропущенные модераторами сайта газеты http://www.kp.ru/daily/26242/3123605/:

В планах Евгения Евтушенко, ещё выступить 4 июля 2014 года
в Концертном зале имени П.И.Чайковского…

Звонить не стал, кто «звонит» лишь, послушал,
Поэт стихов, свой томик полистал,
Читал с надрывом, выворачивая душу,
Совсем не думая, что думать перестал.

Из прошлого прослушав отголоски,
И старческим склерозом не греша,
Лишь намекнул всей публике московской,
Что русский он поэт и в СэШэА.

Хотя в такое, мало, кто поверит,
Но Зал Чайковского, заполнен будет весь,
А кто-то только, плюнет лишь у двери,
Свой выразив к поэту интерес.

А зачем ему сейчас быть патриотом?

Действительно, он будет патриотом,
Но, как всегда, проездом лишь домой,
Быть патриотом – это не работа,
Не разгребать снег вилами зимой.

Быть патриотом можно за границей,
И лишь в России книги издавать,
Как Солженицын – можно и не бриться,
Коль перестанут бритым узнавать.

Быть патриотом, разве он обязан,
Ему есть что, в Америке терять,
Хотя в стихах, он прежний Стенька Разин,
И «не зазря», с ним будет, умирать.

Непронумерованному Гостю о Евгении Евтушенко:

«Какой он молодец! Дай Бог ему здоровья!»
Согласен с Вами, что ещё желать:
Поехать в Киев или в Приднестровье?
В Славянск не пустит, знаю, что жена.
В бомбоубежищах поэмы не читают,
Там проза жизни, кровь и только трупов смрад,
Которые, никто там больше не считает,
Когда по городу, в упор, стреляет «Град».

Я вижу лишь беспомощность Отчизны,
Заставить замолчать, хотя бы этот «Град»,
Ну, а поэту я, желаю долгой жизни,
И всё же обойтись, без киевских наград.

Реплика на упрёк в адрес русского народа одного из Гостей сайта «Комсомольской правды»:
«А что, русские переживают об украинцах? Смешно! Большей ненависти по отношению к «братскому» народу вспомнить невозможно. Но время всех рассудит, и русским ещё будет стыдно за своего президента и этого безумия, которое разыграли вокруг Украины»:

Рассудит время, Бог ли покарает,
Какая разница – бандеровцев ждёт суд,
И реквием никто им не сыграет,
Когда их в крематорий понесут.

О Евгении Евтушенко и Владимире Высоцком:

Уважаемый Георгий! По популярности и славе Высоцкий выше любого поэта. Кстати о Высоцком. О нём также, как об Евтушенко Бродский, распространяли слухи о связях с КГБ. Сдуру об этом сняли фильм «Высоцкий. Спасибо, что живой». Приведу часть своих впечатлений об этом фильме на сайте Мегакритик (megacritic):

…Фильм об этом без намёков,
Точки все уже над «i»,
В нашем прошлом недалёком,
В КГБ поэтов скопом,
В одну кучу не гребли.

Евтушенко помогали,
При депрессии спасли,
Бабу с длинными ногами,
С поволокою глазами,
До постели донесли.

Но нашёл тот, как «разведчик»,
В дамской сумке мятый лист,
С шифрограммой, чтоб полегче,
Ноги впредь ему на плечи,
Стал забрасывать чекист.

И достигли своей цели,
Евтушенко «поумнел»,
На роскошном млея теле,
И потом, когда в постели,
Ресторанный завтрак ел.

То Высоцкому не снилось,
Был не признан, как «поэт»,
Пить со всеми приходилось,
Две жены с ним разводились,
Не носив в постель котлет.

Только лишь с Мариной Влади,
Стала жизнь его другой,
Пить бросал её лишь ради,
С ней, все с песнями, тетради,
Стали гимнами в «застой»…

Всеми правильно был понят,
Он кричал в магнитофон,
Как подлодка в море тонет,
ЯК с предсмертным хрипом стонет,
И хоронят батальон.

На погоны, как и в сердце,
Звёзды падают, он пел,
И что родом он из детства,
Коммунальное соседство,
Сам прочувствовать успел.

Галич с ним не мог сравниться,
Выслан был и стал тускнеть,
И как раненная птица,
За границей мог лишь спиться,
Помешала только смерть.

Бардов смелых приструнили,
Путь закрыли за кордон,
А Высоцкого простили,
За границу отпустили,
Знали, что вернётся он.

Был он нужен и полезен,
В общем, сам то, понимал,
И к нему в постель не лезли,
И никто его в подъезде,
Красной книжкой не пугал.

Был он лучше всех «глушилок»,
Что вокруг стоят страны,
Ведь Андропов мыслил шире,
Знал о нас, что судят в мире,
Как о слугах Сатаны.

Ну, а тут вам, кукиш в рыло,
Солженицын ваш говно,
Человек поёт, что было,
И о тех, кого сгубила,
Честь с достоинством давно…

Подумав, что вряд ли кто не поленится заглянуть на сайт «Мегакритика», чтобы прочитать там полностью его второй комментарий, и тем более увидеть там ещё и первый, Константин Коханов решил, что может быть напечатают на сайте «Комсомольской правды» и исключённые им части, а также опубликуют и первый, сделанный им отзыв о фильме «Высоцкий. Спасибо, что живой», на спецпросмотре которого даже Владимир Путин прослезился».
Но в комментарии должно было быть только 2000 знаков, и в этот регламент Константин Коханов не смог уложиться. Пришлось сокращать текст, исключив первый отзыв об этом фильме. Правда, всё равно эта его очередная реплика не была напечатана. Может потому, что она не имела прямого отношения к Евгению Евтушенко, а может потому, что у редакции «Комсомольской правды» мнение о Театре на Таганке, было диаметрально противоположным и по её мнению там действительно ковались кадры новых декабристов, а не тех, кто потом радовался развалу СССР:

Возвращаясь к фильму, Константин Коханов продолжил комментарий к реплике «Высоцкий» – полная версия подлости:

Думал, что судил предвзято,
Фильм «Высоцкий» просмотрев,
В полной версии без мата,
Не как первый фильм когда-то,
Возмущаясь, озверев….

О той, не полной версии фильма, в «Мегакритике» он выразился, можно сказать только иронично, подумав, что с дураков взять, для которых, самое главное деньги, пусть даже заработанные на чужом горе или смерти близкого им человека:

«Пусть, всем будет хорошо»
И воздастся по заслугам,
То, что было, то прошло,
И не важно, кто был другом.

Так Высоцкий знаменит,
Что «друзья» все не в накладе,
Им его не заменить,
Могут лишь ему нагадить.

То, что он не идеал,
Мы «узнали» лишь из фильма,
Как «друзей» он не предал,
И любить умел, как сильно.

Не своих законных жён,
А всех тех, кто попадатлив,
Проще той, за рубежом,
Аппетитнее без платьев.

Нам одну лишь показали,
Как в постель они легли,
И рыдали люди в зале,
Смех скрывая, как могли.

Просто память испохабить,
Ведь для красного словца,
Сын всех нас, чтоб позабавить,
Плюнул в мёртвого отца.

Посмотрев полную версию фильма, Константин Коханов понял, что там целенаправленно, определённая категория сомнительных лиц, старается навязать всем поклонникам творчества Высоцкого мнение о том, что всё поэтическое творчество Владимира Высоцкого достигло пика народной любви, лишь только под воздействием алкоголя и наркотиков. Поэтому, вторично высказываясь о фильме «Высоцкий. Спасибо, что живой», он выразил уже своё личное мнение на понятном любому порядочному человеку, русском языке:

…Сам сказал, хотя в «Гайдпарке»,
То же в реплике одной,
О Высоцком в перепалке,
В КГБ, что он был в папке,
В списке, «уткой подсадной».

Пас его Худрук с «Таганки»…,
Даже Запад понимал,
Был театр слугой Лубянки,
В сапогах его портянки,
В общем, просто, филиал….

И уже о причине болезни и смерти Владимира Высоцкого то, о чём умалчивалось в фильме, чтобы не возникало неудобных для создателей фильма вопросов со стороны зрителей, он сделал небольшое дополнение, по поводу сюжета этого фильма:

… Не секрет, был наркоманом,
Посадили на иглу,
Что могло по чьим-то планам,
Этим методом поганым,
С пьянством справиться ему.
И сгорел певец до срока,
Может Бог так захотел,
Чтоб он в души влез глубоко,
Всем кому так одиноко,
Каждой что-нибудь допел.

Фильм внушает отвращенье,
Не Высоцкий, в фильме, клон,
Нет «друзьям» его прощенья,
Запоздалое их мщенье,
Просто подлости поклон.

К счастью для Евгения Евтушенко, о нём ещё не сняли художественного фильма, но думаю его нынешние поклонники, постараются, представить его и не в таком неприглядном виде, как Владимира Высоцкого, в посвященном ему фильме.

Реплика на мнение Константина Коханова о творчестве Владимира Высоцкого и Евгения Евтушенко:

«Пати» 12.06.2014, 9:28. 2755: Браво!
А Евтушенко не любила никогда. Недушевные его стихи. Текста много, а в душу не западают. Прочитала как-то еще давно-давно (при СССР), что Евтушенко ЗАХОТЕЛ стать поэтом. Тетрадь у него была, где собраны были рифмы. Я потом сама для себя сделал вывод: почему меня его стихи не трогают — потому что для него — это ремесло, работа, производство, а не Божье снисхождение. Он НАУЧИЛСЯ писать стихи, стал профи в своем деле — этого на отнять. Но искры Божьей, как у Высоцкого или Есенина — у него нет. Это точно. А Высоцкий — наше всё!

Ответ Константина Коханова:

Уважаемая Пати, спасибо, что вы обратили на меня внимание, хотя бы в пронумерованном виде (забыл указать свою фамилию и ему автоматически был присвоен номер Гостя сайта), будьте выше Интернета и не стесняйтесь своего настоящего имени:
Считаю, что насчёт Евтушенко Вы не правы, само по себе ремесло, хорошая работа, тоже вызывает положительные эмоции, но отнюдь не разнообразные чувства, как настоящая поэзия. И всё-таки Евгений Евтушенко имеет многочисленных поклонников, не оттого, что он удачно складывает рифмы или правильно, чередует ударные и безударные слоги, а потому что находит нужные слова, где, казалось бы, любые слова неуместны или ничего не значат в нашей повседневной жизни. Простота и ненавязчивость рассуждений, вот в чём основное достоинство поэзии Евтушенко, особенно в его первых поэтических произведениях, сделали его популярным не только среди взыскательной интеллигенции, но и среди простого народа, который тогда верил, что через двадцать лет действительно будет построен коммунизм, а не то, что мы сейчас видим. И мало что с тех пор изменилось в самой жизни, остались те же жизненные проблемы, о которых ещё в те годы писал Евгений Евтушенко:

«Со мною вот что происходит:
ко мне мой старый друг не ходит,
а ходят в мелкой суете
разнообразные не те…»

Ответ Константина Коханова на реплику Гостя №1342:

Вы такой же рифмоплёт, как и они. Гордиться нечем. Настоящие поэты-классики на такие темы не писали.

Да «классик» я, не настоящий,
Причём, к тому же не поэт,
А рядом с музами стоящий,
К ним шедший странник много лет.

И снисходительные музы,
Мне говорили, – не пиши,
Не в каждом гордиев есть узел,
На связке тела и души.

Не каждой вырваться наружу,
И что захочешь говорить…
А Вы «товарищ», сели в лужу,
Сказав, как классикам творить:

Вы их все темы изучили?
Весь перерыли Интернет?
Но круг поэтам очертили,
Где Евтушенко места нет.

Ответ Константина Коханова на реплики Гостей сайта:

Гость «Вот уж нет!»:
Высоцкий был не лучше Евтушенко. Тоже песни на потребу. И там и здесь – бездуховность, ни красоты, ни честности;
Гость №1342:
Популярность и слава — сомнительная похвала. Первые признаки масскультуры.

Раз, два, три, четыре,
Цифры две перескочили,
Бредит снова старый Гость,
Евтушенко вызвал злость.

И Высоцкий не по нраву,
Ему вторит «Вот уж нет»,
Кто-то с прозвищем нелепым,
Цену, знающий поэтам,
Тоже, видимо, эстет.

Реплика (Гостя) Хи-хи!
Чтобы понять классиков, не нужно перерывать Интернет. Классику нужно всю жизнь постигать. Можно так и не постичь. Писатель интересен своим мировоззрением, это самое у него главное. А у Евтушенко и у Высоцкого нет глубин, которые надо постигать, как Евангелие, они создатели стиха на тему, на потребу, на злобу дня. Кому сейчас нужна его «Братская ГЭС»? Он поэт «нижних этажей».

«Хи-хи» у нас, «архангел» или клоун?
Прочёл у классиков по несколько страниц,
Как конь бежать, везде уже подкован,
Почти Пегас, но только без яиц.

Высоцкий с Евтушенко не поэты,
Не классика ему – для «нижних этажей»,
Для тех кому, их песни все пропеты,
Не для его коллег, «чердачных сторожей».

Постиг «Хи-хи» Евангелий премудрость,
И на «хрущёвке» крыше, к звёздам не полез,
И если бы не пьянства беспробудность,
Искать шестой этаж, не спутал бы подъезд.

О Евгении Евтушенко:

Реплика на высказывания Гостя №5338:
Да сволочь он!

Правда, непонятно в чей адрес это было сказано, то ли Евгения Евтушенко, то ли Константина Коханова:

Я думал, что полемика закончилась,
Продолжу, пусть для Вас я, графоман:
Да, что Вы, на поэта, так ополчились,
Чего плохого, лично сделал Вам?

У дома к Вам, в карман, залез парковочный,
С женой от Вас, ушедшей, переспал,
А может в тот, период перестроечный,
На всё лишь плюнув, в Вас тогда попал?

За «подвиги», его хвалить, не думаю,
И книг его, мной купленных, порвать,
Хотя и пыли с них, уже не сдуну я,
Но в них стихов, не стану, забывать.

Знаю это точно, не получится,
Жизнь забыть, во всей её «красе»:
Можно было спиться или ссучиться?
Можно, – но озлобились не все.

Книги были в жизни той отдушиной,
Форточкой, распахнутым окном,
Не было поэтов выше Пушкина,
Были, кто напомнили о нём.

Ответ на реплику (Гостя) «Служил»:

«Служил Гаврила графоманом, Гаврила рифмы рифмовал»

Служил Гаврила графоманом,
Гаврила рифмы рифмовал,
А «КТО-ТО» лишь считал баранов,
Но утром рано не вставал.

Ворчал лишь только с недосыпа,
На тех, кто сверху в ванной пел,
Потом «с рогами ел копыта»,
И на работу не успел.

Но Евтушенко, как поэта,
Другим позволил оскорблять,
А «Графоман», смотря на это,
Не стал молчать, как «ЭТА» блядь.

Видя странную модерацию комментариев, поощряющую в основном негативную критику Евгения Евтушенко и даже откровенный цинизм и клевету, Константин Коханов решил обратиться к администрации сайта, хотя прекрасно понимал, что его послание не будет опубликовано:

Модераторам сайта «Комсомольской правды»:

Без-номер-ные «междометия»,
И предложения «слова»,
Наверно, все уже заметили,
Лишь модераторов «права».

Поржать над кем-то, поехидничать,
И оживить хоть чем-то сайт,
А на такую предприимчивость,
Как видно всем уже нассать.

Что ж господа, моё почтение,
Ведь Евтушенко не прочтёт,
Для Вас имеет, что значение,
И жизни новой не начнёт.

Плевать ему на оскорбления,
Ведь, как его не обозвать,
Не та пусть слава, но забвения,
Ему при жизни не познать.

Понимая что опредёлённых лиц без имени, а только, как на зоне пронумерованных, с нетрадиционной ориентацией в литературе, его стихотворные реплики сильно раздражают, то об их компетенции Константин Коханов решил написать, удобной для их восприятия, «прозой»:

Осведомителям сайта «Комсомольской правды»:

Отвечу прозой, рифмы вытянув, в одну понятную строку, Вам тут всем умникам без имени, всё повидавшим в том веку: «Судить Вам всех по сказкам бабушек, ведь было некогда отцам, – сказать, не вышло с Вами кабы што, не снилось, что и подлецам».

Ответ на реплику (Гостя – «Эта сушеная мумия»):

«Эта сушёная мумия» похожа своей шкурой на шкуру столетней черепахи

На кого похож Евгений Евтушенко, не Вам судить – посмотрите на себя в зеркало и ужаснитесь:

Как будто старость, Вас не высушит,
И не согнёт радикулит,
Что говорит он, Вы не слышите,
А только тех, кто здесь скулит:

Про все его теперь наклонности…
Ну, что поделать, он такой,
И лишь, как Вы, не склонный к подлости,
Лезть в душу грязную рукой.

Пусть брань поэтов поощряется.
Как жёлтой прессе без неё,
Что Евтушенко не прощается? –
Его лишь прошлого бельё,

И кем-то в Талсе, местожительство,
Что он в Рязани не живёт,
А семьи нашего правительства,
Где греют жопы и живот?

Где дети их, от «дури» лечатся,
Чтоб ни за что не отвечать,
Служить на благо человечества,
Лишь не на Родине, начать?

Судя по всему, кому-то из модераторов сайта «Комсомольской правды», из тех, кто видимо не читал моего мнения о них, всё равно захотел вылить ложку дёгтя на мировоззрение поэта в обычной манере, свойственного только репейнику – цепляться за любую штанину или юбку, тем более в «аляпистом пиджаке»:

Ротмистр фон Лямке (16.06.2014, 10:37):
Все никак не определится со своим «украинством» и «еврейством». Застарелое раздвоение личности этого смешного человечка в аляпистом пиджаке.

Опять Константину Коханову пришлось отвечать, прекрасно понимая, что подобных высказываний на сайте «Комсомольской правды», модераторы стараются избегать:

Поручик фон Пшенко,
С ротмистром Лямке,
Читать Евтушенко,
Не будут по пьянке.
Станицы, горят,
Украина в огне,
Они говорят,
Что поэт лишь в говне.
Они лишь себя,
Патриотами мнят,
Коней же седлать,
Как в Гражданскую, бздят.
Определились,
В корнях своих древних,
Как обрусились,
В российских деревнях.

На этом Константин Коханов решил дальше от комментариев воздержаться, решив, пусть последнее слово останется за штатными подпевалами жёлтой прессы, а то уже и так его посчитали, кто бы мог подумать, что кем:

Коханов это ты, (16.06.2014, 10:05), Ивтушенка конспирированный?,

Единственно было жалко, что не были опубликован мой ответ в адрес высказываний Евтушенко следующих гостей:

Гость №3323 (11.06.2014, 20:17):
Должны радоваться, что этот великий поэт жив, а не упрекать его, не называть предателем. Каждый человек, став взрослым, покидает родное «гнездо», отчий дом, родителей. Почему-то не называют предателем человека, уехавшего из Саратова в Москву…Родина – она в сердце всегда, а не в конкретном географическом местонахождении. Он – патриот, замечательный поэт, на стихах которого выросло не одно поколение. Здоровья ему и долгих лет жизни!

Гость №4739 (11.06.2014, 20:46):
Он не великий поэт, и стихи его давно не поэзия. Жаль, что не все это понимают и до сих пор верят в искренность и талант Е.Е. Неужели вам нравятся те вирши, что здесь напечатаны? Искренне соболезную вашему вкусу.

Реплика Константина Коханова Гостям №3323 и №4739:

Я ещё вчера ответил Вам, но модераторам видимо что-то в моём ответе не понравилось, хотя каких-либо обвинений или претензий в адрес Евгения Евтушенко у меня не было. Сейчас многие себя продают за рубежом и даже этим гордятся, что они там востребованы, хотя многие работают там по контрактам и при первой возможности, конечно, вернутся и ни о каком втором гражданстве не помышляют. Евгений Евтушенко сделал свой выбор в пользу Америки, и не только постоянно там живёт, но фактически служит в этой стране, работая преподавателем в университете.
Хотя, если бы он действительно был патриотом своей страны, то мог бы также преподавать в каком-нибудь провинциальном российском университете и заниматься составлением своих антологий о русской поэзии не менее плодотворно, чем он это делает сейчас за океаном.
То, что на его стихах выросло не одно поколение – это, конечно, сильно преувеличено. Уже почти два последних поколения в России плохо представляют творчество Евгения Евтушенко, а представители последнего, судят о нём по оценкам сделанным не лучшими литературоведами, противопоставляющие его Иосифу Бродскому, который ему в подмётки не годится, не смотря на то, что он Нобелевский лауреат.
Судить же о творчестве Евгения Евтушенко, по тем «виршам», которые здесь приведены вообще глупо, потому что в стенограмме даже отсутствует прочитанное им, между телефонными разговорами, большое стихотворение «Воспоминание из прошлого века или футбольный матч СССР-ФРГ -1955 год». Прослушайте его снова, а лучше внимательно перечитайте. А начинается оно так:

Вдруг вспомнились
трупы по снежным полям,
бомбежки и взорванные кариатиды.
Матч с немцами. Кассы ломают. Бедлам.
Простившие родине все их обиды,
катили болеть за неё инвалиды —
войною разрезанные пополам,
ещё не сосланные на Валаам,
историей выброшенные в хлам —
и мрачно цедили: «У, фрицы! У, гниды!
За нами Москва! Проиграть —
это срам!»…

На всякий случай из первоначальной реплики, на высказывания этих господ, убрал явно не понравившуюся модераторам часть своего ответа, сохранив его смысл. Поэтому привожу также исключённая часть первоначального ответа:

В 2009 году в США в преддверии решающего матча Россия-ФРГ за выход в финальную часть Чемпионата мира Евгений Евтушенко написал стихотворение «Воспоминание из прошлого века или футбольный матч СССР-ФРГ -1955 год», которое он прочитал во время телефонных разговоров со своими поклонниками в редакции «Комсомольской правды». В приведённой выше стенограмме разговора это стихотворение не было приведено. Напомню его начало:

Вдруг вспомнились
трупы по снежным полям,
бомбежки и взорванные кариатиды.
Матч с немцами. Кассы ломают. Бедлам.
Простившие родине все их обиды,
катили болеть за неё инвалиды —
войною разрезанные пополам,
ещё не сосланные на Валаам,
историей выброшенные в хлам —
и мрачно цедили: «У, фрицы! У, гниды!
За нами Москва! Проиграть —
это срам!».
Хрущев, ожидавший в Москву Аденауэра,
в тоске озирался по сторонам:
«Такое нам не распихать по углам…
Эх, мне бы сейчас
фронтовые сто грамм!».
Незримые струпья от ран отдирая,
катили с медалями и орденами,
обрубки войны к стадиону «Динамо» —
в единственный действующий храм,
тогда заменявший религию нам.
Катили и прямо, и наискосок,
как бюсты героев,
кому не пристало
на досках подшипниковых пьедесталов
прихлебывать, скажем, березовый сок…»

Поэтому судить о поэзии Евгения Евтушенко нужно не по приведённым фрагментам его стихотворений, а хотя бы прочитав его поэму «Братская ГЭС», не говоря уже о том, что у него есть много замечательных ранних стихотворений, сделавшего его одним из самых популярных поэтов Советского Союза. К сожалению, я теперь могу воспринимать Евгения Евтушенко, лишь только, как русскоязычного поэта, а не как гражданина России.

В заключение первой главы книги, остаётся только поговорить о патриотизме:

Автор выражения «Patriotism is the last refuge of a scoundrel» («Патриотизм последнее спасение/может оправдать/ негодяя») – английский историк литературы Сэмюэл Джонсон (1709-1784), этой фразой хотел подчеркнуть благородство патриотизма.
В статье «Патриот» (1774), которая имела подзаголовок «Обращение к избирателям Великобритании», Джонсон призывал своих читателей выбрать в английский парламент достойных людей, истинных защитников интересов своей страны, ибо «…ни один человек не может заслужить место в парламенте, если он не является патриотом. Никто другой не защитит наших прав, никто другой не заслужит нашего доверия».
А патриот – это тот, «чья общественная деятельность определяется лишь одним-единственным мотивом — любовью к своей стране, тот, кто, представляя нас в парламенте, руководствуется в каждом случае не личными побуждениями и опасениями, не личной добротой или обидой, а общими интересами».

Таким образом, если не выдирать слова из общего контекста, смысл авторской фразы заключался в том, что «патриотизм может оправдать даже негодяя», для которого не все пропало, если в нём ещё живо чувство патриотизма, подчиняясь которому он может совершить благое дело, благородный поступок на войне или в мирной жизни.
Патриотизм – последний шанс морально возродиться, оправдать свою жизнь.
Но в переводе отлучённого от церкви графа Льва Толстого, страдающего тяжёлой формой пацифизма, эта фраза приобрела противоположный смысл, что именно «патриотизм – последнее прибежище негодяя». Дальше или ниже пасть, видимо, считал граф Толстой, негодяю некуда, и опуститься тоже.
Именно эту толстовскую фразу с удовольствием повторяет творческая интеллигенция, которая давно не может найти общего языка с русским народом, ориентируясь на западные или, как она говорит на общечеловеческие ценности, иногда даже забывая, что много из этих теперь западных «ценностей» давно противоречат даже христианской морали.
Наглядным примером негодяя, которому последним прибежищем стал патриотизм, является герой романа Жюля Верна «Флаг родины» изобретатель Тома Рок, создавший самое разрушительное в мире оружие, состоящее из взрывчатого вещества заключённого в прибор, судя по всему, некое подобие современной баллистической ракеты.
В романе рассказывается, как страдающий патологической жадностью изобретатель пытается продать изобретённое оружие разным государствам, требуя за него астрономические сумму, но правительства всех стран отказывают ему, кроме Соединенных Штатов Америки. Правда, не сойдясь с ним в приемлемой цене, правительство США, сочло изобретателя психически ненормальным, и поместило его в психиатрическую больницу, надеясь, что там изобретатель «выздоровеет», или точнее согласится с той ценой, которую назначит за его изобретение само правительство США.
Может всё бы так и случилось, но из больницы изобретателя похищает главарь пиратов Кер Каррадже, чтобы воспользоваться его изобретением и стать неуязвимым на море для кораблей любого государства. На такое изобретение пираты не пожалели своих сокровищ и Тома Рок, не задумываясь о последствиях, изготовил для них своё самое мощное в мире оружие. Когда об этом всему миру стало известно, то несколько государств объединились, чтобы покончить раз и навсегда с этими, сделавшими вызов всему миру беспощадными пиратами. Дальнейшие события в романе Жюля, Верна, описаны с двух ракурсов, как со стороны эскадры, так и со стороны острова Бек Кап.

Жюль Верн, «Флаг родины»:

«По соглашению, заключенному между морскими державами, было решено послать к Бермудским островам пять военных кораблей. Так как в глубине скалистого массива Бэк-Капа существовала обширная пещера, следовало пробить её своды, как стены бастиона, огнем мощной современной артиллерии.
Соединившись в Чесапикском заливе, в штате Виргиния, корабли эскадры взяли курс на Бермудские острова, куда и прибыли вечером семнадцатого ноября.
На следующий день крейсер, получивший приказ идти в атаку первым, двинулся вперед. Он был еще на расстоянии четырех-пяти миль от островка, когда три снаряда, пущенные с берега, перелетели за его корму, а затем, описав полукруг, вернулись обратно и разорвались в пятидесяти метрах от корабля, который затонул в течение нескольких секунд.
Действие этого взрыва, сопровождавшегося чудовищным сотрясением воздуха, воды, суши, было мгновенным; таких результатов еще не удавалось добиться ни с одним взрывчатым веществом. Четыре корабля, оставшиеся позади, ощутили, несмотря на расстояние, толчок огромной силы.
Незадолго до этого, в двадцать пять минут восьмого Кер Каррадже, инженер Серке, капитан Спаде вышли на мыс и наблюдали оттуда за северо-западной частью горизонта. Сзади них стояло шесть установок для самодвижущихся снарядов. Под действием воспламенителя снаряды вылетят из своих гнезд, опишут длинную кривую и разорвутся, вызвав чудовищное сотрясение воздуха.
Тридцать пять минут восьмого… несколько дымков поднимаются над кораблями; они собираются приблизиться к островку Бэк-Кап, где их ждет верная гибель…
…В эту же минуту Серке отходит от Кера Каррадже и, оставив его с капитаном Спаде, направляется к отверстию туннеля, очевидно, для того, чтобы вызвать Тома Рока…
… Тома Рок в сопровождении инженера Серке, выходит из туннеля, и направляются с ним к той установке для снарядов, которая наведена на головной корабль.
Там ждут их Кер Каррадже и капитан Спаде.
…Тома Рок совершенно спокоен. Он знает, что ему делать. Ни малейшее сомнение не закрадывается в душу этого несчастного, ослепленного ненавистью человека!
В его руке блестит стеклянная трубочка, наполненная жидкостью воспламенителя.
Изобретатель вглядывается в ближайший корабль, находящийся милях в пяти от берега.
Это крейсер средней величины водоизмещением не более двух с половиной тысяч тонн.
Флаг спущен; но, судя по конструкции, корабль принадлежит нации, к которой ни один француз не питает особой симпатии. Четыре остальных корабля идут сзади.
Крейсер, видимо, получил приказ первым атаковать островок…
… Пока инженер Серке внимательно следит за ходом крейсера, Тома Рок становится возле установки фульгуратора. Все три снаряда начинены взрывчатым веществом, которое под действием воспламенителя сообщает им огромную движущую силу, но без вращения, присущего гироскопическим ядрам Тюрпена. Впрочем, достаточно снарядам Рока разорваться в нескольких сотнях метров от корабля, чтобы мгновенно поразить его.
Время настало.
– Тома Рок! – кричит инженер Серке.
Он указывает изобретателю на крейсер. Тот медленно направляется к северо-западному мысу, до которого осталось каких-нибудь четыре-пять миль…
Тома Рок кивает в знак согласия, показывая жестом, чтобы его оставили одного перед установкой фульгуратора.
Кер Каррадже, капитан Спаде и другие отходят шагов на пятьдесят.
Тогда Тома Рок откупоривает стеклянную трубочку, которую держит в правой руке, и наливает по нескольку капель жидкости в отверстие каждого снаряда.
Проходят сорок пять секунд – время, необходимое для завершения реакции…
… Раздается оглушительный свист, и все три снаряда, описывая сильно вытянутую кривую метрах в ста над поверхностью воды, перелетают за корму крейсера…и…
подобно дискообразным гранатам майора артиллерии Шапеля или австралийским бумерангам, снаряды Рока сами возвращаются обратно.
Почти тотчас же раздается чудовищный взрыв, можно подумать, что на воздух взлетел целый склад мелинита или динамита. Сотрясение воздушных масс ощущается даже на островке Бэк-Кап, почва и та ходуном ходит под ногами…
…Крейсер исчез! Разнесенный в щепы, он пошел ко дну. Это похоже на действие снаряда Залинского, только сила взрыва «фульгуратора Рок» в сотни раз больше.
Что за дикие вопли радости испускают бандиты, выбегая на мыс! Кер Каррадже, инженер Серке, капитан Спаде застывают на месте, словно не веря собственным глазам!
Тома Рок стоит тут же, скрестив руки; глаза его мечут молнии, лицо сияет торжеством…
…Почти тотчас же чёрный густой дым заволакивает горизонт, но северо-западный ветер относит его в сторону и ясно видно, что все четыре корабля снялись с места.
Один из них опережает остальных, он идёт полным ходом, спеша приблизиться к островку, чтобы открыть огонь из крупнокалиберных орудий…
…Этот корабль, который растет, увеличивается на глазах, – крейсер, приблизительно такого же водоизмещения, как и первое судно. На его гафеле нет флага, и нельзя определить, какой стране он принадлежит. По-видимому, крейсер идёт на всех парах, чтобы пересечь поражаемую зону, прежде чем с островка снова откроют огонь. Но ему не избежать разрушительной силы снарядов Рока, ведь они могут поразить его и с кормы…
Тома Рок стоит перед второй установкой фульгуратора; крейсер приближается к тому месту, где нашёл гибель его предшественник, скоро и он тоже погрузится в морскую пучину.
Ничто не нарушает окружающей тишины, лишь лёгкий ветерок дует с моря.
Внезапно на борту крейсера раздается барабанный бой… трубят горны. Их медный голос доносится до Тома Рока.
Он узнаёт этот голос, так звучат горны его родины… Боже правый!.. К берегу приближается французский корабль, опережая остальные, и он французский изобретатель сейчас потопит его!..
…Горны звучат ещё громче, салютуя флагу… Его полотнище взвивается, полощется на ветру…
… Это трехцветное знамя, его цвета – синий, белый, красный – ярко выделяются на фоне неба…
…Узнав французский флаг, Тома Рок останавливается, как громом пораженный!.. По мере того как флаг поднимается, рука изобретателя опускается… Он пятится… Прикрывает глаза рукой, словно для того, чтобы не видеть трехцветного полотнища…

А это значит, что любовь к родине ещё не угасла в его озлобленном сердце, раз оно забилось при виде родного флага!..
…И потрясенный до глубины души при виде трехцветного флага, осознав, наконец, что он собирается совершить преступление против собственной родины, Тома Рок бросился в пещеру и добежал до склада, где хранилось огромное количество взрывчатого вещества. Затем, прежде чем пираты успели ему помешать, он вызвал чудовищный взрыв, уничтоживший островок Бэк-Кап.
Так погибли Кер Каррадже, его шайка и Тома Рок, унесший в могилу тайну своего изобретения!
Отрывок текста из романа «Флаг родины» и предисловие о патриотизме из статьи Кирилла Мямлина «Тонкости перевода, как прибежище негодяев» (http://communitarian.ru/novosti/kultura/tonkosti_perevoda%2C_kak_pribezhische_negodyaev/) отредактированы автором. В конце статьи исправлена ошибка (анафемы Толстому не было) и сделано дополнение; в романе – исключены второстепенные детали и некоторые персонажи, от лица которых вёлся рассказ в этой поистине человеческой драме.

Постскриптум: 4 июля 2014 года. «Рабочий» отчёт в стихах Евгения Евтушенко.

Там, где Зал Чайковского, прямо на фасаде
Справа Евтушенко, красуется портрет.

Смотрит Маяковский, ему, зайти бы надо,
Но нет ему билета, как и мне в партер.

Все места приличные, куплены и в броне,
В амфитеатрах там же, тоже лишь с боков,
Но есть билет приличный, у кассира вроде,
Может быть «последний», сотням дураков.

Там место мне указано, с видом на поэта,
И ничего, что в профиль, мне не до обид,

Это не в редакцию, позвонить газеты,
Здесь он, что-то новое, скажет, может быть.

Говорит, – с отчётом, он выступит, с рабочим,
Обо всём написанном, в песнях, что напел…
А, что он Америку, покидать не хочет?
Ведь там ещё, он многого, сделать успел:

Мальчиков устроить, нужно посолиднее,
Чтоб в Россию ездили, внуков попугать,
Мало удовольствий, зимы очень длинные,
И в рулетку русскую, есть с кем поиграть.

Опубликовано также на сайте «Комсомольской правды» 21.06.2014:
http://www.kp.ru/radio/stenography/106852/

Рубрика: Писатели и поэты | Метки: , | Комментарии отключены

Константин Коханов: «Отходная песня опального русского олигарха»

Опубликовано 22.03.2014 автором Константин Коханов

Константин Коханов о встрече со Смертью: Рано или поздно, но всегда в самый неподходящий момент, придёт Она. Приподнимет чёрный капюшон своего плаща, над изголовьём даже царского ложа и скажет, – пора, здесь ты уже никому не нужен, а там, где будут все, совсем не имеет никого значения, кем ты был и чем владел, бесполезно потратив отпущенное тебе Богом время. Хотя большинству сбежавших из России олигархов, совершенно не важно, где обретут бессмертие их Души, – на Библейских Небесах или в Памяти Потомков, – думаю, что им было бы полезно представить, о чём они будут думать в последние дни, часы и даже минуты, вплоть до последнего мгновения своей жизни:

Обратный времени отсчёт,
И всё, что сделано не в счёт,
И на какой теперь мне чёрт,
У моря мраморные замки,
В швейцарском банке крупный счёт,
Когда уж к бабам не влечёт,
Хранитель-ангел взял расчёт,
И даже майка на изнанке.

Друзей нет, только компаньоны,
Прислуги лесть, в дверях поклоны,
Для них в мешке я миллионы,
На дно идущим корабля.
Король и голый при короне,
Сидит на стуле, как на троне,
И похоронят пусть в попоне,
Но помянут, как короля.

Пусть не в больничной, я палате,
А в золотой лежу кровати,
Смотрю, как солнце на закате,
В лагунах прячется Сейшел.
Что из того, богат и знатен,
Не это славы показатель,
Ведь мира нашего Создатель,
Со мной общаться не хотел.

Хранитель-ангел улетел,
Его позвал к себе приятель,
В аду, суда сам Председатель,
Чтоб как присяжный-заседатель,
Моё там дело рассмотрел…
А я в суде не вижу смысла,
Последних дней, все меньше числа,
Лишь снится в тропиках метель.

И только лишь берёт досада,
Что ничего уже не надо,
Ни бюст на склепе, ни ограда,
Ни даже сверху «Южный Крест»…
Ведь не отменит променада,
Салют, заказанный из «Града»,
И только будет пресса рада,
Раздуть скандальный интерес.

Авторское исполнение песни:
Отходная песня олигарха

2014, 2019

Рубрика: С чем встретить Смерть | Метки: , , | Комментарии отключены

«Люди в чёрном»

Опубликовано 22.03.2014 автором Константин Коханов

Люди в чёрном, ростом выше,
Явно расы не земной,
Из тарелки, молча, вышли,
Я боюсь, идут за мной.

Цепенею словно кролик,
Каждый смотрит, как удав,
Как вампир, что жаждет крови,
Хотя может, я не прав.

Люди в чёрном уже рядом,
Вот до них рукой подать,
И я чувствую по взглядам,
Что они меня съедят.

Люди в чёрном посмотрели,
Что с меня такого взять,
Видно зря к Земле летели,
И отправились назад.

Улетели, только ужас,
Спать ночами не даёт,
Люди в чёрном, что им нужно,
Где никто их не зовёт.

Люди в чёрном

Рубрика: Контакты с инопланетянами | Комментарии отключены

«Поезд в мечту»

Опубликовано 13.03.2014 автором Константин Коханов

Разве дело, третьи сутки,
Поезд шёл, всем на уступки
Семафорам, приближаясь, к городам,
Поездам на однопутках,
Улыбался чьим-то шуткам,
Что неслись по телеграфным проводам.

Я в окно смотрел и думал,
Хорошо, что Дьявол сдунул,
Пыль от будней, и романтикой маня,
Еве яблоко подсунул,
Молодец Адам, что клюнул,
Он, в конце концов, добрался до меня.

И в тиши моей квартиры,
Говорил об антимире,
Бригантины, поднимая паруса.
Он играл на медной лире,
О загадочной Сибири,
Где пока ещё возможны чудеса.

Я поверил, ему вскоре,
И купив билет на «скорый»,
На перроне с Ним прощался, не без слёз.
Я друзьям оставил споры,
И Высоцкого все горы,
Потому что были горы не всерьёз.

Я всю жизнь куда-то мчался,
Но никто мне не встречался,
И попутчиков в тайге мне не нашлось,
Но беседовал я с Богом,
Пусть немного, но о многом,
И раскаяться ни в чём мне не пришлось.

1970, 2014

Варианты исполнения песни:

Авторское исполнение
Поезд в мечту

Поёт Владимир Коханов
train1

Рубрика: Воспоминания | Комментарии отключены

«Из комедий Афрания»

Опубликовано 13.03.2014 автором Константин Коханов

Опять пришёл, опять не вовремя,
Евреи снова не поймут,
Что их донос, известным органам,
Они же мне, передадут.

Опять сижу у прокуратора,
Донос, читаю на себя:
Зачем Иуду-провокатора,
Я бил ногами без суда.

Ну, что же взять с меня Афрания,
Комедианта всех времён,
Каких там прав, ещё попрание,
Когда, кто прав, не разберём.

Воскрес распятый, чьи старания?
Смешно писать, об этом, в Рим,
Он не «Мессия» и восстание,
Давно готовилось, не им.

Но Палестину, знаю, вытопчет,
Со мной пришедший легион,
Один воскрес, его и вычтите,
Зачем мне мёртвых, миллион.

Ну, что же взять, с меня Афрания,
Комедианта всех времён,
Каких там прав, ещё попрание,
Когда, кто прав, не разберём.

Авторский вариант исполнения песни:

Из комедий Афрания

Рубрика: "Всемирная история" | Комментарии отключены