История России – ничему не учит.

Улетели в историю: как SpaceX Илона Маска смогла обогнать «Роскосмос» так сильно и так быстро?

30 мая в 22:22 мск ракета Falcon 9 вывела на орбиту корабль Crew Dragon и двумя пилотами на борту, а затем корабль направился к МКС. За запуск отвечала SpaceX Илона Маска, и это первый в истории случай, когда люди полетели в космос на корабле частной компании, а также первый случай за 9 лет, когда NASA отправляли своих космонавтов не на корабле «Союз». Этот запуск изменит всю космическую индустрию — начиная с перспектив для космического туризма и заканчивая перспективой SpaceX сменить «Роскосмос» на посту главного космического подрядчика. Более того, может стать ненужной, и сама МКС…
Подробнее: https://esquire.ru/articles/181623-uleteli-v-istoriyu-kak-spacex-ilona-maska-smogla-obognat-roskosmos-tak-silno-i-tak-bystro/

Константин Коханов: История России – ничему не учит. Часть 1.

История, оказывается, ничему не учит. Проходит время и те, кто должен следить, чтобы обороноспособность страны не падала и её военная мощь росла, сами создают условия, тормозящие процесс модернизации и создания новой военной техники, не говоря уже об оснащении её новым мощным и безотказным оружием.

В советское время вся промышленность страны была двойного назначения, ориентированная на быстрый переход от мирной жизни на военные рельсы. Но так как всё самое передовое оборудование и самые современные технологии в производстве различных материалов и изделий, сосредотачивались на объектах военных ведомств, то все прочие полугражданские предприятия оснащались по остаточному принципу.
Поэтому неудивительно, что даже в 1980-е годы там использовалось в немалом количестве оборудование и технологические процессы довоенного и даже дореволюционного образца, где в основном преобладал малоэффективный и не гарантирующий высокого качества, ручной труд.

Но вместо того, чтобы оснащать предприятия новым оборудованием и внедрять автоматические производственные линии с использованием промышленных роботов, повсеместно только увеличивалось число конвейерных линий, где производилась преимущественно ручная сборка товаров народного потребления от радиотелеаппаратуры и холодильников до мотоблоков, мотоциклов и автомобилей, с использованием малоквалифицированного, низкооплачиваемого и потому часто меняющегося персонала.

Инженерно-технические кадры на этих предприятиях закреплялись принудительно, в основном за счёт распределяемых на эти предприятия выпускников многочисленных ВУЗов и техникумов, которые обязаны были отработать там не менее двух-трёх лет. Правда, представителей мужского пола, на этих предприятиях прореживал военкомат, так что основная нагрузка в итоге ложилась на женщин и выпускников заочников, уже работавших на этих предприятиях, которые хотя и были иногда неплохими рационализаторами, но поднять производство, хотя бы на европейский уровень, были не в силах. А хотели догнать и перегнать Америку, но почему-то в основном, чисто административными мерами.

На это, как и на идеологическую работу и пропаганду марксизма-ленинизма средств не жалели. Леонид Ильич Брежнев, даже как-то на одном из пленумов проговорился, что в стране около двухсот НИИ занимаются однотипным проектированием АСУП – автоматизированных систем управления производством.
Автор этой статьи на следующий день специально купил несколько центральных газет с выступлением Л. И. Брежнева, но во всех изданиях цифра 200 отсутствовала. А фраза заканчивалась словами, что «у нас есть НИИ, которые занимаются однотипным проектированием, что недопустимо», без всякого упоминания, что это относится к АСУП. Трудно даже представить, какое огромное число людей, занималось тогда математическим моделированием производственных процессов, как правило, не имеющих ничего общего с реальным положением дел в стране.
Не так просто даже сейчас посчитать, сколько было потрачено впустую средств, когда катастрофически не хватало даже квалифицированных рабочих многих строительных специальностей от каменщиков и штукатуров до газо-электро-сварщиков, маляров и плотников. И это не говоря уже о постоянном дефиците, вплоть до государственного нормирования и распределения не только кирпича и цемента, а даже обыкновенных шурупов.

И хотя в области самых высоких технологий, сосредоточенных в ведомствах ВПК – военно-промышленного комплекса, положение было значительно лучше, но и там уже к концу 1960-х годов, не ощущались реальные перспективы в разработке и создании принципиально нового ракетно-космического оборудования, а шла модернизация того, что уже было создано в 1950-е годы.
Продолжалось так же, как и во времена И. В. Сталина, слепое копирование уже созданной на западе военной техники. В связи с этим, значительного отставания ещё не было заметно, а успехи в освоении околоземного космического пространства создавали даже иллюзию преимущества социалистического строя над капитализмом. К тому же ещё сохранялся высокий военный и послевоенный научно-технический потенциал, в котором основную роль играли теперь известные всему миру учёные и конструкторы, обеспечившие СССР ракетно-ядерный паритет с США, и благодаря которым, Россия, до сих пор ещё, может претендовать на звание великой державы.

Тормозом на пути технического прогресса в СССР была доведённая до идиотизма система засекречивания всего, что хотя бы как-то касалось оборонной промышленности или имело какое-то отношение к армии. В результате было больше половины предприятий, которые назывались в народе «почтовыми ящиками», не важно какого профиля, будь то НИИ или КБ по разработке ракетно-космической техники, танковый завод или фабрика по пошиву кальсон и раскрою портянок. Мало того, что поступавший туда на работу человек, заполнял подробную анкету, в которой была даже специальная графа, с вопросом о том, проживал ли кто-то из его близких родственников на оккупированных немцами территориях, он после обязательной проверки, сразу же попадал в разряд невыездных, за границы СССР, граждан.

Но, даже находясь в «почтовом ящике», его работник, имел право перемещаться там только в одной, специально отгороженной для него «ячейке». Он словно находился в обыкновенном ящике для стекольной тары и, если попадал в него не по собственному желанию, а по распределению из учебного заведения, то даже не имел возможности в течение нескольких лет, выбраться из узкого горлышка, вечно полупустой бутылки того подразделения, в котором ему предстояло трудиться.
А, как ему приходилось трудиться? – это вопрос особый и самый интересный. Если возникала производственная необходимость, он не имел права заходить, в другие цеха, отделы и лаборатории, не имея на то разрешения начальника и заверенного в первом отделе специального разового пропуска.

В итоге, даже такие проблемы, которые можно было решить в рабочем порядке, в течение нескольких минут, решались иногда в течение нескольких дней, а более сложные растягивались, даже не на одну неделю, а порой и на месяц. В результате, это отражалось на эффективности внедрения новых разработок и устранения выявленных неисправностей, ещё до отправки готовых изделий для испытаний на полигон, а не в то время, когда уже налаживалось серийное производство, и что-то менять кардинально было уже поздно, а то и просто нельзя.
Зато была чётко отработана охрана доступа к любой информации, связанной с деятельностью, каждого «почтового ящика» не только для посторонних, имелось в виду, от глаз и ушей западных спецслужб, но и что парадоксально до нелепости, от самих же работников большинства этих закрытых НИИ и заводов.

Поэтому неудивительно, что, работая даже в одном отделе НИИ, многие работники разных лабораторий, часто даже не владели полной информацией, для чего предназначались их разработки, так как они даже отдалённо не стыковались по теме друг с другом. Поэтому эти разработки приходилось состыковать, с аналогичными лабораториями других отделов «родного почтового ящика» или даже с отделами и лабораториями других НИИ.

Была бы возможность у наших бдительных компетентных органов, отвечающих за охрану государственные секретов, то они бы создали посты проверки наличия доступа, не только у каждого отдела НИИ или цеха завода, а у каждой лаборатории и на каждом участке, а в идеале и у каждого станка или кульмана.
Но если быть объективным до конца, то следует отметить, что ответственные руководители и ведущие специалисты, имели неограниченный доступ во все подразделения почтового ящика, и все формальности оформления разовых пропусков, их не касались.

Они так же, как и все работники данного «почтового ящика» давали подписку о неразглашении сведений, представляющих государственную тайну, но были вне всяких подозрений, так как непосредственно отвечали каждый за свой участок работ, и действительно были теми, кто занимался конкретным и нужным для государства делом.
И не только, как организаторы, во главе большого творческого или рабочего коллектива, а в большей степени, особенно в НИИ, как непосредственные исполнители того или иного проекта. Все остальные работники, за небольшим исключением, рассматривались там, как лица, не представляющие особой ценности, которые были больше нужны, особенно в НИИ, не для научной работы, а для оказания помощи многочисленным подшефным колхозам и для работы на плодовоовощных базах.

Поэтому исключительно для них и молодых специалистов, была разработана целая система специальных символов на служебных удостоверениях, а также на постоянных и разовых пропусках. Это были «квадратики», «треугольники», «кружки», «птички» и прочие геометрические фигуры и стилизованные знаки фауны и флоры, чтобы, глядя на них, любой «вохровец» (ВОХР – военизированная охрана) мог безошибочно определить, кого и куда можно пропускать, а кого отправлять восвояси, к своему начальнику за оформлением им разового пропуска для своего подчинённого.

По большому счёту, все эти «молодые специалисты» и прочие «люди на подхвате», в ранге простых исполнителей, уходящих в основном на пенсию простыми техниками и инженерами, совершенно были не нужны в том количестве, которое полагалось по штатному расписанию, и от них можно было бы отказаться совсем. Правда, тогда нужно было бы отказаться от сталинского принципа кадровой политики, что незаменимых людей нет, и поэтому с людьми, вне зависимости оттого, что они собой представляют, как специалисты, можно было не считаться.
С одной стороны, директору каждого НИИ и генеральному конструктору всякого КБ, всегда легко было найти замену любого рядового работника, но только не специалиста высокого уровня. С другой стороны специалисты высокого уровня, от которых зависел успех порученного дела, отвлекались от основной работы по всяким пустякам, связанным, как с выпиской разовых пропусков, так и с разбором многочисленных производственных конфликтов среди работников самой большой, но малоквалифицированной части своего творческого коллектива. Не говоря даже о том, что каждому ведущему специалисту всегда всё нужно было не просто просить через своего непосредственного руководителя от его вышестоящего начальства, но потом ещё самому, добиваться к нему приёма и без конца подробно объяснять, без чего нельзя обойтись и даже дальше, вообще, работать.

Теперь, после небольшого вступления или комментария о тех далёких днях моей юности, похожих на те, о которых говорил в грибоедовской комедии «Горе от ума», Чацкий, – «времён Очаковских и покоренья Крыма», – я могу продолжить рассказ о тех смешных и курьёзных ситуациях, в которые мне случалось попадать почти всегда по собственной инициативе. Рассказ очевидца, написанный им самим, лучше отражает наэлектризованную атмосферу минувшей эпохи, чем любая её реконструкция, материалом которой, в основном бывает, как и в грибоедовские времена, компиляция из предвзятого содержания «забытых газет»:

«Вводная часть к дипломному проекту»

2 августа 1965 года, учащийся Московского радиомеханического техникума (МРМТ) Константин Коханов был принят на работу в качестве техника-практиканта на производственную практику в «почтовый ящик», где в течение несколько дней, не могли определить, чем его занять, и за кем закрепить в качестве наставника. И вот, наконец, его направили в одну из лабораторий, в группу старшего инженера Новикова.

Когда 3 августа 1965 года, Константин Коханов, вошёл в помещение этой лаборатории, окна которой смотрели в сторону здания Центрального музея Вооруженных сил СССР, он был несколько озадачен, поведением её сотрудников. Почти все мужчины сидели у стендов с приборами и что-то проверяли, глядя на кривые осциллограмм, крутили, паяли на платах и сборках из нескольких модулей, каких-то электронных устройств, в то время как все женщины сгрудились у раскрытых окон и смотрели в сторону этого Центрального музея Вооружённых сил СССР.

Техник Мельниченко, к которому его подвёл работник отдела подготовки кадров, с просьбой, чтобы он пока, нет на месте руководителя группы инженера Новикова, занял практиканта каким-нибудь делом, объяснил ему странную рабочую обстановку тем, что в музее ожидается прибытие короля Афганистана Захир-Шаха с королевой Умайрой. И все женщины просто сгорают от любопытства увидеть королеву, в каком она будет платье и как будет себя вести во время этого протокольного мероприятия. Мельниченко был занят каким-то важным экспериментом, и потому, сказал, что заниматься ему с ним некогда и если он хочет, то может присоединиться к женщинам и, если увидит что-то интересное, чтобы потом поделился с ним своими впечатлениями.

Когда Константин Коханов подошёл к окну, женщины что-то уже разочарованно обсуждали, и не трудно было догадаться, что главное с посещением королём музея, он пропустил. Король уже находился в помещении музея, а перед центральным входом стояло всего несколько десятков, «случайно» оказавшихся там, человек, вероятнее всего или, по крайней мере, большей частью, имеющим отношение к спецслужбам обеих стран. Было понятно, что, закончив экскурсию по музею, король не мог просто так пройти мимо «толпы», не ответив на приветствия в свой адрес.

Поэтому ничего особенного, кроме выхода короля из музея, Константин Коханов не увидел, хотя и обратил внимание на то, чему все, кто смотрел из окон лаборатории, не придали значения, потому что сразу же разошлись по рабочим местам, как только король сел в машину и уехал.

Король был в обычном костюме и особенно не выделялся из числа сопровождавших его лиц. Проходя мимо приветствующей его «толпы», он безошибочно определил, кто действительно, человек из народа, и, подойдя к нему, пожал руку. Король уехал, толпа быстро разбрелась, а человек, которому король пожал руку, чувствовалось, что никак не может успокоиться, словно потерял ориентацию в пространстве, пытаясь пойти то в одну, то в другую сторону, как будто начисто забыл, куда перед этим шёл и, теперь не знает, что ему дальше делать…

А теперь, когда читатель знает, как я попал в первый «почтовый ящик», хотя, забегая вперёд, скажу, что сменил впоследствии ещё два, пока не оказался окончательно «на свободе», отмечу, что и Афганистан, и сам король, и королева этой страны, меня тогда совсем не интересовали. Тогда о многочисленных визитах глав зарубежных государств в нашу страну пестрили передовицы всех газет, как и об ответных визитах советского партийного руководства в другие страны.

Откуда мне тогда было знать, какую роковую роль сыграет Афганистан в судьбе СССР и всего русского народа на постсоветском пространстве после его распада. И, что король Захир-Шах, окажется действительно достойным уважения человеком, и первым из восточных правителей разрешившим женщинам в своей стране снять чадру. Он не только не утомлял свою супругу бесконечными протокольными мероприятиями, которыми сопровождались его визиты в СССР, но даже Советский Союз, всегда воспринимал только, как Советскую Россию и это всегда подчёркивал во время ответных официальных визитов советского руководства в его страну.
Пока Захир-Шах «неукоснительно соблюдал все правила пребывания главы иностранного государства в СССР, посещая мавзолей и различные музеи, возлагая цветы к вечному огню и встречаясь со студентами МГУ», королева свободно распоряжалась своим временем, и могла удовлетворять своё женское любопытство в ГУМе и в других центральных московских магазинах.

Поэтому сотрудницы лаборатории, в которой мне предстояло работать, мечтавшие увидеть королеву, напрасно стояли у окна, надеясь хотя бы издали увидеть ожившую картинку из прочитанных когда-то ими сказок. Когда королева Умайра спустя некоторое время окажется заложницей во время дворцового переворота, за её освобождение Захир Шах заплатит отречением от афганского престола.
«…Он был низложен своим двоюродным братом, Мохаммедом Даудом (Mohammed Daoud), в результате бескровного государственного переворота 17 июля 1973 года, когда находился на отдыхе в Италии. 18 апреля 2002 года после 29-летнего изгнания Захир-Шах вернулся из Италии на родину. Считается, что его 40-летнее правление было самым долгим периодом мира и относительного процветания за всю историю современного Афганистана» (http://lenta.ru/news/2007/07/23/king). Но это будет потом, а пока шёл 1965 год.

Как только я отошёл от окна, то сразу же столкнулся, в буквальном смысле, со старшим инженером Новиковым, и он, догадавшись, по моему растерянному виду, что я новый практикант, предложил подойти с ним к его столу, чтобы познакомиться поближе.
О чём мы тогда говорили, точно я уже не помню, но зато остался в памяти, рассказанный им в конце нашей беседы, анекдот. Судя по содержанию анекдота, в нём заключалось первое, произведённое мной на него, впечатление, начиная от моих познаний в электронике, и кончая человеческими качествами, вообще:

«Ну, что мне ещё осталось сказать, Костя, только рассказать анекдот, о новом начальнике, бывшем военном, который возглавил одно из подобных нашему НИИ. В первый же день он приказал секретарше составить в алфавитном порядке картотеку на всех сотрудников предприятия и, сразу же, как она будет готова, принести ему в кабинет. Вскоре секретарша принесла ему ящик с карточками, в которые были в алфавитном порядке занесены фамилии сотрудников института с их краткими должностными характеристиками, заслугами и поощрениями. Увидев эту картотеку, новый директор, побагровел от гнева, и чуть ли не матом, объяснил растерявшейся секретарше, что нужная ему картотека должна содержать только первые четыре буквы алфавита.
«А» – все ответственные работники, «Б» – все женщины, «В» – все бывшие военные, Г – молодые специалисты». Что значат «Б» и «Г» я сразу догадался и, стараясь выдавить из себя что-то наподобие улыбки, всё-таки насчёт буквы «А» решил сделать некоторое уточнение:

«Наверно бывший военный, ставший новым директором института, дослужился в армии только до старшины или прапорщика, если слово «ответственный» у него начинается с буквы «А»?

Новиков задумался, посмотрел уже на меня с некоторым интересом, хмыкнул, наверно оттого, что это ему самому не пришло в голову, а я, чтобы заполнить неожиданно возникшую паузу, в свою очередь предложил ему послушать близкий к теме нашего разговора другой анекдот, – о русских и евреях:

«Почему-то о русских всегда судят плохо, если говорят, что один русский пьяница, двое русских – драка, много русских – очередь. А вот о евреях всегда судят хорошо, говоря, что один еврей – торговая точка, два еврея – шахматный турнир, много евреев – научно-исследовательский институт».

Я сначала не понял, почему Новиков не сразу прореагировал на мой анекдот, но тут подошёл к нашему столу начальник лаборатории, еврей по национальности, и впору засмеяться было мне. И хотя бы только потому, что от евреев рябило в глазах везде, где только за эти несколько дней я не появлялся, пока мне определяли постоянное место в этом «почтовом ящике».

Группа инженера Новикова оказалась дружным и сплочённым коллективом, который сразу же взял меня в оборот своих не только служебных интересов, но и спортивных увлечений. Почти вся группа занималась в секции подводного плавания, занятия которой проходили в бассейне «Москва», построенного на месте стоявшего там когда-то Храма Христа Спасителя и где, в настоящее время, стоит, построенный в спешке Лужковым, его лишь напоминающий внешне, новодел. Поэтому меня просто заставили купить маску, трубку и ласты, затащив потом, в буквальном смысле, на дно бассейна. И обидней всего было то, что это сделали не мужчины, а женщины.

Занятия проводил с нами мастер спорта по подводному плаванию в центральном секторе, предназначенном для прыжков в воду с вышки. Там глубина бассейна была шесть метров, но, как я только, по инструкции тренера не продувал свои уши, но опустить свою голову, чтобы она коснулась дна, так и не смог. Упирался руками в дно бассейна, но последние пять сантиметров, так и остались моим непреодолимым расстоянием, как и многое другое, бывшее рядом потом, чего затем не удалось достигнуть в своей жизни.

За четыре месяца практики я достаточно хорошо вошёл в курс порученного мне дела. Начав с простых заданий отладить, какую-то плату, собрать какой-то с нужными параметрами узел, я, в итоге, сам стал заниматься, почти наравне с другими членами группы Новикова, вопросами стабильной работы всей системы ориентации летательных аппаратов, в которой не применялись гироскопы. Один раз я даже добился ошеломляющих результатов стабильности работы, разрабатываемой или отглаживающейся (не могу точно сказать) группой Новикова системы ориентации, потому что за нашими стеллажами с приборами, находилась другая группа под руководством старшего инженера, кажется Сергея Николаевича, фамилию которого я не запомнил, и занималась решением того же вопроса.

Как я уже отмечал выше, подобное, не допускалось даже в разных лабораториях и отделах одного НИИ, но видимо начальник нашей лаборатории, как еврей лучше любого русского начальника, знал, как обходить подобные ограничения. Поэтому, стоит ли удивляться, что после распада СССР, именно, некоторые евреи очень легко и на «законном основании» смогли прибрать к рукам большую часть народного достояния и стать миллиардерами, на чужом горе.

Помню, как вся группа собралась у моего стенда, и сам Новиков, проверяя стабильность работы системы ориентации моего модульного исполнения, не мог понять, за счёт чего были достигнуты такие результаты, без каких-то принципиальных изменений основных узлов. К счастью я раньше других обо всём догадался, увидев, что к моей сборке с платами, не подключён датчик и вся «моя система ориентации» просто самовозбуждалась, то есть генерировала частоту, которую сама должна была поддерживать в определённых пределах частоту сигнала с датчика, при изменении его положения в пространстве.

Производственная практика закончилась и после небольшого перерыва на занятия в техникуме, я был снова направлен на этот «почтовый ящик, но уже на преддипломную практику, с последующей защитой дипломного проекта на этом же предприятии.

Основную работу со мной по теме дипломного проекта было поручено вести Толе Завгороднему, 26-летнему инженеру, заядлому туристу, с которым мы быстро нашли общий язык, потому что одинаково любили ходить в туристические походы. И самое главное, не ради спортивных достижений, а за общение с интересными людьми и песни, которые имело смысл петь только у костра, потому что только у костра умеют по-настоящему слушать и ценить эти песни, и легко понять, насколько искренен и честен, сам исполнитель.

Характер у Анатолия был мягкий, и начальству было легко навязать ему не только одного дипломника, а сразу двух, кроме меня, учащегося техникума, ещё одного студента из МАИ – Московского авиационного института. Надо отдать должное Толе, он относился к нам одинаково, и не делал разницы кто из нас из техникума, а кто из института. Мы сидели рядом у его стола и записывали одно и тоже, что он нам диктовал или говорил, что мы должны были сделать самостоятельно.
Правда, в первый день, когда появился у нас в лаборатории студент из МАИ, я не присутствовал при их разговоре, потому что болтал в это время с кем-то в коридоре у лестничного марша. Там была импровизированная, пока не видело начальство, курилка, или просто место, где травили анекдоты те, кто работал в разных группах или лабораториях, и не имел возможности найти для общения другого помещения.

Я сначала не понял, почему засмеялся, увидев меня Завгородний, а когда он мне рассказал, что его так до слёз рассмешило, сам тоже долго не мог прийти в себя, оттого, как иногда что-то тобой, сказанное в шутку воспринимается кем-то в серьёз, и ты сам в итоге оказываешься просто в глупейшем положении.

Когда Завгородний просматривал у меня в первый раз черновик диплома, то часто указывал, где что-то исправить, а где что-то убрать или переписать заново, но более понятными словами, и на мой каждый вопрос, – «а зачем?» или «почему?» – просто говорил, вздыхая, как Шурик, из гайдаевского фильма, – «надо, Федя!». Надо, так надо, – отвечал я и делал исправления.

Но тут, случилось для Завгородного, совсем запредельная и непонятная ему реакция на его ответ, – «надо, Федя!», когда студент МАИ снова его переспросил, – почему? Ну, потому что «надо, Федя!», – опять вздыхая, как Шурик в фильме, повторил Завгородний. Ответ студента, – а что я сделал неправильно, – насторожил Завгородного и заставил посмотреть, на него внимательно, потому что впору было засомневаться, – а всё ли у студента в порядке с головой?

Так вот…, – сказал Завгородний, но вспомнил, что студента представили ему, только назвав фамилию, и поэтому, прервав свою мысль, он решил сначала узнать, как его зовут. Узнав, что студента зовут Федя, – Завгородний, прервал разговор со студентом, сказав, что ему нужно сходить в туалет, быстро вышел из лаборатории в коридор, где чуть не подавился со смеха, рассказывая мне эту историю. То ли студент не смотрел гайдаевского фильма о приключениях Шурика, то ли совсем не понимал шуток, для меня так и осталось тайной. Работали мы в разных группах, что исключало, какое-либо общение по производственным вопросам и каких-то общих интересов для встреч в нерабочее время тоже не было.

Когда мой дипломный проект был полностью подготовлен, Толя Завгородний отправил меня к старшему инженеру Новикову, для того чтобы он его просмотрел и отправил на рецензирование. При этом, похлопывая дружески рукой по плечу, он сказал, что я могу считать, что заодно с готовым дипломным проектом техника, у меня уже есть дипломный проект инженера, остаётся только поступить и закончить институт.

Не знаю, насколько внимательно ознакомился с моим дипломным проектом старший инженер Новиков, но ему показалось, что вводная часть дипломного проекта малоубедительна и из пяти страниц текста, трудно понять, для чего, собственно, проделана вся эта работа и он мне дал задание увеличить вводную часть ещё страниц на десять:

- Так вот Константин, – сказал он мне, – содержание вводной части нужно чем-нибудь разбавить и довести его хотя бы до десяти, а лучше пятнадцати страниц, а для этого можешь что-нибудь поискать, относящееся близко к теме твоего дипломного проекта, лучше всего в Ленинской библиотеке (сейчас это РГБ). – Так же можно будет покопаться в переводной литературе, которая есть в нашей технической библиотеке, но её, скорее всего, там нет в наличии, а кто её взял, конечно, в библиотеке не скажут, потому что не имеют право это говорить никому. – Имей в виду, – продолжил он, – что при защите дипломного проекта, члены государственной комиссии в нашем институте, особенно обращают внимание, как будущим инженером были проработаны все научные источники, как отечественные, так и зарубежные, и насколько грамотно использованы из них отдельные положения в тексте его пояснительной записки.

Всё было бы хорошо, но специфический характер работ в «почтовом ящике», связанных с секретностью, не позволял мне брать дипломную работу домой, и её пришлось оставлять всегда на своём столе в помещении лаборатории. Поэтому всё, что предварительно было написано дома, приходилось по несколько раз переписывать на работе, чтобы исключить возникающие при этом повторы или вносить изменения для стыковки, таким образом, постоянно разрозненных частей, всего дипломного проекта.

Но теперь предстояло переписать только вводную часть, и я решил, перед тем как в ближайшую субботу отправиться в библиотеку, пройтись по книжным магазинам, благо тогда научной, технической и учебной литературе, отводилось значительно больше места, чем художественным произведениям советской и зарубежной классики, в том числе и произведениям современников.

Как ни странно, но в первом же магазине я нашёл так раз то, что мне было нужно, в одной из книг, написанных двумя американскими авторами, изданной в переводе издательства «Прогресс». В книге к моему изумлению, открытым текстом, достаточно подробно было рассказано всё, чем я занимался в группе старшего инженера Новикова, к тому же с перспективами развития и внедрения этой идеи на несколько лет вперёд.

Мне даже показалось, что её написали сотрудники нашей лаборатории в состоянии сильного алкогольного опьянения, забыв, что дали подписку о неразглашении государственной тайны.
Я снова посмотрел на обложку с фамилиями авторов этой книги и, боясь, что её кто-нибудь может купить раньше меня, попросил продавца убрать её с прилавка, пока я сбегаю, чтобы оплатить её покупку, отстояв очередь, которые тогда были нередки, к кассам всех книжных магазинов. Хотя книга стоила почти, как бутылка трёхзвёздочного армянского коньяка, денег на неё мне тогда было не жалко.

Никогда я так не торопился с работы домой, чтобы всё, что прочитал в магазине и потом дочитывал в вагоне метро, с чистой совестью переписать на бумагу, а потом на работе вставить в качестве вводной части в дипломный проект. Книгу на всякий случай, на работу, до защиты дипломного проекта, решил не брать, потому что не знал, как на это отреагирует инженер Новиков и какие он ещё может сделать замечания относительно переписанной мной вводной части пояснительной записки к дипломному проекту.

К моему удивлению, Новиков, после того как я сказал ему, что довёл вводную часть до нужного объёма, даже смотреть мою пояснительную записку не стал. Вместо этого он, оформив отзыв, сразу же отправил её на рецензирование в соседнюю лабораторию, к одному из ведущих специалистов, для общей оценки дипломной работы и заключения о возможности присвоения мне квалификации техника-электромеханика по специальности 0590.

В рецензии должна быть дана оценка дипломной работы, в частности, кроме соответствия содержания расчётно-пояснительной записки заданию на дипломную работу, также в части «глубины проработки поставленной задачи». Вот в этой части Константин Коханов явно перестарался, даже не предполагая, что любой ведущий специалист «почтового ящика» мог быть напрямую связан с компетентными органами….

Константин Коханов: История России – ничему не учит. Часть 2.

Первая часть рассказа «Вводная часть к дипломному проекту» закончилась на том, что дипломный проект Константина Коханова старший инженер Новиков отправил на рецензирование своему коллеге из соседней лаборатории:

В рецензии должна быть дана оценка дипломной работы, в частности, кроме соответствия содержания расчётно-пояснительной записки заданию на дипломную работу, также и в части «глубины проработки поставленной задачи». Вот в этой части Константин Коханов явно перестарался, даже не предполагая, что любой ведущий специалист «почтового ящика» мог быть напрямую связан с компетентными органами….

Продолжение рассказа: Вводная часть к дипломному проекту

…В результате меня, по сути, ещё только техника-практиканта и моего руководителя, вызвали в первый отдел, позвонив по телефону не как обычно ему, а непосредственно начальнику лаборатории.
- А, Коханов, то зачем там нужен? – думая, что вышло какое-то недоразумение, переспросил начальника лаборатории Новиков, но и тот не мог понять, для чего я там и кому оказался нужен.

Соверши я, какой бы проступок, меня вызвали бы туда и без звонка, и сразу же задержав у проходной «почтового ящика», а потом бы разбирались с моим руководителем, а тут вызывали среди рабочего дня и притом срочно.

Мне сейчас трудно передать всю атмосферу устроенного тогда моему руководителю разноса. И по поводу потери им бдительности, и по поводу преступного разгильдяйства, в отношении моего дипломного проекта, в котором якобы содержатся секретные материалы.

- Да, нет там ничего секретного и содержащего государственную тайну, – попробовал возразить Новиков, но начальник первого отдела, который тряс моей пояснительной запиской перед его носом, никаких объяснений не хотел слушать, потому что он был абсолютно уверен, что прав именно он, а не сидящий напротив него, как он тогда выразился, – мудак!
- В отличие от вас товарищ Новиков, – сказал начальник первого отдела таким голосом, что вместо слова «товарищ», мне послышалось слово «гражданин», – рецензент, оказался настоящим бдительным человеком, который помнит, что о каждом факте разглашения сведений, составляющих государственную тайну, куда следует обращаться, причём немедленно. – А мы в свою очередь также должны немедленно принять меры к служебному расследованию и взять письменное объяснение, в данном случае от Вас, как такое могло произойти. – Кстати рецензент честно признался, что после первых же пяти прочитанных страниц этого дипломного проекта его чуть не хватил сердечный приступ, потому, что он узнал слишком много такого, чего он не должен был знать по своему служебному положению.

По всему чувствовалось, что Новикову весь этот разговор был настолько неприятен, если он сразу поднялся из-за стола, и сказал, что сейчас же пойдёт жаловаться к директору института, на клевету в свой его адрес, и на оскорбившего его начальника первого отдела.

- Можете идти, я подожду, пока он Вас снова не отправит ко мне, потому что он уже в курсе всего этого безобразия. – Но перед тем, как идти к директору, всё-таки посмотрите, какие пометки в пояснительной записке сделал рецензент, и, сделав паузу, добавил, – только сразу не хватайтесь за сердце и не падайте в обморок.

Диплом, открытый на страницах с пояснительной запиской, был брошен на стол перед Новиковым и тот начал их медленно перелистовать. Я сидел рядом и сначала не понял, почему каждая перевёрнутая им страница приобретала с обратной стороны какой-то странный красный оттенок. До меня не сразу дошло, что почти каждая строчка вводной части к пояснительной записке была подчеркнута жирной красной карандашной линией, да ещё почти каждая строка заканчивалась восклицательным или вопросительным знаками, а то и их комбинацией в разной последовательности.

Лицо и шея Новикова покраснели, и когда он, оторвавшись от чтения, посмотрел на меня, они уже были пунцового цвета. Несколько секунд он молча смотрел на меня, как на ожидаемого со времён Иисуса Христа еврейского Мессию, спустившегося на землю, так некстати, в самом начале обеденного перерыва. А в это время евреи, почти все отъявленные по тем временам атеисты института, побежали в столовую не за манной небесной, а занять раньше всех очередь, за чем-то, что тогда ещё можно было принять за еду. Теперь же приходится, даже в ресторане, сомневаться, принесли тебе пищу, или её имитацию из каких-то неорганических компонентов, идентичных натуральному продукту.
- Откуда ты это всё взял, – спросил меня мой руководитель, который ещё несколько месяцев назад, рассказал мне анекдот, о том, что все молодые специалисты, должны находиться в картотеке предприятия, исключительно в отделении на букву «Г».
- Особенно это, – и повернув ко мне пояснительную записку, подошёл сзади и стал раскрывать лист за листом вводную часть, проводя пальцем по сделанным красным карандашом отметкам, без каких-либо замечаний.
- Да так, ничего особенного, просто добавил от себя для связки отдельных давно всем известных предположений, – попробовал оправдаться я, не понимая, отчего вдруг так резко побагровело лицо начальника первого отдела.
- Ну что товарищ Новиков, убедились, кто из нас прав? – И знаете, что даже на этих первых страницах имеются сведения, содержащие государственную тайну, а как выяснилось, диплом без присмотра валяется в лаборатории и не сдается, в конце работы, в спецхран.

Новиков явно нервничал, хотя пробовал не подавать вида, но его состояние выдавали слегка подрагивающие пальцы руки, которой он водил перед моими глазами по подчёркнутому тексту. Откуда ему было знать, что я, для солидности, самостоятельно разбавил текст материала из купленной книги, тем, что только уборщице в лаборатории было неизвестно.

Когда мой руководитель, второй раз подряд, а может быть и в третий, перечитал, о чём говорилось в подчеркнутых местах, то, всё ещё не веря своим глазам, посмотрел на меня, наверно так, как смотрели когда-то учителя в школе на ставшего академиком Льва Ландау. Но потом, он явно догадался, что я никак не дотягиваю, по складу своего ума, даже до просто одарённого глубокими познаниями человека. А уж до гения не дотягиваю настолько, что он скорее доедет на велосипеде до Альфы Центавра, но никогда не поверит, чтобы я самостоятельно нашёл более короткий путь до ближайшей звезды в соседней галактике Туманности Андромеды.

И это несмотря на то, что я подробно описал этот путь в своём дипломном проекте, и это не противоречило последним астрономическим данным известных узкому кругу лиц, а не простым любителям астрономии. Поэтому Новиков просто спросил, – откуда мне это всё стало известно?

Нужно было видеть после этих слов Новикова, лицо начальника первого отдела, сколько в нём было презрения и превосходства над каким-то ничтожным старшим инженером, как будто он имел дело с каким-то заползшим к нему в кабинет, червяком. Но мой ответ сразу сбил всю спесь с начальника первого отдела, заставив его выйти из-за стола и уставиться на меня выпученными, как мне показалось, полными ненависти глазами.

А я просто, чистосердечно признался, что всё, что здесь так всех переполошило в моём дипломном проекте, я переписал и из купленной мной в магазине книги, и только слегка пофантазировал по поводу того, чем мы занимаемся в нашей лаборатории.

- А, где книга? – одновременно спросили меня оба, уже не имеющие больше никаких претензий, в отношении друг друга, человека.
- Дома, – ответил я, – и, если хотите, могу завтра принести.

После такого моего откровенного признания о том, откуда ко мне просочилась секретная информация, начальник первого отдела был растерян, пожалуй, больше самого Новикова, которого он, не выбирая выражений, ещё несколько минут назад отчитывал за разгильдяйство и преступную беспечность.
Поэтому, переглянувшись с Новиковым, и облегчённо вздохнув, он уже, можно сказать дружелюбным тоном, поглядывая искоса на меня, и скорее не моему руководителю, а мне стал объяснять, что делать нам дальше.

- Когда теперь уже любому дураку стало понятно, – сказал он мне, явно намекая на моего рецензента, что дипломная работа содержит в себе секретные сведения, то теперь следует обеспечить режим секретности для дальнейшего продолжения работы над Вашим дипломным проектом.
- Во-первых, Вашему руководителю, вместе с начальником лаборатории, нужно ещё раз проверить содержание всей пояснительной записки и определить степень её секретности.
- Потом эту степень секретности согласовать в соответствующем подразделении первого отдела по той тематике, которым занимается Ваша лаборатория.
- И только тогда, уже я, окончательно вынесу решение, о том режиме секретности, который будет действовать до полного завершения работы над дипломным проектом, вплоть до его Вашей защиты.
- И главное, – сказал он, обращаясь уже непосредственно к старшему инженеру Новикову, – Вы должны согласовать и официально утвердить фамилию специалиста, который теперь будет заниматься рецензированием этой работы и давать о ней отзыв. Также, не откладывая дела в долгий ящик, определить список лиц, которые будут допущены на защиту этого дипломного проекта, и проследить, чтобы приказом по НИИ было выделено специальное помещение, с установленным там пропускным режимом.

- А теперь, послушайте молодой человек, что касается лично Вас, – обращаясь уже ко мне, сказал начальник отдела, – и не вздумайте нарушать следующие правила:

- так как Ваш диплом будет находиться на хранении в хранилище первого отдела, то вы его будете получать здесь только под роспись;
- работа с дипломом должна осуществляется Вами только в специальном помещении, либо у нас, или в кабинете начальника лаборатории;
- дипломный проект запрещается оставлять на столе и в случае перерывов в работе с ним в течение рабочего дня, он должен убираться в сейф начальника лаборатории;
- Вам запрещается куда-нибудь выносить дипломный проект за пределы охраняемой территории, и работать с ним в помещении лаборатории, так чтобы он находился в удобном для обозрения посторонними лицами состоянии;
- после окончания работы с дипломным проектом и в конце, каждого рабочего дня Вы должны всегда сдавать его на хранение в первый отдел.

- Надеюсь, Вы меня хорошо поняли, молодой человек, и ничего не забудете, что я Вам тут сказал, – заканчивая инструктаж, – ещё раз подчеркнул начальник первого отдела, – насколько это важное и ответственное дело, соблюдения Вами режима секретности, при выполнении любых секретных работ, включая работу над Вашим дипломным проектом.

Купленную в магазине книгу, я подарил своему первому руководителю на производстве, старшему инженеру Новикову, а сам, после этого случая, стал полноправным членом дружного коллектива.

Из кабинета начальника первого отдела, мне пришлось идти, к начальнику лаборатории, для его визы, на сопроводительном письме, с просьбой поставить на дипломе гриф «секретно». Когда я затем принёс свой диплом с сопроводительной запиской начальнику первого отдела, тот, посмотрев на меня, словно демонстрируя свою значимость, сотряс кабинет ругательствами, в адрес безмозглых учёных, которые всегда наплевательски относятся к государственным секретам. Затем он взял сопроводительное письмо и поставил наискось резолюцию для спецхрана: зарегистрировать под грифом «СС» (совершенно секретно). Всё это потом создало для меня большие проблемы, но не обошлось без одного курьёзного случая, о котором я расскажу в следующем рассказе.

Вся эта моя история с дипломным проектом, как-то сразу перечеркнула в моём сознании весь преувеличенный ореол от успехов в работе советских разведчиков по созданию адекватного ответа нашими учёными тому, что разрабатывал в случае войны с Советским Союзом военно-промышленный комплекс США и всей Западной Европы.

А какая была компетенции органов государственной безопасности, в лице их форпостов, первых отделов, на режимных предприятиях, и как это, вообще, отражалось на общем состояния всей советской науки, пока нет ещё ни одного серьёзного исследования. Лишь одно то, что какой-то техник-практикант нашёл в открытом доступе информацию, которую не могли раздобыть советские спецслужбы за рубежом и то, что никто не знал в том НИИ, как той же проблемой, занимаются заграницей, могло говорить, что всё-таки что-то тогда было не так в нашем «датском» королевстве.

Тогда в Советском Союзе, действительно, всё только «давали», причём бесплатно, от образования до крыши над головой, гарантируя каждому место работы, правда только там, где его могли отвести, если граждане долго не могли определиться, где самим устроиться на работу или пойти учиться дальше. Но даже то, что гарантировалось конституцией, чтобы тебе «дали», это постоянно нужно было у кого-то просить, кто сам не занимался ни производством, ни строительством, а только занимался распределением всех положенных советскому человеку благ.

Самое ужасное было в том, что советское государство, в лице его партийных и государственных органов, всегда подозревало всех своих граждан в склонности к государственной измене и в предательстве Родины. Но это делалось напрасно, потому что, как раз те, кто следил, чтобы граждане Страны Советов не перебежали на сторону врага, сами первые же предавали не только свою Родину, но и постоянно сдавали западным спецслужбам, советскую агентуру.

А всё деятельность органов КГБ допускать к секретной документации только ограниченный круг лиц приводило к тому, что только этот ограниченный круг лиц занимался той проблемой, для которой необходимо было значительно больше специалистов, как и лиц обладающих большей компетенцией, не говоря уже о знаниях, чем те, кому оказывалось высокое доверие догнать и перегнать Америку. И тем более по тем направлениям, где нам тогда посчастливилось вырваться вперёд. А это было изучение космического околоземного пространства с помощью пилотируемых аппаратов и, наметившиеся успехи в деле изучения поверхности Луны.

Конечно, в то время техник-практикант Коханов, мог только недоумевать, почему так не доверяют людям, случайно сам оказавшись на передовых позициях космического противостояния двух великих держав. После того, как он сдал свой «совершенно секретный» дипломный проект в первый отдел, то больше не прикасался к нему до самой его защиты, потому что и так знал, что его больше никому читать не дадут и ограничатся оценкой, данной тем рецензентом, которого при его чтении, чуть не хватил инфаркт. Поэтому он занимался той же работой, что и вся группа старшего инженера Новикова.

В итоге вся система ориентации в космосе, которую там доводили до ума», оказалась за тем столом, где постоянно работал Константин Коханов, которому разрешили с ней экспериментировать так, чтобы только из неё поменьше шло дыма и как можно реже взрывались конденсаторы.

И вот однажды, как голос Всевышнего сверху за его спиной раздался голос Сергея Николаевича, конкурента Новикова, работавшего за соседними стеллажами с радиоизмерительной аппаратурой:

- «Смотрю, я на тебя Константин, и на своего практиканта Сашу Киселёва и думаю, куда бы мне написать по поводу него письмо, – товарищи вы выпустили брак, но только кто его прочитает и тем более, кто этот брак устранит?»

Саша Киселёв с параллельного потока учился в группе по специальности техник-радиомеханик. Он, в отличие от своего двойного тёзки, с которым я учился в одной группе по специальности техник-электромеханик, являясь по оценке наших знаний на треть троечниками, был, чуть ли не отличником и, по крайней мере, знал значительно больше нас из того, что было совсем не нужно на производстве.

И поэтому сделанная Сергеем Николаевичем косвенная оценка моей технической подготовки, приятно удивила ещё потому, что добиться от этого человека какой-то похвалы было практически невозможно. Любимым выражением Сергея Николаевича, когда он возвращался с какого-то бестолкового совещания при обсуждении таких научных тем, как кого и в каком количестве отправить на плодоовощную базу, в колхоз или в помощь народной дружине, для патрулирования Калининского проспекта (теперь Нового Арбата), после взгляда на циферблат наручных часов, было: «Чёрт возьми, уже два часа дня и мной ещё ничего не сделано для бессмертия».
Честно говоря, мне тогда показалось в словах Сергея Николаевича больше иронии, чем правды, но вскоре я понял, что он, действительно всё это говорил всерьёз. В этом я убедился, когда ко мне подошёл выпускник какого-то Лесного института, в котором была кафедра то ли оптики-механики, то ли просто электроники, попавший к Сергею Николаевичу по распределению, с просьбой объяснить ему, что представляет собой двухполупериодный выпрямитель, который он ему поручил собрать.

Я сначала подумал, что инженер шутит или просто с кем-то на спор, решил меня разыграть. Поэтому и ответил ему также вопросом, поинтересовавшись, – «не сразу ли после детского сада, он поступил в институт, потому что, даже в школе рассказывают, что это такое? Инженер смутился и, наклонившись надо мной пониже, так чтобы никто больше не слышал, тихо повторил, что он честно не знает, что это такое.

– А как же Вы проходили электротехнику в институте?» – всё же решил уточнить я.
– А также, – почему-то улыбаясь, хотя впору было плакать, ответил инженер, – как и все остальные предметы, – «сдали зачёт, порвали конспект, выпили с радости и всё сразу же забыли…».

Мне ничего не оставалась, как не нарисовать на листке бумаге принципиальную схему выпрямителя и объяснить инженеру принцип его работы. Когда инженер вернулся на своё рабочее место, я вспомнил весь боевой и доблестный путь моей группы в техникуме, которая называлась «У», имеющей численность на первом курсе 33 человека, и переведённой на третий курс с первого раза, только в количестве 2-х человек, потому что остальные срезались, кто на экзаменах по сопромату, кто по электротехнике. «Жертв» на электротехнике было больше, поэтому неудивительно, что я оказался среди этих бедолаг. После пересдачи экзаменов, в группе осталось 22 человека, из которых затем исключили ещё одного человека, не ввиду его плохих знаний, с этим у него всё было в порядке, а из-за его частых попаданий в медвытрезвитель и связанных с этим частых «прогулов» лекций по всем предметам…

Теперь мне стало понятно, почему Сергей Николаевич, глядя на меня и моего руководителя практики, который всегда сидел ко мне спиной и не обращал внимания, чем я занимаюсь, всё мне тогда высказал о работе своих молодых специалистов. Самое для него было, наверно, неприятное, что я некоторое время работал в его группе и моим наставником у него был техник Мельниченко. Получилось так, что в день посещения королём Афганистана музея Вооружённых сил, меня отправили к Новикову по ошибке и уже на следующий день забрали из его группы и перевели обратно в группу Сергея Николаевича.

Но не прошло и недели, как в лабораторию прислали инженеров-практикантов, и поэтому, считая двух техников-практикантов ненужным ему балластом, Сергей Николаевич попросил начальника лаборатории, одного из них перевести в группу Новикова, при этом любого, какого он сам захочет взять, а не потому, что он тем самым, хочет конкретно от кого-то избавиться.

Старший инженер Новиков выбрал меня, и теперь только до Сергея Николаевича дошло, кто у него действительно был и остаётся в качестве балласта. Вот, собственно говоря, вкратце, как тогда обстояли дела в НИИ, в котором люди должны были заниматься наукой, а не отвлекаться на то, чтобы как-то и чем-то занять никому ненужных молодых специалистов.

Одного мне было непонятно, почему люди, в своей массе, и не только рядовые исполнители, которые, под неусыпным наблюдением компетентных органов, повышали обороноспособность своей Родины, занимаясь разработкой новой военной и космической техники, не должны были знать, где будет применяться их та и или иная разработка. И только по конфигурации платформы, на которой она устанавливалась или по требованиям к весу изделия могли догадаться, где она будет применяться на земле или в космосе. Поэтому только теперь, по прошествии более 40 лет (в 2012 году), мне стало понятно, в какой повергло шок руководство НИИ известие, что какой-то техник-практикант, оказался в курсе того, что должен быть знать ограниченный круг лиц. И, самое главное то, что как он выяснил, а не советская разведка, их «сверхсекретная» разработка, уже используется за границей и даже совершенствуется по тем направлениям, о которых в институте даже не могли себе представить.
Я ради интереса, зная приблизительно, как называлась та, наделавшая в институте переполох книга, год издания и что выпустило её издательство «Прогресс», попробовал найти её по каталогам в РГБ. Поиски оказались тщетными. Большая вероятность того, что весь ей тираж был изъят из продажи, как и в 1965 году один из номеров газеты «Московская Правда», где в опубликованном выступлении, посвящённом 20-летию Победы в Отечественной войне, министра обороны СССР маршала Р. Я. Малиновского, в конце фразы о том, что многие страны после Великой Отечественной Войны встали на путь социалистического развития, вместо слова развития, было напечатано – разгрома. Эту газету принёс в техникум учащийся нашей группы Королёв, однофамилец Генерального конструктора Сергея Павловича Королёва, о котором, кто, он такой, я узнал только в день его смерти 14 января 1966 года, за день до того, как об этом написали во всех газетах, находясь на преддипломной практике, непосредственно, в институте.

Самое интересное, что перед этим, я там никогда не слышал, чтобы кто-то упоминал об этом человеке, даже как о простом руководителе какого-нибудь проекта. Так, что возможно и тираж этой книги был изъят из продажи, а также и из свободного доступа в обычных библиотеках. И даже мой дипломный проект, где об этой книге, вообще нет упоминания, отправленный в спецхран, с грифом «Совершенно секретно», должен был храниться 50 лет, и рассекречен только 2016 году, если только после распада СССР его сразу же не выбросили на помойку.

Но разве мог знать я, о действительном состоянии советской науки в те годы, лучше, чем те, кто этой наукой занимался, как, например, Борис Евсеевич Черток, советский и российский учёный-конструктор в области ракетно-космической техники, один из ближайших сотрудников С. П. Королёва. В его воспоминаниях отмечается, что хотя, когда мы «были бесспорными лидерами в мировой космонавтике, – однако в лунной программе США опередили нас уже тем, что сразу объявили её общенациональной» программой, обратившись к своим гражданам с призывом о том, что «каждый американец должен внести свой вклад в успешное осуществление этого полета».

В связи с этим, как далее пишет, Б. Е. Черток, – «Космические доллары» начали проникать почти в каждую область американской экономики. Таким образом, подготовка высадки на Луну оказалась под контролем всего американского общества», а не как в СССР под контролем даже не всего партийного руководства, а только исключительного Первого секретаря ЦК КПСС Никиты Сергеевича Хрущёва, который, больше полагался на информацию, которой снабжал его сын Сергей.

С. Н. Хрущёв в 1958-1968 годах работал в ОКБ Владимира Николаевича Челомея заместителем начальника отдела, занятого проектированием крылатых и баллистических ракет, а также созданием систем приземления космических кораблей и ракеты-носителя «Протон».

Неудивительно, что В. Н. Челомей составил конкуренцию С. П. Королеву и в «Лунной гонке». Его проект предусматривал пилотируемый облёт Луны КА (космическим аппаратом) «ЛК-1», осуществление посадки экипажа на Луну и возвращение его на Землю с помощью КА «ЛК-700». После смещения Н.С.Хрущева, поддержкой которого пользовался В. Н. Челомей, с поста первого секретаря ЦК КПСС в октябре 1964 года, многие его проекты были закрыты, в том числе и работы над его новым ракетопланом. Продолжались работы только по варианту спускаемого аппарата ЛК-1 лунной программы.

Первый пуск РН (ракетоносителя) «Протон» состоялся 16 июля 1965 года, с выводом на орбиту тяжелого научного спутника, спроектированным в ОКБ В. Н. Чаломея и названного тем же именем, что и ракетоноситель.

Как мы можем убедиться в СССР, не только не было общенациональной программы, пилотируемого полёта на Луну, но даже имелось неприкрытое противостояние тех, кому было поручено правительством страны осуществление этого проекта – Королёва и Челомея. А, добавив ко всему этому ещё полную засекреченность результатов работы обоих КБ, даже от многих своих сотрудников, то можно не удивляться, насколько медленно продвигалось решение многих тогда, связанных с полётом к Луне, проблем.
После старта к Луне 16 июля 1969 года «Аполлона-11 с астронавтами Н. Армстронгом, М. Коллинзом и Э. Олдрином. Армстронг и Олдрин, навечно вошли в историю космонавтики», как первые люди, побывшие на Луне. Б. Е. Черток, рассказывая в своих воспоминаниях о поражении СССР в «Лунной гонке» США, всё-таки посчитал нужным подчеркнуть то, что «в июле 1969 года вся Америка торжествовала, подобно тому, как и Советский Союз в апреле 1961 года».

Когда в мае 1969 года я закончил службу в Советской Армии и вернулся домой, то одной их первых тогда мной прочитанных книг, был роман «Банкир» американского писателя Лесли Уоллера, изданного ещё в 1964 году » (London, 1964, русский перевод М., Прогресс, 1969). В этом романе в главе 59 (в издании М., Лексика, 1994, стр.569) я нашёл такие, впрямь, пророческие слова:

«Техника космического века так быстро развивается, что сегодняшний успех может стать завтрашней головной болью».

После таких слов американского писателя, можно было бы поставить точку в этой истории, но мне очень захотелось снова вернуться в 1961 год, в апрель месяц, когда 12-го числа, неожиданно раздался из репродукторов, внушающий страх, голос Левитана:

«Работают, все радиостанции Советского Союза…» и в наступившей на мгновение тишине, все, кто тогда находился рядом с радиоприёмниками и телевизорами, поняли, что это не война…

Как торжествовала Америка, после полёта астронавтов на Луну, я не мог видеть и даже представить не могу, какая у них тогда была там наэлектризованная атмосфера общенационального праздника, хотя, вероятно сохранилось много видео-фотоматериалов, того времени. Но это совсем не то, что можно почувствовать самому, находясь непосредственно среди ликующего народа, – его радость, смешанную с гордостью за свою страну, с которой не идёт ни в какое сравнение, не редкий в то время, хорошо оплаченный в США или организованный в СССР, «патриотизм», обычной массовки.

Во время первого полёта американцев к Луне в 1968 году я находился в Советской Армии. Весь мир с напряжением следил за тем, как закончится эта первая космическая одиссея к ближайшему к нам в космосе небесному телу и только в Советском Союзе пресса, отнеслась к этому событию так, как будто это был первый перелёт из Лондона в Токио над территорией нашей страны.

С трудом, в каждой центральной газете, я находил краткие заметки о ходе полёта к Луне, разумеется, без всяких комментариев об успехах американской науки и тем более без откликов читателей на это историческое событие, когда, наконец, наступило время, покинуть «колыбель человечества» и начать прокладывать дорогу к звёздам.

А теперь перенесёмся с торжеств в Америке в июле 1969 года, к триумфу СССР в апреле 1961 года, к событиям того дня, когда первый в мире человек совершил полёт в космос и этим первым человеком, оказался гражданин СССР.

Я в тот исторический день 12 апреля 1961 года, находился на занятиях в 7 классе средней школы №149 города Москвы. Неожиданно в класс вбежала директор школы Клавдия Ивановна, и что на неё совсем было не похоже, не обращая внимания на преподавателя, которая старалась, что-то нам тогда объяснить, – закричала, – «ребята, первый, человек в космосе, наш советский, майор Гагарин, ура!!!»

Мы все повыскакивали из-за парт, окружили директора и наперебой, что-то стали спрашивать, стараясь, перекричать друг друга, но, в основном, почему-то больше всего, всем хотелось узнать, имя первого космонавта.

Директор, растерялась, так как имя космонавта почему-то у неё сразу же вылетело из головы, как только до неё дошло, какое только что произошло в стране, важное для всего человечества, событие. Директор, на мгновение растерялась, а потом, к радости всего класса, крикнула:

«Занятия отменяются! Слушайте радио, смотрите телевизор!» – и уже вслед нам выбегающим из класса, – «Это может быть самое главное событие в вашей жизни».

Когда мы оказались на улице, над посёлком «Сокол» уже кружился вертолёт и разбрасывал разноцветные листовки с портретом Юрия Гагарина в лётном шлеме.

В то время шло расширение Ленинградского проспекта и на месте подземного путепровода в сторону его развилки на Ленинградское и Волоколамское шоссе, тогда ещё был глубокий котлован. Часть листовок упало в него, и мы сразу побежали туда, так что мне даже повезло найти там, одну из этих листовок.

Как зовут Гагарина, мы узнали по пути к котловану, и очень завидовали бежавшему рядом с нами Юре Ципперману, что он тёзка космонавта. А вокруг царила атмосфера настоящего праздника, который нельзя было сравнить, с октябрьскими и первомайскими мероприятиями, хотя народ выходил на улицы, не под игру многочисленных уличных оркестров, чтобы занять место в колоннах для участия в демонстрации трудящихся, после традиционного военного парада, а сам, и шёл в сторону Красной площади.

Но то, что люди вышли на улицы сами, да ещё в таком невиданном количестве, впервые, после февральской и октябрьских революций, не на шутку перепугало советское партийное руководство. Для них незапланированный и не подконтрольный патриотизм, был тогда страшнее происков империализма.

Поэтому, нет, чтобы воспользоваться ситуацией и поддерживать настроение высокого духовного подъёма нации, за счёт того, чем действительно можно было гордиться, в последующие годы, целенаправленно, началась вестись пропаганда, что космонавты в космосе, такие же герои, как шахтёры под землёй, сталевары у доменных печей и полярники на дрейфующих льдинах.

Что касается последних героев, то их уже изрядно подзабыли, хотя дрейфующие станции продолжали работать, но фамилии первопроходцев, да и самого известного из них Ивана Папанина, задай о них вопрос кому-нибудь на улице, конечно, вряд ли кто вспомнил, в то время как артист Анатолий Папанов, с похожей фамилией, был известен всем.

И, не только договорились, но даже додумались в итоге до того, что стали говорить о космонавтах, как о каких-то монтажниках-высотниках, которые отправляются в космос, как и те на обычную для них работу, и теперь даже не надевают скафандров. Зачем надо было знать тогда советским людям, что надень космонавты скафандры, то в кабине нового космического корабля хватило бы места только для двух человек, а не для трёх, и пренебрегали их безопасностью, только ради демонстрации всему миру новых успехов советской науки.

24 апреля 1967 года совершив полёт без скафандра на новом корабле «Союз-1», Владимир Комаров погиб при посадке, якобы из-за неисправности парашютной системы спускаемого аппарата. Во время полёта Комарова в космосе к нему, после стыковки кораблей «Союз-1» и «Союз-2», планировался переход ещё двух космонавтов, но старт «Союза-2» в последний момент был отменён из-за каких-то проблем с «Союзом-1».

Но, даже после гибели Комарова полёты без скафандров продолжались до 30 июня 1971 года, когда при приземлении «Союза-11» произошла разгерметизация спускаемого аппарата и гибель экипажа корабля их трёх человек – Георгия Добровольского, Владислава Волкова и Виктора Пацаева.

Фотография: pbs.twing.com

Только гибель этих космонавтов, которая потрясла советский народ, заставило советское партийное руководство, отказаться от опасных экспериментов над людьми в космосе, и понять, что работа в космосе, всё-таки отличается от работы шахтёров. Хотя та и другая работа, связана с постоянным риском, но у шахтёра, если что с ним случится, всё-таки есть шанс, что его спасут, а у космонавта, в отличие от него – такого шанса нет.

Космонавты снова стали летать в космос в скафандрах, но к тому времени вера у советского народа в превосходстве СССР над Америкой в освоении космического пространства, погасла навсегда.

Почему История России – ничему не учит никого, кто продолжает руководить страной? Ответ лежит на поверхности. Если государство, в лице своего Президента требует, чтобы техника и оборудование для научных исследований закупалось у производителей на конкурсной основе, на каких-то аукционах, экономя на этом каждую копейку, погрязшими в коррупционных скандалах чиновниками, – то, говорить, что какие-то «сколково» и всякие «наукограды», у чёрта на рогах, решат все проблемы, просто смешно. Почему же тогда и на конкурсной основе, и на тех же аукционах не определять, приоритеты научных исследований, в том числе по вопросам, связанным с пилотируемыми космическими полётами, и не подождать, пока в космос не полетят частные космопланы, которые «с радостью возьмётся создать российский малый бизнес».

Правда в это верится с трудом, даже в случае оказания ему государством такой же финансовой помощи, как и тем, кто этим уже занимается, и реально способен добиться определённых успехов на мировом рынке космических услуг.

В то же время не столько смешно, сколько опасно сейчас, бросать в угоду спортивных амбиций и тщеславия премьер-министра Владимира Путина (в 2012 году), огромные государственные средства на проведение олимпийских игр, чемпионатов мира и всяких саммитов, где на Россию, всем просто начхать, и не считать, что это является преступной расточительностью. Да ещё расточительностью в таких размерах, за которую, по условиям военного времени, все знают, что полагается, вместо орденов и очередных воинских званий.

Хотя эта статья была опубликована в Интернете в 2012 году, но по ней можно судить, что за последние восемь лет в российской космонавтике ничего не изменилось к лучшему, кроме постоянно меняющихся планов когда-нибудь, в середине 21 века, оставить нашими космонавтами следы на Лунной поверхности, когда американцы и китайцы уже начнут строить или уже построят свои лунные базы и на Марсе города .