Дневник метеоритной экспедиции Константина Коханова 1982 года

Трудно без смеха или хотя бы без иронии в голосе сказать, что у Константина Коханова в 1982 году была «самая точная», для того времени, административная карта Иркутской области 1956 года (масштабом 15 км в 1 см), предполагаемого района падения Тунгусского метеорита, хотя ещё была прорисовка на кальке русла Большой Ерёмы и русла Алтыба до Первого ручья, с карт масштаба 1:100000, которые он просмотрел у геологов в 1973 году, но по сути весь Алтыб (с Левым Алтыбом) были для него сплошным белым пятном, хотя это для него было не так уж и важно, потому что он тогда предполагал найти воронку от падения Тунгусского метеорита сопоставимую с величиной Аризонского кратера.

На прилагаемой ниже фрагменте административной карты Иркутской области 1956 года, дополнительно указаны пропущенные в ней названия некоторых рек и расстояния от устья их впадения в Большую Ерёму до устья Большой Ерёмы (Анандякита, Алтыба, Кирикана и Большой Чайки), а также и расстояния от устья притоков, впадающих в реку Алтыб (Правого и Левого Алтыбов и Норионгны) до устья реки Алтыб, по данным российского государственного водного реестра.

Дополнительно указаны также на карте две даты (два года): высадки с вертолёта пожарников Константина Коханова с лодкой и с его попутчиком из Иркутска до бывшего посёлка Усть-Чайка, выше правого притока Большой Ерёмы Анандякита в 1972 году и достижения им на вёсельной лодке устья правого притока реки Алтыб в 1979 году.

1.

Предисловие

Из письма Елены Парфёновой Константину Коханову от 31 января 1974 года, члена «Комплексной самодеятельной экспедиции» (КСЭ), занимавшейся изучением «Проблемы «Тунгусского метеорита», с которой Константин Коханов познакомился в 1971 году, на «Заимке Леонида Кулика», в эпицентре предполагаемого взрыва в 1908 году Тунгусского метеорита, и до 1974 года, находившейся с ней в переписке:

«…Вот ты, Костя, меня удивляешь своим пристрастием к метеориту. Может быть я ошибаюсь, но создаётся впечатление, что это дело твоей жизни. Я же не могу так заниматься чем-то одним, и всё время раздираема разными увлечениями. И ещё, хотела бы я узнать твое мнение, вот на какую тему. Только в последние годы я поняла, что просто искать кусок метеорита (где бы ни было) – это, в общем-то, дилетантство. И если уж идти туда, то надо по-настоящему изучать всё, а для этого нужна подготовка. И сейчас я решила, что появлюсь в тех местах только, когда научусь что-то понимать во всех этих вопросах…».

Приводя этот отрывок письма, я хочу обратить внимание на то, что любое откладывание решения интересующей человека проблемы, связанной с определённым риском для его жизни или с большими материальными затратами, чтобы решить её самому, когда он к этому будет полностью готов, как правило, приводит к тому, что он просто начинает терять к этой проблеме интерес и тем более решать эту проблему лично.

Как написал в своих воспоминаниях один из руководителей КСЭ, академик Геннадий Плеханов, в Комплексных самодеятельных экспедициях, связанных с поисками следов вещества Тунгусского метеорита, приняли участие более 1000 человек, причём в основном, только по одному разу.

Большинство, кто ещё интересовался проблемой Тунгусского метеорита, дальше участия в различных конференциях с докладами по поводу новых гипотез происхождения Тунгусского метеорита и причин его взрыва, больше себя ничем другим не утруждали, а сменившее их поколение «молодых учёных» теперь продолжает искать место падения Тунгусского метеорита по космическим снимках, на которых, как мы периодически узнаём из прессы, находят, всё, что очень хочется найти, – нашли даже «Ноев Ковчег» на Арарате, хотя до этого фотографировали место, где он «действительно» находится, даже с самолётов.

(В 1943 г. американские пилоты с самолёта-шпиона У-2 сделали снимок Арарата … На снимке Арарата, сделанном в 1999 году со спутника «Иканос-2», также виден странный объект. … Итак, Араратская аномалия – это первый Ноев ковчег на высоте 4275 метров, а по некоторым данным – на высоте 4725 метров.
Подробнее, с этой чушью о находке «Ноева ковчега», можно ознакомиться на сайте: https://www.epochtimes.ru/content/view/64627/34/).

Константин Коханов: «Дневник рекогносцировочной метеоритной экспедиция 1982 года»

О начале экспедиции Константина Коханова рассказывалось им в 1982 году не как обычно в дневнике, а в письмах к жене Кохановой Татьяне Фёдоровне. Письма к жене отправлялись из населённых пунктов Иркутской области, где были почтовые отделения (из Красноярска, Усть-Кута. Подымакино и Киренска). Первые письма были написаны в поезде №10 «Москва-Красноярск» с прицепными вагонами до станции «Лена» в Усть-Куте:

Письмо от 21 мая 1982 года

Здравствуй Таня! Вот уже сутки я нахожусь в пути. Вагон «экстра-класса: синенький, жёсткий и, если бы ещё он не был и плацкартным, то можно было бы ощутить полный сервис путешествия начала 50-х годов.

Поезд идёт с опозданием. Всё приготовленное тобой для поездки уже съел. Теперь одна надежда на вагон-ресторан.

Поезд (вернее вагон) будет стоять в Красноярске часов шесть. Дальше, после сформирования нового состава, поеду к «Лене». Вот кажется и все новости. Не скучай. Привет Вовке. Костя.

Письмо от 23 мая 1982 года

Здравствуй Таня! Извини за неровный почерк, – это из-за поезда, – трясёт. Почти все красоты Урала проспал, но в отличии от многих, которые смотрели в другую сторону, когда проснулся, увидел столб на границе Европы с Азией.

После Урала пошло одно сплошное берёзовое однообразие западносибирской низменности: берёзы – пахота, пахота – берёзы и до горизонта ни одного холмика. В Новосибирске был ночью. По сравнению с Пермью, в Новосибирске было тепло. Так как вагон, в котором я еду, находится в хвосте состава, особого желания сбегать на вокзал не было.

Утром поезд приближался к Красноярску. Природа снова заиграла разнообразием, как и на Урале. Сначала за окном моросил дождь, потом проклюнулось солнце.

Поездка пока не осточертела, видимо сказывается длительный перерыв между моими путешествиями. Передай привет Вовке, Жуковым и Балашовым. Костя.

Для справки: два письма, отправленные из Красноярска были в одном конверте и пришли в Москву (по почтовому штемпелю) 27 мая 1982 года.

Письмо от 23-24 мая 1982 года

Здравствуй Таня! Хотя поезд опаздывал в Красноярск прибыли вовремя. Наши прицепные вагоны отогнали в тупик, где и объявили, что поезд пойдёт дальше почти через семь часов. Поэтому я со своими двумя попутчиками пошёл осматривать достопримечательности города, в котором был десять лет назад.

Магазины, кроме некоторых продовольственных, были закрыты. Пришлось доехать до моста через Енисей, чтобы дальше продолжить пешую экскурсию. С моста мы увидели, что на острове, в части, где находится новый дворец спорта, расположились в линию, вдоль берега, несколько рыбаков.

Конечно было интересно узнать, какая рыба ещё водится в Енисее. Оказалось, что хотя и редко, но клюёт хариус. При нас поймали двух, грамм по двести.

От рыбаков мы отправились к стадиону, который расположен с противоположной стороны моста, на том же острове…

Следует отметить: Стоящий за входом на стадион мужчина, когда увидел нас, предложил нам посмотреть бесплатно проходящий там футбольный матч, так как на нём было мало болельщиков и поболеть за какую-нибудь команду. Всё-равно нам было делать нечего, и мы отправились смотреть футбольный матч.

… Минут двадцать смотрели матч между командами второй лиги «Автомобилист» (Красноярск) и «Торпедо» (Улан-Уде). Игра проходила вяло, возможно играли дублирующие составы, но выяснять было как-то неудобно, и мы покинули стадион.

После стадиона отправились в Краеведческий музей, благо он находился неподалёку. Это было третье культурное мероприятие, так как в самом начале, мы посетили выставку «Подснежник-82» (творчества детей), только из-за того, что она располагалась в церкви 18 века. Но великолепная архитектура снаружи, как-то не гармонировала с полным отсутствием внутреннего убранства церкви, которое, согласно пояснительной записки не сохранилось, не известно по чьей вине.

Детские картины, выполненная ими керамика, сделанные игрушки, гобелены, на фоне побелки, выглядели как-то отчуждённо и были словно задавлены сводами, отражающими свет люминесцентных ламп.

В Краеведческом музее, в отличии от выставки, мы пробыли незаметно для себя, часа полтора. В музее хорошо представлен животный мир Сибири: все виды рыб, пернатых, зверей, – многое в оригинальных диорамах, имитирующих уголки природы с их обитателями. Интересно представлены экспонаты быта народов Сибири. Остальное и современность, особого впечатления не производят.

После музея, приняли решение посетить пароход «Святой Николай», на котором Ленин отправился в ссылку, но к этому времени доступ на пароход был закрыт, и мы отправились обратно на вокзал. По пути пообедали в столовой и зашли кое-чего купить в магазине в дорогу.

На вокзале были где-то за полтора часа до отбытия поезда. Прошлись по вокзалу, потом обошли его вокруг и … (?!)… увидели, что поезд «Красноярск-Лена» с нашими вагонами, отходит от перрона. Около вагонов бегает милиция. Поезд резко останавливается, кто-то нажал стоп-кран.

Мы, не раздумывая бросаемся к вагону. Не помним, как оказываемся внутри. Поезд трогается снова и опять, кто-то дёргает стоп-кран и так в течении минут двадцати. До нашего появления поезд останавливали трижды. Оказывается, что с сегодняшнего дня вся страна перешла на летнее расписание движения поездов, но сопровождающие нас проводники даже об этом не подозревали.

Как выяснилось стоп-кран нажимали сезонные рабочие без своих сопровождающих. У сопровождающих были паспорта и самое главное деньги. Милиции всё-таки кое-как удалось восстановить порядок. Одного сезонного рабочего увели. Поезд отошёл от Красноярска без восьми пассажиров. Из нашего вагона отстали четыре пассажира. Правда, один из них, догнал наш поезд, где-то часа через три-четыре, на поезде «Москва-Тында». Один из сопровождающих догнал на самолёте уже в Братске и поезд и рабочих (к великой радости последних, выраженной словами одного из них: «Теперь живём!»…

Следует отметить: Догонять поезд пришлось не только мне с попутчиками бегом, пассажиру на поезде «Москва-Тында» и сопровождающему рабочих на самолете, но ещё солидного вида, пожилой семейной паре, с Украины. Когда проводники прицепных вагонов объявили пассажирам в Красноярске, что поезд на станцию «Лена» отправится только через семь часов, и они могут погулять до этого времени по городу, главное, чтобы за час до отправления поезда, все были на вокзале, а те, кто придёт раньше, могут занять свои места в вагонах в тупике, куда их на это время поставят. У семейной пары в Красноярске жили их знакомые, и они тогда отправились к ним в гости.

Но знакомых дома не оказалось, и семейная пара побродив немного по городу, отправилась в тупик, чтобы сесть в свой вагон. При подходе к тупику, семейная пара увидела, что их прицепные вагоны «кукушка» (небольшой манёвренный паровоз) медленно повезла к вокзалу. Стоящий у раскрытой двери одного из вагонов сезонный рабочий, когда их увидел, закричал им, что поезд отходит раньше и нужно бежать им либо сейчас к вагонам, либо на вокзал.

Семейная пара бросилась бежать в сторону, набиравшей скорость «кукушки», и их сезонные рабочие, на ходу поезда, буквально втащили в тамбуры разных вагонов, причём женщина при этом сильно ободрала колени. История мужчины, который догнал наш поезд на скором поезде «Москва-Тында», была ещё интересней. Гуляя по Красноярску, он где-то увидел очередь за апельсинами и на последние три рубля, ему посчастливилось купить там два килограмма.

Когда он пришёл на железнодорожный вокзал, и понял, что его поезд ушёл, ему ничего не оставалось, как обратиться за помощью к начальнику вокзала. К его счастью начальник вокзала его пожалел и предложил способ, как ему можно попытаться догнать свой поезд. Как оказалось, в то время ожидалось прибытие в Красноярск скорого поезда «Москва-Тында», который обгонял пассажирский поезд «Красноярск-Лена» в Тайшете, и начальник вокзала посоветовал ему обратиться к проводникам этого поезда, может быть кто-нибудь и пустит его в свой вагон.

Мужчина с апельсинами в авоське пробежал почти весь состав остановившегося на перроне поезда
«Москва-Тында», сбивчиво объясняя проводникам, что он отстал от своего поезда, но никто сажать его без билета в свой вагон не хотел, скорее всего потому, что у него не было денег. Всё-таки, одна проводница над ним сжалилась, когда он вместо денег протянул ей авоську с апельсинами и к тому же даже отказалась у него их забрать в Тайшете.

… За окном поезда цветут полевые тюльпаны, подснежники, почти везде черёмуха. От Красноярска поезд идёт со всеми остановками, стоит минут по двадцать-тридцать на каждом переезде.

Самая большая достопримечательность последнего этапа пути – Братская ГЭС. Поезд идёт по кромке плотины. С одной стороны, стометровая пропасть, с другой, почти вровень с поездом (так кажется) водохранилище, на котором ещё достаточно льда.

Поезд идёт медленно, так что многие успевают бросить монеты, хотя очень сомнительно, что они долетят до Ангары. Вот, кажется и все последние новости за два дня. До свидания. Привет Вовке, Жуковым и Балашовым. Костя.

Письмо от 25 мая 1982 года

Здравствуй Таня! Около шести утра (час ночи по московскому времени) прибыл на станцию «Лена» (Усть-Кут). Двое ребят из числа приехавших сезонных рабочих, к счастью помогли поднести мои вещи к камере хранения.

Багажная касса открывалась в 8 часов утра и поэтому я отправился изучать ближайшие от речного порта «Осетрово» окрестности с целью обнаружения ближайших лодочных стоянок. Попутно изучал расположение магазинов, которые тоже начинали работать с 8 до 10 часов.

Первым делом выяснил, что в городе находится только ведомственная гостиница, в которой к тому же не было мест. Стоянки лодок оказались рассредоточенными по разным местам, большинство лодок, явно, в этом сезоне, не использовалось. Это немного удручает. Правда я ещё не досконально изучил берега.

В багажной кассе выяснилось, что мой груз пришёл только вчера. В багажном отделении проверил сохранность тары. Получать груз, пока не договорюсь конкретно об обкатке мотора, не буду.

В магазинах всюду балатонский салат, фаршированный перец, баклажанная икра. Есть яичный порошок. Больше ничего интересного нет. Так что во всём у меня на сегодняшний день, полная неопределённость. Но ничего, не унываю. До свидания, привет Вовке! Костя.

Письмо от 26 мая 1982 года

Здравствуй Таня! После того, как отправил тебе письмо пошёл снова изучать лодочные стоянки. В этот раз поехал в западный грузовой район, расположенный примерно в 8-10 км от станции «Лена».

В устье реки Куты обнаружил кооперативную лодочную стоянку. Зашёл к сторожу. Спросил, – может ли какой-либо владелец мотора «Ветерка-12» обкатать новый «Ветерок-8»?

Сидевший в домике пожилой мужчина, сказал, что «Ветерок-8» не «Вихрь» и обкатать его может каждый. Он обратился к сторожу, – «А ты можешь?». Тот утвердительно кивнул головой.

Тогда я спросил: «Можно ли поставить рядом с домиком палатку? Зачем палатку? – сказал сторож, – располагайся в доме.

Тогда я сказал, что сейчас привезу вещи. Сказать, – привезу в Усть-Куте, – ещё не значит, что привезёшь. Три часа я стоял с поднятой рукой, между двумя вокзалами, речным и железнодорожным, и ни одна машина не остановилась.

Камера хранения багажа уже была близка к закрытию. Около 19 часов я зашёл к заведующей, чтобы узнать, когда она прекращает фактически работу и с иронией поинтересовался:

У Вас в Усть-Куте либо все шофера запуганы, либо каждый имеет мешок денег? Но, если каждый имел бы мешок денег, – продолжал философствовать я, – то тогда зачем работать? Значит первое заключение вернее.

Она (заведующая), пожала плечами, но вечером я понял, что был действительно прав. Строгости с отметкой в путевых листах доведены до абсурда, когда дело касается такси. За «Волгой-универсалом» я бежал метров триста, пока, наконец, не настиг её в глубине одного из дворов. Пассажир вышел. Я был счастлив, что, наконец, отвезу груз, но шофёр сказал, что он работает по заказу и ничем мне помочь не может. Я готов был завыть от досады на местные порядки, так как время истекало.

В помещении багажного отделения я попросил двух ребят помочь мне перекантовать ящик с лодкой на три метра. – Пять рублей, – сказал мне один из них, спасибо, – сказал я, – как-нибудь тебе скажут тоже самое, когда сам окажешься в более затруднительном положении.

На улице я подошёл к одному из мужчин с такой же просьбой. Перетащил с ним все свои ящики наружу. Ему было достаточно одного моего «спасибо» и мне с трудом удалось всучить ему две бутылки чешского пива.

Через полчаса, я всё-таки «выловил» микроавтобус, водитель оказался своим человеком-земляком, оказавшимся в этих местах не по своей воле…

Следует отметить то, что слово «выловил», нужно понимать буквально и не путать со словом «поймал». Продолжая попытки остановить машины, чтобы перевезти свой груз на берег Лены, я обратил внимание на странный манёвр одного микроавтобуса рядом с привокзальной площадью, водитель которого, взглянув на меня с поднятой рукой, сделал разворот в сторону железнодорожного вокзала, подъехал к его входу, вышел наружу и скрылся за дверями зала ожидания.

Я сразу понял, что это был «намёк» водителя, что мне делать дальше, и поэтому сразу побежал к зданию вокзала и перед его входом встал рядом микроавтобусом, и стал ждать шофёра. Ждать шофёра пришлось недолго, а на то, чтобы договориться с ним, отвезти мой груз к реке, на это у меня времени ушло ещё меньше.

…Учитывая, свою первую просьбу о помощи, я сразу спросил у двоих ребят, оказавшихся поблизости, – за сколько они мне помогут погрузить ящики в машину?

– Ну, зачем так обижать нас, как будто все сибиряки говно! – Ничего нам не надо! – Человеку надо помочь, – это мы без просьбы видели, потому и подошли.

Машина (микроавтобус) оказалась маленькой и мои ящики с трудом оказались размещёнными в ней – провозились минут тридцать.

Опять прямо-таки с трудом с трудом удалось всучить пиво – вроде бы и взять бы не прочь, здесь такого не купишь, а из принципа, ну, никак!

Правда, всегда подворачивается какой-нибудь убедительный довод, а то и просто жест, что не взять, – это уже кажется, как обидеть.

Едем по Усть-Куту. Надо же такое, сегодня, первый день в городе, а уже показываю шофёру дорогу. Правда за этот день я пересёк Усть-Кут четыре раза, а некоторые участки вдоль реки, посетил около десятка раз.

Разгружаюсь на лодочной станции. Сторож сразу же берёт топор, разбивает упаковку мотора. Я рассчитываюсь с шофёром. Оба остаёмся взаимно довольны.

Через тридцать минут мой мотор стоял на лодке сторожа, и мы делали отчаянные попытки его запустить, и если бы, не оказавшийся здесь поблизости Дюбаров Александр Александрович, мой новый знакомый, мы бы его долго ещё запускали.

Наконец, мотор запущен и сам обкатывается, а мы продолжаем знакомство за импортным пивом с традиционной сибирской закуской – выпили бутылок двенадцать.

Утром (26 мая 1979 года), с восьми часов, с другим сторожем Валерием Борисовичем, начинаем сборку лодки. Провозились до двенадцати часов. В двенадцать часов пришёл Александр, и мы установили мотор на лодку.

Остаётся съездить за бензином. В магазине «Лена» покупаю талоны на 100 литров бензина А72 и на 10 литров масла. Едем (плывём) на «Крыме» Саши по реке Лена к заправочной станции. Её некстати асфальтируют. Покупаем только машинное масло.

- Нечего ждать, – говорит Саша, – на моей даче, на противоположном берегу Лены, уже стоит бочка с разведённым маслом бензином. – Если хочешь, можем заправиться там.

Я, конечно, хочу. Снова плывём по Лене. Причаливаем, идём посёлком к даче. В бывшей баньке заправляем канистры смесью бензина с маслом. На тележке везём канистры к лодке, грузим и снова плывём по Лене обратно. Лена здесь шириной 500-600 метров, может даже больше. Разгружаемся.

Наступает самый ответственный момент, испытания моей лодки на ходу. Перетаскиваем лодку через боны. Саша управляет мотором, я сижу в качестве пассажира. На берегу собрались любопытные. За время сборки лодкой интересовалось человек пятьдесят, (интересовались), – сколько весит, из чего, какая цена, где купил и (ещё задавали) десятки других вопросов.

Все сходятся на том, что нужно ставить всё-таки «Ветерок-12». Мало ли что, пишут в инструкциях. Не ходи на полном газу – вот и всё.

Лодка летит по Лене. Меняю несколько раз положение в лодке. После сам начинаю управлять лодкой и сам причаливаю.

Спустя некоторое время, новые любопытствующие, стали просить показать лодку на ходу. Предлагаю желающим попробовать самим. Два добровольца, которых я без конца фотографирую, снова перетаскивают лодку за боны и не без явного удовольствия, делают показательный заплыв.

2.

3.

4.

Также, как и мы с Сашей, несколько раз меняют положение пассажира. Заключение одно и тоже, – слабоват мотор, – нужен «Ветерок-12». В следующий раз куплю «Ветерок-12», – говорю я, – вес тот же, цена тоже ненамного больше.

Обедаю у Саши. После обеда снова иду в магазин «Лена» и покупаю талоны на бензин ещё на 50 литров, на всякий случай (купленные раньше талоны на 100 литров бензина, я отдал Александру Дюбарову, за его разбавленный маслом бензин).

Завтра с утра пораньше в путь. Сегодня ещё раз попробую загрузить вещами лодку. Кончается, воистину трудовой день. До свидания, передай привет Вовке, Жуковым и Балашовым. Костя.
15 часов Москвы, 20 часов местного времени.

Письмо от 27 мая 1982 года

Здравствуй Таня! Прошёл по Лене первые 50 км. Уже сломал (срезал) одну шпонку, почти у самого моста, первого через Лену, на трассе БАМа. Произвёл свой первый ремонт отнюдь не в идеальных условиях, но успешно.

Около села Подымакино, сделал неудачную попытку причалить к берегу в момент прохождения теплохода «Заря». Опять зацепил винтом мотора за грунт. Шпонка, как ни странно, цела.

Остаётся проблема стоянок, мелкого ремонта и другие, но уже по мелочам. Так, что унывать некогда.
До свидания, привет Вовке, Жуковым и Балашовым. Костя. 6 часов московского времени
Письмо отправлено из Подымакино 27 мая 1982 года, пришло в Москву по почтовому штемпелю 1 июня 1982 года.

Письмо от 29 мая 1982 года

Здравствуй Таня! В прошлом письме из Подымакино, я тебе уже писал о некоторых мелких неприятностях, связанных с моим робким входом в новый курс дел, связанный с управлением лодкой. Теперь дело немного выправляется. Правда срезал ещё две шпонки.

Вчера прошёл населённый пункт Улькан (160 км от Усть-Кута). С бензином плоховато. Думал заправлюсь в Марково, но там только продают талоны, что в данный момент не более, чем сувенир для местного жителя.

5.

Спасибо, что ещё ребята выручили из Ленской экспедиции – дали 20 литров…

Кстати, деньги (или талоны) брать за бензин ребята отказались и когда я им давал 20-литровую канистру, то честно говоря, подумал, что наверно просто я им её подарил. Оказывается, плохо подумал о людях – разбавленный маслом бензин они мне принесли, а я, когда уговорил их взять у меня две бутылки чешского пива и посмотрел с какой жадностью они его выпили прямо на берегу, не удержался и дал им ещё по одной бутылки пива.

… Местные жители с интересом изучают «Романтику-2». Их удивляет, почему она такая устойчивая. Даже с некоторых (самоходных) барж видно, как к ней проявляют интерес капитаны и члены команд – с одной поочерёдно в бинокль смотрела вся команда. Конечно, наверно, интересно смотреть, как взлетает лодка на волнах, создаваемых винтом баржи. К сожалению, себя со стороны, я не могу увидеть.

До свидания. Передай привет Вовке, Жуковым и Балашовым. Костя.

Район Улькана. Письмо отправлено из Киренска 30 мая 1982 года, пришло в Москву по почтовому штемпелю 3 июня 1982 года.

Письмо от 29 мая 1982 года

Здравствуй Таня! Первые неприятности произошли с мотором. К этому времени я использовал весь запас шпонок фабричного производства и приступил к их серийному производству из подручного материала (гвоздей, сварочных электродов и т.д.).

После того, как у меня срезало очередную шпонку у села Верхнелугское, я был не в состоянии сдвинуться с места – шпонки летели одна за одной. Спасибо местные ребята выручили, а то бы наверно до сегодня мотор запускал. Оказывается, я не всё правильно понял из инструкции по запуску мотора.

И ещё одна достопримечательность этих мест. От Усть-Кута до Киренска, на расстоянии 301 км, только одна заправочная станция, где можно купить бензин по талонам. Это посёлок Макарово в 85 км от Киренска.

В посёлок Макарово я попал в субботу, а по субботам и воскресеньям заправщица не работает. Выручил начальник нефтебазы, который отпустил мне бензин сам. Но трудности мои в тот день на этом не кончились. Мотор у местных заводился с первого раза – у меня с двадцатого.

В третий раз, когда он заглох в пути – пришлось заночевать, а то с моим темпераментом, можно было бы при запуске вылететь в Лену. Утром произвёл небольшой ремонт и 30.05.82 года. приплыл в Киренск в 5 часов московского времени. Костя.

Впервые в письме никаких никому приветов. Письмо по почтовому штемпелю пришло в Москву 3 июня 1982 года. Последнее письмо к жене было написано уже в деревне Ерёма 8 июня 1982 года

[Дневник метеоритной экспедиции 1982 года Константин Коханов непосредственно начал с 27 мая 1982 года, когда ещё продолжал писать письма жене из Усть-Кута до Киренска, но более подробно и намного откровенней, чтобы от этих писем дома не сложилось впечатление, что у него, на самом деле, всё намного хуже и, возможно, ещё не скоро удача повернётся к нему лицом, и перестанет посылать его, ехидно усмехаясь, в свою голую задницу].

6.

7.

Дневник первого этапа экспедиции по реке Лене от Усть-Кута до Чечуйска с 27 мая по 30 мая 1982 года:

27 мая 1982 года.

В пять часов утра по местному времени. простившись со сторожем лодочной станции Валерием Борисовичем (Майоровым), я отправился в путь…

Кстати: перед тем, как оттолкнуть лодку от «причала» лодочной стоянки, сторож всё-таки поинтересовался, – плавал ли я когда-нибудь на лодке с мотором? Я ответил честно, что ещё никогда. Сторож только покачал годовой и не сразу ответил, – ну ты даёшь!

…Предстоял трудный путь вдоль Усть-Кутского порта «Осетрово» Иду на полном газу. Учитывая советы местных жителей, обхожу все видимые буруны на поверхности воды. Город спит. Стоят на якорях огромные баржи, кое-где виднеются корпуса затопленных судов.

Около самого моста через лену, в метрах 500 от него, наткнулся на какое-то препятствие. Шпонку срезало. Не сразу это до меня дошло. Первая неприятность. Что же, приходиться менять – первый раз в жизни. Оказывается, ничего сложного. Шпонка поставлена. Снова в путь. Мотор заводится (запускается) плохо. Сказывается моя полная некомпетентность в его обслуживании.

На мост через Лену въезжает медленно поезд. Поезд пассажирский, но станцию назначения на Западном участке БАМа, различить не удаётся. Мост удаляется. Оборачиваюсь – поезд всё ещё не прошёл мост.

Встречная баржа. Мчусь наперерез создаваемым ей волнам. Сердце ёкает: выдержит ли лодка? «Романтика-2» задирает нос, мотор недовольно урчит и я, наконец, (облегчённо) вздыхаю, что всё обошлось благополучно.

Потом было много встречных и обгоняющих меня барж, и теплоходов типа «Заря», но это уже волновало меня меньше. «Романтика-2» оказалась более надёжной, чем я предполагал.

Показался первый населённый пункт «Подымакино». Первое причаливание с исправным мотором. Убавил газ с некоторым опозданием, не успел откинуть мотор с снова срезал шпонку. Втащил лодку на берег. Написал письмо домой и опустил в почтовый ящик. Посетил три отдела магазина с раздельными входами. В промтоварном магазине купил за 4 рубля перчатки. Покупка, вынужденная. В начале путешествия замёрзли ноги и особенно руки. Потом ничего, даже было жарко…

Кстати: в продовольственном магазине, к моему удивлению, на всю длину полки, были выставлены бутылки водки «Пшеничной» с винтовыми пробками, такие же, как были у меня, предназначенные для обмена на бензин, и я пожалел, что вместо них не взял (не купил) дополнительно ещё бутылок пять импортного «Чешского пастеризованного пива».

…Сделал кратковременную остановку напротив населённого пункта «Казарки» (45 км от Осетрово). Здесь Лена делится островом на два рукава, по левому – плыли баржи, по правому – поплыл я. На правом берегу левого рукава Лены, который скорее всего пересыхает, я и позавтракал, вернее, пообедал. Съев импортный мясной завтрак.

В Подымакино (42 км от Осетрово), я поинтересовался у местных жителей о величине населённых пунктов вниз по Лене. Кроме Марково, все они небольшие. Через полтора часа пути зашёл в устье реки Таюра (правый приток Лены) и причалил, словно знал точно, почти рядом с магазином.

В магазине ничего интересного не оказалось. На берегу реки поговорил с местными жителями, посочувствовал их проблемам…

Кстати, когда я спросил у мужиков, – как жизнь? – один из них, сидевших на берегу, с наиболее хмурым видом, мрачно пошутил, – тебя, что к нам Брежнев послал? – а я, чтобы его не расстраивать, с серьёзным видом, утвердительно кивнул, полез в карман, достал из него конфету «Мишка косолапый», сунул ему в руку, и попросил не расстраиваться, что Генеральный секретарь ЦК КПСС ещё до сих пор не нашёл время посетить лично, их продовольственный магазин.

…Лодка, как и в Усть-Куте, даже там, вызвала интерес. Поинтересовался, – есть ли до Назарово на берегах зимовья и мне сказали, что в 20 км, на этом берегу Лены, есть изба бакенщиков. В ней, когда её увидел, я решил заночевать.

Изба просторная, приблизительно 3 х 4 метра, из бруса, с двухскатной крышей, с двумя окнами с видом на Лену. В избе три стула, три пружинных кровати. Стол, за которым вполне могут пообедать три человека. Печь была из бочки (от бензина). Верхняя её треть была на 2/3 срезана вдоль, к которой был приварен стальной лист, так что получилась настоящая плита, очень удобная для приготовления пищи. Если бы такие избы делали для себя охотники? Я уже не говорю о том, чтобы так оборудовали…

Кстати, после возвращения, когда я перечитывал этот дневник, подошла жена и прочитала этот текст на раскрытой странице и сказала, что уже где-то читала всё это, но там ещё было три миски. Тогда я просто закрыл дневник, было смешно, а сдуру оправдываться не хотелось.

… Затопил печь. Разморило. Ночь накануне не спал, всё готовился к путешествию. На лодке то и дело встряхивался ото сна, и снова проваливался в сон, что, конечно, было недостойно «капитана» в его первом рейсе по реке, где каждые 15 минут проходили, то одна, то две баржи, и поэтому нужно держать ухо востро.

В полудрёме вскипятил чай, не знаю, как хватило сил поджарить на туристической печке омлеты. Попил чай, половину омлетов съел, сел на кровать, на которой уже были постелены два спальных мешка-одеяла, не помню, как лёг, но когда (через какое-то время) проснулся, было темно, на реке горели бакены, а один ниже по течению даже мигал. Пошёл к реке. Вода упала, и лодка вся оказалась на берегу. Вернулся в избу. Снова лёг спать. Когда проснулся окончательно, было светло – 9 часов местного времени.

28 мая 1982 года.

Приготовил завтрак, вернее вскипятил воду, снова затопил печь, так как в избе было более чем прохладно. Снова пил какао с омлетами.

Ночью подвергся первому налёту разбойников из семейства грызунов. Сожрали (утащили) грамм 150 яичного порошка и утащили примерно столько же сушек. Яичный порошок был в двух полиэтиленовых пакетах, и всё равно черти почувствовали его сквозь их и прогрызли пакеты…

Кстати, я был сам виноват, потому что рюкзак с продуктами сразу не занёс в избу, а оставил его в сенях. И только, когда заметил идущую от рюкзака, с прогрызенной в нём дыркой, дорожку из яичного порошка по направлению к тайге, сразу занёс его в избу.

Ночью проснулся оттого, что начал греметь под кроватью банный таз и, осветив фонарём подкроватное место, увидел хомяка, который из мочалки, висевшей над тазом, безуспешно старался выдернуть из неё одно лыко. Он настолько увлёкся этим важным для него делом, что даже не понял, как оказался в моей руке. А, когда до него дошло, что его поймали, он сразу не только описался от страха, но даже заодно и обкакался.

В избе валялась большая пустая ржавая железная банка, то ли от джема, то ли от томатной пасты, и я, чтобы, хомяк после лыка, снова не прогрыз мой рюкзак с продуктами, сунул его в эту банку прикрыв её сверху большим поленом, и только утром выпустил на свободу.

…Капитально умылся тёплой водой. Даже как-то полегчало. Великое дело использование сухого горючего в подобных путешествиях: никаких забот в приготовлении пищи, экономит массу времени, 15 минут и литр воды вскипел, при этом расход горючего всего три таблетки, а в сутки (на все цели) – 150 грамм.

Пока записывал свои впечатления в дневник, снова захотелось горяченького какао – что ж иду подогревать воду. Что-то я засиделся, уже час местного времени, а я всё не готов к продолжению путешествия.

Иногда нужно дать себе возможность расслабиться, даже иногда «поплакать» можно, никого рядом, что кривить душой пере собой и мчаться только к понятной тебе цели. Прикладываю к дневнику перечень населённых пунктов от Усть-Кута (порт Осетрово) до Киренска на расстоянии 301 километра с указанием до них расстояний в километрах непосредственно от Усть-Кута:

1. Якурим – - – - – - – - – - – -14;
2. Подымакино – - – - – - – 42;
3. Казарки – - – - – - – - – - 45;
4. Таюра – - – - – - – - – - – 75;
5. Назарово – - – - – - – - – 116;
6. Верхнемарково – - – - – 138;
7. Тира – - – - – - – - – - – - – 151;
8. Улькан – - – - – - – - – - – 160;
9. Красноярово – - – - – - – 178;
10. Потапово – - – - – - – - – 193;
11. Верхнелугская – - – - – - 212;
12. Балашово – - – - – - – - – 216;
13. Макарово – - – - – - – - – 218;
14. Скобельская – - – - – - – 223;
15. Пашня – - – - – - – - – - – - 228;
16. Криволугская – - – - – - – 240;
17. Лазарева – - – - – - – - – - 252;
18. Кудрино – - – - – - – - – - 274;
19. Кривошапкино – - – - – - 291.

Продолжил путь в 11 часов московского времени (в 16 часов местного времени), в 12 часов 15 минут прошёл Назарово (116 км от Осетрово). Встречные суда попадались редко. Ближе к Марково стали нагонять и мчаться навстречу теплоходы типа «Заря».

В Марково у местных жителей спросил, где можно заправиться бензином, – сказали, что на талоны можно на ГСМ в Заярново. С правой стороны реки показалась церквушка, очень оживляющая местный однообразный пейзаж. С левой стороны посередине яра выложена брёвнами надпись «Ленин».

В Заярново узнаю, что здесь заправиться нельзя. Спросил кое- кого из местных, которые оказались отнюдь не ими, и в большей степени некомпетентности, чем я. К счастью рядом пристала моторная лодка с ребятами из Ленской экспедиции. Разговорились. Оказывается, в магазине талоны продают, а сам бензин брать неоткуда, 93-ий и тот кончается. Делюсь с ними своими проблемами: Мне бы литров сорок бензина, а то до Киренска рискую не дойти?

Ребята сказали, что могут дать литров двадцать, благодарю и за это. За бензином нужно ехать снова в Марково 3 км, за плавкран. Выехал из Заярнова в 15 часов 18 минут. Приехал в 15 часов 42 минуты, следовательно, скорость против течения была около 7 км/час. Переливаю бензин. Предлагаю за него деньги или талоны. Ребята не берут, лишь говорят: У нас не принято брать деньги за бензин, если его дают, только даром.

Даром брать не хочется, не в таком я ещё критическом состоянии и поэтому прошу хотя бы взять в качестве подарка 4 бутылки чешского пива. Пиво ребята с радостью берут, благодарят, даже как-то неудобно становится – потому что рассыпаются в благодарностях, хотя, если кому и кого нужно благодарить, так это мне и только их.

Еду (плыву) дальше. На одной из встречных барж в рубке суета, экипаж поочерёдно рассматривает меня в бинокль. Машу им в знак приветствия, рукой. В одном из створов реки я оказался по-соседству с двумя баржами и большим катером. Одна баржа шла встречным курсом. Были волны такой величины, что лодка подпрыгивала на 0,5 метра.

Прошёл (проплыл) населённые пункты Тира (115 км от Осетрова) и Улькан (160 км от Осетрово). За Ульканом стал искать место для ночёвки, какую-нибудь избу. К этому времени стемнело, на бакенах и знаках зажглись огни, а мотор внезапно заглох. Завожу (запускаю). Запуск нормальный, даю ход и
не сдвинулся с места. Объективно оценил вслух возникшую ситуацию, где единственным цензурном словом, было слово, – …приехал…! А всё потому, что опять срезало шпонку.

Пристаю к берегу. Выбирать теперь место для ночёвки не приходится и ночевать придётся здесь. В метрах двадцати от стоянки лодки нахожу две шестиметровые доски шириной 30 см и толщиной 4 см. Отволок каждую на место стоянки и затем притаскиваю ещё одну доску длиной 1 метр с тем же поперечным сечением. Когда настил для ночёвки был готов, приготовил ужин: банка тушёнки и какао с сушками – калорийно и питательно.

В полной темноте, если бы не было в качестве ночника месяца, ложусь спать прямо на изготовленный настил, завернувшись в спальный мешок-одеяло. Проснулся от того, что затекла рука и замёрзла правая нога. Открываю глаза, уже светало, тихо, но вдруг неожиданно раздался лай сразу трёх собак. Лаяли они поочерёдно, и так же поочерёдно им вторило эхо. Музыкальный концерт собачьего хора продолжался минут 15-ть, хотя может и больше, но я под собачий лай задремал и окончательно проснулся, когда всё вокруг было покрыто тонким слоем инея.

Особенно чувствительными к холоду оказались ноги, и поэтому, поставив кипятиться воду, я сделал несколько пробежек по берегу, потом выпил чашку какао и снова продолжил пробежки и только, когда почувствовал некоторую бодрость духа, приступил к замене шпонки.

Теперь пришлось ставить уже самодельную шпонку, занятие, как я уже говорил, не очень трудоёмкое, стоит только раз попробовать, и никаких проблем.

После замены шпонки, затянул потуже пору болтов на секции правого борта лодки, где просачивалась при крене лодки, иногда вода. Вытер на дне лодки воду – пока её в лодке собирается немного, и приступил к подготовке лодки к дальнейшему путешествию.

29 мая 1982 года.

Встал, как было сказано выше в этот раз по московскому времени рано, хотя по местному времени в 12 часов 30 минут. В этот день меня поджидало много неприятностей, но вначале всё шло хорошо, и я размечтался в идиллии приятного бездействия.

«Пролетали» (не обращал на них внимания) населённые пункты. По времени я предугадывал их появление, но потом началось что-то странное, по всем моим данным должно было появиться село Верхнелугское, а его не было.

Когда же, наконец появилось село, я решил сделать остановку, чтобы выяснить своё местоположение и опять не всё учёл при остановке лодки, но, как мне показалось, шпонку не срезал.

Вышел на берег и пошёл в село. В магазине у продавца выяснил название населённого пункта – оказалось это «Верхнелуцк». В магазине купил две банки «Снетка в томате» и одну банку съел на берегу.

Запустил мотор, включил «Ход» и срезал шпонку. Пристал к берегу, заменил шпонку, опять запустил мотор, но с тем же результатом. После третьей замены шпонки на берегу показался мотоцикл с двумя ребятами, которые начали мне махать руками и кричать: «Приставай к берегу, давай поможем!»

Пристал к берегу, объяснил ситуацию. Ребята говорят, что когда ехали в село, видели, как я запускал мотор, а когда поехали обратно увидели ту же картину. Причалил к берегу. На берегу нарезал ещё несколько шпонок и заменил уже срезанную на винте.

Может кто-нибудь из Вас попробует прокатиться? – обратился я к ребятам. Один из них сел в лодку,
дёрнул пусковой шнур, перевёл мотор на малые обороты, включил «Ход» и поехал (то есть поплыл) к моему великому (большому) удивлению.

Как мне потом объяснили ребята, я включал «Ход» на больших оборотах и поэтому срезал шпонку.
Правда, как удалось этому парню запустить мотор с первого раза, я и в этот раз, «вразуметь» не смог, хотя мне они несколько раз объясняли, как это сделать.

За эти первые дни своего путешествия, я перестал стесняться своего глупого вида, при освоении азов эксплуатации лодочного мотора, через интерпретацию (посредничество) опыта местных жителей.

Как мог поблагодарил ребят за консультацию и очень удивил их, когда подарил им на память. Бутылку румынского токайского вина. Ребята попробовали отказаться от подарка, но я настоял, чтобы они взяли вино, сказав при этом, что век живи – век учись!

Ребята уехали на своём мотоцикле, а я где-то с десятого раза запустил мотор и благополучно прибыл (приплыл) в Макарово, где находилась единственная заправочная станция, где можно было приобрести бензин за талоны рыночного фонда.

К этому времени у меня пустыми оказались четыре 10-литровые канистры, вытащил их из лодки и пошёл на заправочную станцию, но к моему горю, в субботу и воскресенье, она не работала, а сегодня, как будто мне назло, была суббота.

Местные жители мне посочувствовали, но бензина ни у кого не было. И если бы не начальник заправочной станции (ГСМ), товарищ Кувайшин Юрий Георгиевич, который отпустил мне бензин лично, видно пришлось бы плыть без заправки до Киренска. Узнав о моих планах, плыть без заправки до Киренска, товарищ Кувайшин сказал, что я сделал бы глупость, потому что даже в Киренске нет заправочной станции.

Узнав о моём маршруте, он сказал, если будут какие-то трудности с бензином в Подволошино, то я могу обратиться от его имени к начальнику нефтебазы тов. Сергею Пенигину, и он, можно надеяться, в просьбе обеспечить меня бензином, вряд ли тогда мне откажет.

После заправки в Макарово, я наверно раз двадцать вспотел. Представляю, как я выглядел, бесконечно пробуя запустить мотор, он постоянно глох или не подавал признаков жизни. Мимо меня проплыли, словно зовя за собой в голубую даль, пассажирский (туристический) теплоход «Иркутск» и танкер «Москва» …

Кстати с теплохода «Иркутск», с его палуб, на меня снисходительно смотрели сверху «туристы» и члены команды и это особенно злило меня, потому что мои героические усилия запустить мотор, для любителей комфортабельных путешествий, выглядели не столько глупо, сколько смешно.

…На моё счастье, опять ко мне на помощь пришёл местный житель, и опять мотор им был запущен с первого раза. Вот, что значит опыт. И хотя мне снова популярно объяснили, как запускать мотор, и я внимательно слушаю, и согласно «полученной инструкции», пробую запускать мотор сам, но мотор всё равно на малых оборотах продолжает глохнуть.

И вот, где-то с пятого раза, я всё-таки успел вовремя повернуть ручку увеличения оборотов и поехал (поплыл), правда, когда уже темнело, хотя и при свете Месяца (меньше четверти Луны), но километров через десять мотор снова глохнет, как назло посередине реки, и пришлось срочно грести на вёслах к берегу, так как сзади меня догонял танкер, который мог раздавить меня, как слон муху.

На берегу, очень неприютном, как-то мне не хотелось оставаться ночевать, отталкиваю лодку от берега, отгребаю подальше от кустов, и, к моему удивлению, запускаю мотор, чуть ли не с третьего раза. Это уже успех, но к этому времени, можно сказать, что уже стемнело окончательно…

Кстати, тогда же, сразу, не обошлось без неприятных курьёзов. Впереди, как мне показалось в темноте, по горящим фонарям, что у берегов Лены, слева и справа, стоят на якорях две баржи, и я решил проплыть между ними. Хорошо ещё, что скорость лодки была небольшой, и я заметил, что со стороны берега был «перекинут» (проложен на понтонах» временный мостик, но не между баржами, а от левого берега до работающей драги, углубляющей русло реки. И на этом «мостике», почти посередине перегорел красный фонарь, запрещающий плыть по этой стороне реки, баржам и теплоходам. Так что я успел развернуть лодку в сторону правого берега и проплыть дальше по реке перед вблизи от этой драги.

…После того, как я проплыл мимо драги сильно похолодало и начали понемногу замерзать ноги в резиновых сапогах. Прохожу село Криволугское и вижу перед собой уходящее вдаль прямое русло реки и над ним звёздное небо, и вот, именно там, опять посередине реки, глохнет мотор, ничего не остаётся, как грести к правому берегу. Берег обрывистый и я еле нахожу площадку, где можно выйти на берег и тем более различить, где река впереди делает поворот. Неожиданно, недалеко где-то ниже по течению реки я услышал шум мотора. Наверно моторная лодка, – подумал я, но к моему удивлению, почти прямо передо мной, показывается нос танкера (самоходной баржи), который проплывает в двадцати метрах от моего берега. Отталкиваю лодку от берега, чуть спускаю её с помощью причального фала, по течению реки, чтобы подставить под волны от винта баржи, вместо бортов, её корму.

Танкер проходит мимо, и я уже отчётливо вижу, где река, почти под прямым углом, делает поворот, и становится понятным, что увиденное мной впереди прямое русло реки, на самом деле, представляло собой мираж или отражение реки от её крутого, почти отвесного, левого берега.

Становится ясно, что здесь не переночуешь и нужно перебираться на левый берег, и я на вёслах переплываю реку. Ширина Лены в этом месте 300-400 метров. Причаливаю за деревней на песчаной косе, вытаскиваю лодку подальше на берег, чтобы её не смыло в реку волнами от проходящих мимо деревни самоходных барж.

Опять не учёл того, что вода падает и утром будут неприятности, связанные с разгрузкой лодки, но оттого что стало очень холодно, об этом стараюсь не думать, и начинаю собирать на берегу доски, поленья, брёвна, затем сразу развожу костёр и греюсь.

Затем ставлю кипятится воду в кипятильнике (в туристическом примусе на сухом горючем), завариваю в нём чай, выпиваю кружку чая, и сразу начинаю чувствовать, что не только окончательно согрелся, но и как на моей душе, после всех неприятностей в течении дня, наконец, хотя бы немного, полегчало.

Снимаю сапоги для просушки, надеваю туристические ботинки и снова иду за дровами. По реке, расцвеченные, как ёлки, плывут баржи, ощупывая прожекторами берега реки. Вдруг из-за поворота реки, «в зону миража», выскочила моторная лодка и с грохотом врезалась в берег, где-то ниже по течению, но не так далеко от меня, но явно не в песчаную косу, а в прибрежные камни.

Приношу дрова, бросаю в огонь и только приготовился снова погреться, как услышал хриплый голос и различил сквозь дым костра, фигуру сказочного лешего, в оборванной синтетической шубе, заспанного, а может и с глубокого похмелья.
Выслушал его торопливый, сбивчивый с повторами рассказ:

- Плыли мы с тестем за картошкой к брату в Макарово, а брата там не оказалось, но хуже ещё то, что как мы выяснили – картошку он продал. Плывём обратно, темно, холодно, а тут ещё баржи, ну ни туда, ни сюда. Решили пристать, ну и врезались в берег, наверно тесть заснул, потому что даже вылетев на берег, он так до сих пор не проснулся.

Он ещё, что-то объясняет мне, но я плохо вникаю в смысл его слов, потому что на душе снова начали скрести кошки. Периодически ходил за дровами, досками и щепками, чтобы от костра как можно дальше распространялось тепло.

Чуть забрезжил рассвет и «лешего», как ветром сдуло, я решил плыть дальше. Вот тут меня и поджидали не предвиденные неприятности. Лодку оказалось нельзя было сдвинуть с места, так как находившейся в ней груз, весом около 230 кг, глубоко вмял её в прибрежный мокрый песок.

Показалась баржа и я подумал, что может быть мне помогут идущие от неё волны, столкнуть лодку в реку, но они только били по корме, и я только напрасно тужился, хотя на метр, сдвинуть её с места.

Оставалось только философствовать, вытаскивая из себя наружу, непризнанного в СССР поэта:

«С русскими словами, что от сердца,
передающих русский колорит,
Разгружаю лодку, проклиная,
место то, на чём она стоит…».

Вытаскивать пришлось весь груз, и только после этого столкнуть лодку в реку. Снова загружаю её, отталкиваюсь от берега. пробую запустить мотор. После каждого «чиха», снова подкачиваю бензин в карбюратор. Теперь мотор хотя бы подаёт признаки жизни. Меняю положение ручки газа, орудую заслонкой, и нахожу, как кажется мне, общий язык с мотором.

Оказывается, нужно было, после каждого безуспешного запуска:

1. Подкачать бензин;
2. Ручку газа ставить в положение «большого газа»;
3. Заслонку полностью закрывать и только после этого, производить повторный запуск мотора.

Кстати, нельзя не отметить, что место, где я столкнулся с миражом, было хорошо «освоено» самоходными баржами, которые неоднократно, возможно с завидным постоянством, на повороте реки, втыкались своим носом в крутой левый берег Лены, оставляя на нём глубокие вмятины, происхождение которых, могло бы поставить в тупик, любых в то время, уфологов и экстрасенсов.

30 мая 1982 года.

Вышел (отплыл) в 5 часов местного времени, запустил мотор, лодка вышла на глиссирование, и я помчался по Лене. Когда мотор пробовал «урчать», уменьшал газ. Лена становилась всё шире и шире. На берегах реки было много рыбаков, стояли палатки, дымили костры. Безостановочно дошёл до Киренска. Хотел и его пройти (проплыть) мимо, но в порту сновали взад-вперёд катера и баржи, поэтому пришлось пристать к берегу. Пристал рядом с баржей, служащей причалом.

В Киренске тоже заинтересовались лодкой «Романтика-2». Товарищ с катера, приставшего к барже, сказал, – вот нам бы такую лодку, она так раз бы уместилась у нас на корме.

В Киренске опустил в почтовый ящик два письма домой. С большими предосторожностями вышел из Киренского порта, так как я остановился между двумя причалами, а течение было быстрое и с моими способностями можно было и не успеть запустить мотор так, чтобы не оказаться в непосредственной близости с какой-нибудь баржей или с большим портовом катером. Поэтому я закинул верёвку на причальный штырь баржи, так чтобы её можно было легко сбросить после запуска мотора.

Запускаю мотор, скидываю со штыря свою причальную верёвку, включаю «Ход» и выхожу из зоны порта. До Чечуйска от Киренска 66 км. Расстояния в километрах до расположенных перед ним населённых пунктов:

1. Никольское – - – - – - – 6 км;
2. Бубновка – - – - – - – - – 9 км;
3. Змеиново – - – - – - – - – 16 км;
4. Алексеевск – - – - – - – - 27 км;
5. Салтыково – - – - – - – - 41 км;
6. Алымовка – - – - – - – - 47 км;
7. Никулино – - – - – - – - – 52 км;
8. Банщиково – - – - – - – - 58 км;
9. Чечуйск – - – - – - – - – - 66 км.

В устье реки Киренги мотор глохнет. Запускаю мотор снова, выхожу из устья Киренги, но мотор снова внушает подозрение, опять произвольно падают обороты. Наконец причина выясняется. Оказывается, от вибрации кожуха закрывается заслонка карбюратора. Снимаю кожух и плыву дальше. Течение быстрое. После Киренска берега Лены настолько живописны (по сравнению с теми однообразными, с плавными линиями, которые были до него), что я непрерывно их фотографирую, но плёнка в фотоаппарате не бесконечна и быстро кончилась. Перезаряжать фотоаппарат не хочется, хотя красот столько, что только снимать и снимать.

В районе Алымовки увидел сидящий на мели теплоход «Иркутск», который с него стаскивали поочерёдно три буксира, с помощью прицепленных нему тросов. Буксиры сдёргивали теплоход с разных сторон, но пока я проплывал мимо него, он только от резких толчков буксиров сильно вздрагивал, и я не мог даже представить, как себя в нём тогда чувствовали себя туристы, которые смотрели на меня сверху, «снисходительно и с усмешкой», когда сами проплывали мимо меня в Макарово.

Чтобы самому там не сесть на мель, пробую найти проход (разглядеть на берегу указатель фарватера) и наконец нахожу его рядом с живописной деревянной церквушкой, проходя мимо которой, вдоль берега, только очень сожалею, что поленился перезарядить фотоаппарат. Но красота берегов притупила мою бдительность и в одном месте я всё-таки наскочил на мель и срезал шпонку.

Произвёл замену шпонки и где-то в три часа местного времени прибыл (приплыл) в Чечуйск, проделав (проплыв)в этот день приблизительно 127 км. Средняя скорость включая остановку на замену шпонки и остановку в Киренске была 12,7 км/час, а без учёта остановок 14,1 км/час.

В Чечуйске пробую у местных жителей выяснить, как добраться до Подволошино и как часто туда ходят машины? – сказали, что машины ходят туда часто. Расстояние от Чечуйска до Подволошино фактически 35 км. Расстояние от Подволошино вниз по Нижней Тунгуски до деревни Ерёма приблизительно 400 км. Выяснил заодно также расстояния и до других населённых пунктах на этом участке реки:

1. Соснино – - – - – - – ~ 104 км;
2. Гаженка – - – - – - – ~ 170 км;
3. Непа – - – - – - – - – - – 190 км;
4. Преображенка – - – - 320 км;
5. Ерёма – - – - – - – - – ~ 400 км.

Вожусь с лодкой, разгружаю и мою. Подошёл один местный житель, разговорились. Снова интересуюсь уже у него, – можно ли договориться с шофёрами перевести лодку от берега Лена в Чечуйске, на берег Нижней Тунгуски в Подволошино? Во время моего разговора с ним. подошли местные ребята. Мой собеседник сразу же мне представил одного из них, – а вот кстати, и шофёр!

Я сразу же обращаюсь к этому товарищу с просьбой перевезти меня на Нижнюю Тунгуску, и сразу же получаю неутешительный ответ, – понимаете моя машина в ремонте, но я могу поговорить с другими шофёрами, думаю, что они не откажут.

Чтобы заинтересовать шофёров отвезти меня на Нижнюю Тунгуску, прошу этого товарища, передать им, как я с ними постараюсь рассчитаться за эту поездку:

- Я с ними рассчитаюсь, как они захотят, – либо талонами на бензин, либо деньгами, либо вином и водкой. Не мне же ставить условия?

Местные ребята уходят, но шофёр, с которым я разговаривал, вскоре возвращается и просит меня продать ему одну бутылку водки, но продавать водку я не хочу, и говорю ему, что готов отдать ему бутылку водки даром:

- Нет, продавать водку я не буду, а вот отдать просто так бутылку водки могу. – Но ведь я вам ничем даже не помог, – отвечает мне шофёр. – А вот завтра, когда поговорите с шоферами, с любым результатом, то считайте, что оказали мне самую большую услугу, – объясняю ему я, чтобы, хотя бы как-то разрядить эту неловкую, для нас обоих, ситуацию.

31 мая 1982 года

Ночую в палатке, просыпаюсь в 6 часов местного времени, до семи валяюсь в полудрёме и, наконец, заставляю себя встать. Собираю вещи, упаковываю их так, чтобы было удобно транспортировать на машине. К 8-ми часам мне нужно быть у ворот Чечуйской базы, где я условился встретиться с шофёром. Иду туда, через полчаса появляется шофёр, – здравствуйте, – говорит он мне, – сейчас я поговорю с ребятами. Через некоторое время он возвращается и говорит, что ребята согласны. – Повезут Вас на двух машинах, – в одной лодку и груз, а в другой – вас. – Счастливого пути!

Стою у ворот базы, жду появления машин. Наконец одна из них выезжает, останавливается, из неё выходит шофёр и подходит ко мне и сразу говорит: Везти Вас? – Да, меня! – Сейчас выедет вторая машина и поедим. («Сейчас» – понятие, по местным меркам, по времени, всегда произвольная величина). Через минут тридцать выезжает вторая машина. Едим к моей лодке. Загружаемся. Мотор прикручиваем к борту машины, как к транцу лодки. Около 11 часов местного времени поехали в Подволошино. Дорога безобразная, расстояние от Чечуйска до Подволошино фактически 35 км…

Следует отметить, что не всё написанное в дневнике экспедиции 1982 года, точно совпадало с тем, что происходило на самом деле, некоторые детали, которые могли бы скомпрометировать тех, кто мне тогда помогал, либо не указаны совсем, либо изменены так, как будто не имели к ним никакого отношения. Например, о дороге от Чечуйска в Подволошино, в дневнике написано только то, что «дорога безобразная», но написав так, я, по сути этим, не сказал о ней ничего. Кстати о шофёрах и машинах:

В качестве оплаты за перевозку меня с лодкой на Нижнюю Тунгуску я предложил шофёрам две бутылки водки, две бутылки вина и 25 рублей. От денег шофера отказались, объяснив мне, что у них деньги свои есть, а за водку с вином, сказали, – спасибо.

Машины «КРАЗ» и «УРАЛ» были полностью загружены солью для буровых установок и поэтому от Чечуйска до Подволошино, особенно в начале пути, ехали медленно по вдрызг разбитой дороге, где местами колеи от шин были размыты дождями до глубоких траншей в рост человека. Когда мы проезжали по самому краю от этих траншей, шофёр с которым я ехал в кабине, сказал мне, что если колеса машины, не дай Бог съедут (соскользнут) в одну из этих траншей, то гружёную машину из этой траншеи не вытащит даже бульдозер и тогда машину останется только разгружать. Как только мы проехали первый такой опасный участок дороги, где-то всего 8 км, водитель и его коллега сзади, остановили свои машины, объяснив мне, что здесь все водители грузовиков останавливаются, попить артезианской водички, чем-то напоминающей «Боржоми», а точнее, запить ею водку.

Поэтому он попросил у меня в качестве аванса одну бутылку водки. Честно говоря, я испугался, не потому, что мне жалко было водки, а оттого, что, если и дальше будет такая же дорога, то доехать до Нижней Тунгуски у меня после того, как шофера её выпьют, шансов станет намного меньше. Поэтому я предложил шоферам дать дополнительно ещё одну бутылку водки и выпить хоть все три бутылки сразу, но только в Подволошино.

8.

Да не бойся ты за нас, сказал один из водителей, что нам будет с одной бутылки водки и мне пришлось достать и отдать им бутылку водки и про себя помолиться Богу, чтобы всё в пути у нас после, обошлось без каких-либо приключений.

Второй водитель взял кружку и пошёл за «Боржоми». Когда он принёс воду и дал мне её попробовать, я выпил полкружки воды и передал, оставшуюся воду, сидевшему рядом со мной водителю, который её и допил.

Второй водитель сел в кабине от моего водителя слева и взял у него из рук пустую кружку, а тот после этого стал откручивать пробку от бутылки с «Пшеничной», которую я ему уже отдал. И вот кружка в руке второго водителя на треть заполнена водкой. Он делает из неё небольшой глоток и мне кажется, что он не пьёт, а как будто то ли смакует её вкус, то ли сдуру, просто полощет ею рот.

С удивлением на этот процесс употребления им водки, смотрю не только я, но и первый водитель. А второй водитель в это время протягивает кружку первому водителю и говорит, не скрывая своего восхищения, – надо же, ещё выпускают такую…, – и первый водитель тоже делает небольшой глоток, и словно продолжая фразу второго водителя, неожиданно для меня говорит, – нет здесь мы эту водку пить не станем, – и что я никогда в жизни не мог даже себе представить, переливает оставшуюся в кружке водку, обратно в бутылку, и завинчивает, на её горлышке, пробку.

…Сразу же поехали дальше. Через полтора часа приехали в Подволошино. Быстро разгружаемся, чтобы у шоферов не было неприятностей со своим начальством. «расплачиваюсь» с ними. И начинаю сортировать привезённый груз. Затем с одним из шоферов, из стоящих поблизости машин, спускаю свою лодку в реку, ставлю на неё подвесной мотор и произвожу её загрузку…

Дальше в дневнике не соответствующая действительности запись, на случай, если со мной что-то трагическое случится и мой дневник попадёт в руки правоохранительных органов:

…Бензин приобретаю у одного из местных жителей – нужно было всего 30 литров, так что обращаться к начальнику нефтебазы, теперь было нечего. В Подволошино пришлось подарить одну бутылку Кубанской водки, чтобы приобрести 5 бутылок водки Киренского разлива. Со всеми проволочками, это мероприятие заняло у меня несколько часов…

Что-либо понять из этой записи и последующих за ней записей, кому-либо из посторонних, будет невозможно, а дальнейшие подробности его запутают окончательно:

…За это время успел завести новые знакомства, даже кое с кем обменялся адресами и получил рекомендательные письма в Преображенку к нач. партии НГЭ Безделеву Марку Афанасьевичу и управляющему села Ерёма, с просьбой заправить меня бензином от Владимира Ивановича Иванова и его товарища Дручука Ю. Е.

Моё длительное пребывание в Подволошино заинтересовало милиционера, и он проявил бдительность, но я ответил на все его вопросы, а потом ему задал свои, и оказалось, что он инспектор ГАИ, а обязанности участкового инспектора, видимо, выполнял по собственной инициативе. Но ничего, мы благополучно расстались, правда напоследок, он поинтересовался моей фамилией, хотя она ему ничего не говорила, его же фамилией, я интересоваться не стал…

Почему я уделил столько времени какому-то милиционеру и каким образом я получил рекомендательные письма от Иванова и Дручука, которые действительно оказались приложенными к дневнику и в тоже время не сказал ни слова о местном жителе, который «просто» продал мне бензин, там, где «деньги у всех есть и мало кого в малом количестве интересуют», и не получил от меня никакой «вещественной» благодарности?

Скорее всего, только потому, что, когда я буду редактировать дневник, может спустя много лет, как и получилось на самом деле, то я на это, разумеется сразу обращу внимание, и без труда вспомню всё, что тогда происходило на самом деле:

[Начальник заправочной станции (ГСМ) в Макарово, товарищ Кувайшин Юрий Георгиевич, когда продал мне бензин и поинтересовался дальнейшим маршрутом, посоветовал, если возникнут трудности с приобретением бензина в Подволошино, обратиться от его имени там к начальнику нефтебазы Сергею Пенигину, который в просьбе (от его имени) мне откажет. Поэтому в Подволошино, когда я рядом с причалами для самоходных барж, загрузил свою лодку на Нижней Тунгуске, то сразу поплыл на нефтебазу, встретился там с Сергеем Пенигиным и сославшись на Юрия Кувайшина из Макарова, «заправился» у него бензином.

Слово «заправился» я выделил кавычками, потому что Сергей Пенигин наливал в мои три 10-литровые канистры бензин над корытообразным поддоном из резервуара с горючим с помощью толстого шланга, которым наполняются ёмкости на простых и самоходных баржах. Поэтому руки по локоть у меня были в бензине, а снизить его напор из шланга, видимо, было нельзя.

После того, как мои канистры были заправлены бензином Сергей Пенигин решил посмотреть поближе на мою «Романтику-2», а потом даже пошутил, что готов налить мне бензин прямо в лодку, по самые борта, потому, что заправок дальше до Ербогачёна уже не будет, а в этом случае бензина мне хватит наверняка на всё моё путешествие.

Одно неудобство, - в свою очередь пошутил я, - сидеть придётся по пояс в бензине и во время запуска мотора, есть вероятность, что бензин взорвётся, и я вместе с лодкой, тогда завершу своё путешествие, полётом над Нижней Тунгуской.

Брать у меня деньги за бензин Сергей Пенигин категорически отказался, водки «Кубанской» у меня оставалось всего две бутылки, практически «стратегический резерв», поэтому я предложил ему взять у меня хотя бы две большие конфеты «Сластёна» для ребёнка.

Вероятно, на нефтебазе я и познакомился с товарищами Ивановым и Дручуком, которые собственноручно написали записки своим знакомым в Преображенке и в Ерёме, с просьбой по заправке меня бензином.

Водки в продаже, как я выяснил тогда в магазинах в Подволошино не было, но зато она была на продовольственной базе. Поэтому я попробовал «достать» её там и с нефтебазы поплыл в её сторону. Со стороны берега продовольственная база была огорожена, но я проплыл мимо ограды и причалил уже на её территории.

У первого же встреченного мной работника продовольственной базы, я спросил, где мне можно найти её директора. К директору продовольственной базы я пошёл с бутылкой московской «Кубанской водки» экспортного исполнения. Объяснил ему сложившуюся у меня в этих местах ситуацию, где за деньги, практически никто бензин тебе не продаст, могут просто дать, но не в том количестве, которое тебе нужно, а водка и вино у меня закончились. Поэтому попросил его продать мне 5 бутылок водки, а в качестве «презента» за это, взять у меня последнюю бутылку московской водки, которая не идёт ни в какое сравнение с водкой киренского разлива.

Директор мне объяснил, что продуктами и спиртными напитками у него распоряжаются заведующие соответствующих пакгаузов, так что мне нужно обратиться к одной из тех, кто у него заведует спиртным и уже ей предложить в подарок свою бутылку водки. При этом, – особо подчеркнул он, - можете сослаться на меня и сказать ей, что я не возражаю, чтобы она вам «отпустила» водку.

Пошёл к пакгаузу, который показал мне директор базы, зашёл внутрь и постучался в дверь заведующей этим заведением. Так как на мой стук никакой реакции не последовало, я заглянул внутрь и, увидев рядом с заведующей пакгаузом милиционера, сказал ей, что меня к ней послал директор базы.

- Подождите немного, - сказала заведующая пакгаузом, - и кивнула головой в сторону милиционера, поэтому я вышел в коридор, а потом стал ждать снаружи пакгауза, когда от него выйдет милиционер.

Минут через пять милиционер вышел, и я пошёл к заведующей пакгаузом, но она услышав, что я пришёл купить у неё водку, опять попросила меня подождать, потому что сейчас ей нужно срочно уладить некоторые неотложные дела.

Как только я вышел из пакгауза, в него сразу же вошёл милиционер и я понял, что какие-то неотложные дела, у заведующей пакгаузом, связаны именно с ним.

Минут через десять милиционер вышел, но как я понял, уходить он всё-таки никуда не собирался, хотя меня удивило ещё больше то, что заведующая пакгаузом опять меня попросила подождать.

Я вышел из пакгауза, а милиционер снова в него вошёл, но минут через пять вышел из него и теперь стал смотреть на меня, если сказать помягче, уже явно неодобрительно. На этот раз, я уже прямо спросил у заведующей, - сколько мне ещё ждать или снова пойти к директору базы. - Ну, подождите, ещё немного, - сейчас я закончу со своими делами, и мы уже поговорим.

Когда я вышел из пакгауза то понял, что у милиционера уже начали сдавать нервы, если не зная, как ко «прицепиться, он стал выяснять, - а кто я собственно такой, и что мне здесь на базе нужно?

Видимо, вы здесь работаете недавно и поэтому не знаете, что я начальник экспедиции и кто такой Константин Коханов, каждый начальник в Чечуйске и в Подволошино знает, - спокойным голосом объяснил ему я, и чтобы он не задавал дальше лишних вопросов, раскрыл смысл своего появления на продовольственной базе, потому что для этого ничего не нужно было сочинять и тем более делать из этого тайну:

- Просто у меня кончилась водка, а без водки, у меня можем встать вся работа, поэтому и пришёл к директору базы, чтобы он мне продал 5 бутылок, а директор послал меня в этот пакгауз и уже почти час не могу понять, почему без конца меня заставляют ждать из-за каких-то непонятных мне срочных дел у заведующей этим пакгаузом.

Мало сказать, что лицо у милиционера просияло, как солнце сквозь тучи, оно просто просветлело, оттого, что всё оказалось проще, чем всё о чём он мог только подумать и эта игра с ним в «подождите», велась с ним, чтобы он только устал ждать и от неё отвязался, но милиционер проявил и стойкость, и бдительность, и в результате получил за отобранные у зятя заведующей водительские права, «положенное» ему материальное вознаграждение, в виде объёмистого свёртка, с которым он потом прошмыгнул мимо меня, не скрывая своего довольного вида.

Наконец, мне удалось изложить заведующей пакгауза свою просьбу, но видно до его сознания никак не могло дойти, что предложенная мной бутылка «Кубанской водки», отдавалась ей бесплатно, только за то, что она мне продаст 5 бутылок водки киренского изготовления и разлива.

Во время разговора с ней в комнату зашла работница пакгауза, видно с таким же уровнем мышления, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, которая даже усомнилась, - а вдруг в бутылке не водка, а просто вода. После этого женщина и заведующая пакгаузом начали щупать винтовую пробку на бутылке, нюхать её горлышко, и мне даже пришлось попросить их принести три стакана и убедиться, что в бутылке действительно водка, а не какая-то вода.

- Да и потом, какая разница для Вас, что в этой бутылке, даже будь в ней вода, посмотрите, какая она красивая, в неё можно налить любую водку, и даже так украсить праздничный стол, к тому же, всё равно, я отдаю вам эту бутылку бесплатно, - и только последнее слово «бесплатно» заставило заведующую пакгаузом убрать мою бутылку со своего стола, и принести (продать) мне 5 бутылок водки.]

…В 20 часов местного времени продолжил свой путь по Нижней Тунгуске, через двести метров срезал шпонку, заменил её и стал плыть более бдительно, руководствуясь прибрежными знаками, как капитан большой самоходной баржи:

Средняя скорость лодки была приблизительно 14 км/час. остановился на ночлег в зимовье приблизительно в 60 км от Подволошино около 24-х часов. Вскипятил чай, съел банку снетка в томате. Выпил пару кружек чая с сушками и лёг спать.

Сначала бдительно распугивал мышей, потом мазнул на них рукой и заснул.

1 июня 1982 года.

Проснулся около 13 часов местного времени. Наступило лето. Не спеша собираюсь в дальнейший путь и привожу в порядок дневник.

Пройден 2-й этап пути «Чечуйск-Подволошино», 3-й этап «Подволошино-Ерёма» начат 30 мая 1982 года.

Сегодня нужно приготовить топливо (смесь), так как осталось только 2 канистры. Периодически, ближе к вечеру, по Нижней Тунгуске возвращаются в Подволошино баржи. Ну, вот собраны рюкзаки и чемодан. Перетаскиваю их от зимовья к реке. Вытаскиваю из лодки канистры с бензином и начинаю готовить топливную смесь в количестве 70 литров. Приготовленное топливо для подвесного мотора в 10-литровых канистрах неторопливо загружаю в лодку.

Время 21 час по местному времени. Думаю, пройти хотя бы 30-40 км, перед тем, как окончательно стемнеет. Запускаю без всяких осложнений мотор. На 80-ом километре вижу на правом берегу человека рядом с лодкой. Он машет рукой, приглашая пристать около него. Показываю ему на часы и направление движения, но человек всё равно машет рукой и мне приходится приставать к берегу, хотя бы потому, что у него может быть что-то случилось.

Разговор этот человек (охотник или рыболов) начинает со мной издалека. – Знаете, – говорит он мне, охота сейчас запрещена, а я слышал подряд два выстрела. – Что вы, – отвечаю ему я, у меня не только ружья нет, но даже спиннинг ещё не собран. – Если хотите, можете проверить! – Нет, проверять я не буду, – получаю я от него ответ, – а предупреждаю всё-таки на всякий случай.

Знакомимся. Дальше идёт обычный в этих местах разговор о моём маршруте. Охотника зовут Володя (точнее Нерух Владимир Яковлевич). Оказывается, у Володи вышел из строя мотор, и он еле дотянул до своего зимовья. В зимовье у него есть «Ветерок-12», но он не пользовался три года. Далее он просит передать охотникам в Соснино (бывшая деревня, в настоящее время три избы и амбар), чтобы они за ним приехали.

Сколько километров до Соснино? – спрашиваю я Володю, – оказывается около 25 км. – Так может быть я Вас сам туда отвезу, лодка кажется выдержит, – приходится мне делать ему встречное предложение.

Бензин нужен, – спрашивает Володя. – Литров двадцать, мне бы не помешало, – отвечаю я, и мы переливаем бензин из его 20-литровой канистры, в мои две 10-ти литровые. Затем Володя садится в лодку сверху на мои вещи, и мы плывём в Соснино.

Лодка явно перегружена – груз в ней теперь порядка 350 кг, на он идёт всё-таки не с плохой скоростью 8-10 км/час.

Несколько слов о Володе. Сам он с Украины, в этих местах появился в качестве туриста, на байдарке проплыл от Подволошино до Ербогачёна. Потом решил остаться в этих местах и остался. Осталась за ним (как прилипла к нему) кличка, – смеясь говорит от мне, – «турист!»

Как и все местные жители он недоволен индустриализацией Иркутской области, но по всей видимости район перспективный, о чём говорят повсюду по берегам Нижней Тунгуски и по её притокам, вышки буровых установок. Главное нефть есть, только уточняются её запасы. Боятся конфуза, как в Марково, месторождение отмечено на всех картах, а добыча прекращена.

В час ночи приплываем в Соснино (104 км от Подволошино), где на берегу нас встречают лаем собаки. Идём к зимовью. Зимовьё просторное, настоящая хата. Знакомлюсь с двумя её обитателями. Ужинаю с ними жаренной дичью. После короткого разговора, ложусь спать.

2 июня 1982 года.

Запись в дневнике от 1 июня 1982 года, что после «короткого разговора ложусь спать», имела на самом деле, совсем не безобидный характер. Друзья Володи Неруха, когда я с ним вошёл в избу, были явно далеко не в трезвом состоянии и стоящая на столе одна из непочатых бутылок, говорила, что ещё следовало ожидать продолжение банкета. Так оно и получилось. Пить водку с ними я и Нерух отказались, только поужинали, после чего Нерух ушёл куда-то спать, а мне ещё некоторое время пришлось общаться с его друзьями, пока одного из них окончательно не развезло.

Мало сказать развезло, а пробудило в нём агрессивную подозрительность, выраженную навязчивой идеей, разобраться, кто я такой и что мне нужно в этих местах. Что я просто, первый раз в жизни, плыву по Нижней Тунгуске до деревни Ерёмы, в это он не поверил, и настойчиво стал меня убеждать, что в прошлом году, уже встречался со мной, и видел, как я здесь ставил сети. Его собутыльник от следственных действий уклонился, и явно по какому-то срочному делу сразу же вышел из избы.

Оправдываться мне было бесполезно, особенно после того, как он потребовал показать ему мой паспорт, но в тоже время и посылать его, куда подальше, я не стал. – С какой стати, – ответил ему я, – но, если ты такой любопытный, то можешь слазить ко мне в боковой карман куртки, висящей на гвозде у двери, достать его и посмотреть, кто я и откуда?

После этого я встал из-за стола, лёг не на нары, показывая тем самым ему, что разговор окончен, и мне пора спать. А проявивший бдительность охотник, также следом за мной, поднялся из-за стола и пошёл к двери, но в карман моей куртки не полез, а, как и его собутыльник открыл дверь и вышел из избы.

Утром этого охотника я уже не увидел, поговорил только с его собутыльником и с Володей Нерухом, которому, что было после его вчерашнего ухода, конечно, ничего рассказывать не стал.

Утром моросил дождь. Завтракаю с охотниками и собираюсь в дорогу. Охотники снабжают меня на дорогу солёными щуками. Прощаемся оставляю Володе Неруху, на всякий случай, свой московский адрес.

На полпути до Непы, встречаю три моторные лодки. Хозяин одной из них, просит остановиться. Останавливаюсь. Опять разговор о моей лодке «Романтике-2». И вопрос в лоб, – не собираюсь ли я её продавать? Но я уже в Подволошино передумал продавать лодку. Теперь у меня в отношении её были совсем другие планы.

Поэтому, потенциальному покупателю моей лодки, я говорю, – единственное, что я могу для Вас сделать – это спросить в магазине, – с могут ли они, договориться с поставщиком, чтобы прислать Вам, такую же лодку, через посылторг. Записываю адрес хозяина лодки: «Иркутская область, Катангский район, с. Непа, Инашину Дмитрию Александровичу».

Плыву дальше, до села Гаженка (170 км от Подволошино, где делаю небольшую остановку и узнаю у хозяина одного из домов, что в Непе есть в продаже бензин.

Приплываю в Непу (190 км от Подволошино) в 18 часов 45 минут. Магазин закрыт. Ночевать в Непе не хочется. Плыву дальше. Прохожу устье реки Непа. После впадения в Нижнюю Тунгуску Непы, она становится в два раза шире и чем дальше, тем больше раздвигает свои берега. Правда зимовья стали встречаться значительно реже и к тому же в неудобных для стоянки местах. Берега реки стали значительно круче и размытей, и ещё во многих местах лежат не растаявшие после ледохода льдины.

По реке стало встречаться много рыбаков, об этом говорили и курящиеся над трубами зимовий белые дымки, указывая на присутствие в них людей и поэтому найти пустое зимовье было очень затруднительно. Пришлось заночевать на берегу реки между столбами с указателями расстояний между 230-ти и 240-ка километрами.

Развожу на каменистом берегу костёр, кипячу чай и запиваю им омлеты, поджаренные ещё 1 июня 1982 года в зимовье (в 55 км от Подволошино). Палатку не ставил, вздремнул около костра.

3 июня 1982 года.

В 5 часов утра загружаю лодку, отплываю от берега и в течении 4-х часов делаю отчаянные попытки запустить мотор. Пусковой шнур практически протёрт, на руках мозоли, сильно ломит (и болит) спина. В то же время, при по попытках запустить мотор, лодка по течению проплыла 15 км и это меня немного успокаивает.

Отдыхаю, вновь читаю инструкцию по эксплуатации мотора, вроде бы всё делаю правильно. После почтения инструкции вновь произвожу запуск мотора. На этот раз мотор запустился, и я, как мне кажется «лечу» по реке, «на крыльях романтики», точнее «Романтики-2».

В 14 часов приплываю в Преображенку (320 км от Подволошино). Первым делом узнаю, продаётся ли здесь бензин. Оказывается, продаётся, но продавец колеблится, – продавать ли мне 50 литров, – так как здесь принято продавать бензин бочками, но, в конце концов, всё-таки решается мне продать, сколько я у неё прошу.

Интересуюсь у продавца, – завезли ли бензин в Ерёму? – оказывается привезли. Эта новость меня даже как-то воодушевляет.

На берегу, в кипятильнике на сухом горючем, кипячу воду. Завариваю чай прямо в кружке, а в оставшемся объёме воды варю из кубиков бульон. Скромно пообедав, в 16 часов иду в магазин, где покупаю 1 кг яичного порошка.

Отплываю от Преображенки, но мотор опять не заводится, а когда, наконец, завёлся сразу налетаю на мель и срезаю на винте шпонку, которую меняю на противоположном берегу. и опять трудности с запуском мотора, но всё-таки как-то тронулся и поплыл, без всякой гарантии, что мотор снова не заглохнет. Так оно и было, но в своём горе на этот раз я оказался не один.

Меня обогнала лодка с двумя пассажирами и ящиков в качестве груза (вот почему я тогда запомнил эту лодку). Когда я всё-таки запустил мотор своей лодки, то быстро нагнал эту лодку с ящиком и увидел, что она плывёт по течению и один из её пассажиров делал отчаянные попытки запустить на ней мотор. Через несколько километров, мой мотор заглох снова, и теперь уже эта лодка с ящиком, обошла (обогнала) меня.

Но на этот раз я снова достал инструкцию по эксплуатации «Ветерка-8» и на этот раз понял в чём заключались все мои проблемы. Оказывается, мало было только установить белую метку на рукоятке румпеля рядом с меткой на корпусе румпеля, соответствующей надписи «Пуск». Но ещё оказывается нужно было, чтобы ролик рычага заслонки карбюратора, находился напротив метки на кулачке основания магдино.

Ручка румпеля имела люфт и поэтому установка её на белую метку, соответствовала произвольному положению ролика рычага дроссельной заслонки карбюратора и отсюда были все мои беды.

Когда я сделал всё так, как было положено по инструкции, мотор запустился сразу, и я поплыл дальше и опять обогнал лодку с ящиком.

До Ерёмы добрался благополучно в 1 час ночи. Поднялся по крутому берегу в деревню. Дом, в котором проживал Костя Юрьев, уже явно принадлежал не ему. В деревне было 5-6 новых домов и искать дам в котором сейчас жил Костя, было равносильно тому, что разбудить всю деревню. Итак, при моём появлении у первого дома, собаки подняли неистовый лай и мне пришлось спускаться обратно к реке.

Решил вскипятить воду для чая. Развёл костёр. Поставил кипятить воду в кипятильнике на сухом горючем. Костёр разгорелся вовсю, а с кипятильником произошёл казус. Поднялся со стороны реки сильный ветер, по ней загуляли большие волны, и спички от этого ветра в моей руке, хотя быстро загорались, на также быстро и гасли. Сжёг почти целых два коробка, пока, наконец, сухое горючее в кипятильнике не загорелось. Но и этого оказалось мало. Ветер сдувал пламя в кипятильнике в сторону, и вода не спешила закипать. К тому же вскоре пришлось тушить костёр. Так как ветер стал высоко верх поднимать от костра, не только искры, но и горящие угли и нести их в сторону деревни.
Только ещё не хватало мне устроить в деревне пожар, – подумал я и стал бросать горящие дрова в воду, а угли затаптывать ногами.

Напился чая и стал ходить вдоль берега, волнами накатывалась дремота, в какие-то моменты сознание как будто выключалось, и я поваливался в сон. В этот момент я спотыкался, что-то внутри меня вздрагивало, сон сразу отлетал в сторону и словно выполнявший дозорную службу. Продолжал своё хождение по берегу реки, почти у самой кромки воды.

В 3 часа 30 минут на реке показалась лодка с ящиком, на которой один из пассажиров стал подгребать доской к берегу к месту, на котором в это время, находился я. Лодка с ящиком пристаёт к берегу рядом с моей лодкой. Подхожу к приплывшей лодке. Куда плывёте, – спрашиваю я у ребят, – неужели в Ербогачён? – но они говорят, что им нужно плыть на буровую в Усть-Чайку, но у них барахлит «Вихрь-30», потому что, вероятно, пробита прокладка.

Пока ребята проводят разборку мотора, кипячу для них чай. Ребята завтракают. После завтрака ребята снова пытаются запустить мотор, но мотор чихает, но не «заводится».

- Может быть горючее плохо перемешено или в нём грязь, – спрашиваю я. – Вполне может быть, – соглашаются со мной ребята. Приношу им воронку с мелкой сеткой. Пропускаем сквозь неё горючее и видим, что действительно грязи в нём много. После фильтрации горючего, мотор у ребят начинает запускаться.

Примерно в 7 часов утра на берегу появляется первый местный житель. Интересуюсь у него, где теперь проживает Костя Юрьев и он мне сразу показывает его дом. В семь часов иду к Косте, дверь в его дом не заперта, и я захожу внутрь. Перед входом в комнату интересуюсь, – дома ли хозяева? Оказывается, дома. Не совсем ещё проснувшись Костя начинает одеваться, и мы идём с ним к реке за моим грузом.

4 июня 1982 года.

Когда я с Костей Юрьевы подошёл к своей лодке и начал её разгружать, ребята с буровой на Усть-Чайке, помогли донести мои вещи до Костиного дома. Костя предлагает ребятам зайти к нему в дом погреться и позавтракать. Ребята интересуются, есть ли в Ерёме в продаже бензин, оказывается завезли 170 бочек и пока, количество его при продаже, не ограничивают.

Магазин в Ерёме открывается в 9 часов, и я с ребятами с буровой пошёл к его открытию. Ребята думают купить сначала 50 литров, потом, немного поколебавшись покупают бочку. Я тоже думаю купить столько же, чтобы себя в нём больше не ограничивать. Возвращаюсь домой к Косте Юрьеву и говорю ему о своём намерении купить бочку бензина, но Костя, как всегда, советует не торопиться.

Но я не хочу рисковать и договариваюсь с ним, что его двоюродный брат Иван, поможет мне привезти бочку из магазина. Провожаем ребят на буровую. В магазине они купили ещё 5 бутылок водки. Предлагают выпить за отъезд. Я отказываюсь, а Костя выпивает символическую для него дозу – 150 грамм.

Косте сегодня нужно лететь в Ербогачён, за новым мотоциклом для почты, и он собирается в дорогу, но отлёт самолёта из Преображенки его всё-таки застаёт врасплох, и он сломя голову бежит в ерёминский аэропорт (на луг за селом Ерёма). Как потом он сказал, – успели в самый раз, самолёт только заглушил мотор, как мы к нему подъехали.

Во второй половине дня покупаю бочку бензина – 145 кг (или 200 литров) и 9 кг (10 литров) автола за 58 рублей. С Иваном подвозим бензин к дому Кости Юрьева, и теперь, когда самое главное сделано, можно ложиться спать.

[Вроде бы в дневнике, о том, что было со мной 4 июня 1982 года в Ерёме, написано достаточно подробно, но самое главное всё-таки отсутствует. Об этом я узнаю из приложенных к дневнику телеграммы и последнего письма к жене от 8 июня 1982 года:

В телеграмме, отправленной к жене в Малаховку, было написано: «Таня вышли 60 рублей (по) адресу Иркутская область Катангский район Ерёма телеграфным переводом Коханову», а письмо от 8 июня 1986 года, начиналась с фразы: «Здравствуй Таня! (Спасибо за перевод) …»].

9.

5 июня 1982 года.

Проспал 15-17 часов и как мне потом сказали, я храпел, как медведь, но будить меня почему-то стеснялись, ночью от храпа просыпаясь, и продолжали его терпеть.

Сегодня думаю заняться лодкой. Ещё вчера договорился с Сашей, Костиным соседом, испытать ход лодки с его «Ветерком-12». И вот во второй половине дня я иду с ним на речку. Сначала пробуем не загруженную «Романтику-2» с моим «Ветерком-8», и только потом с его «Ветерком-12» Саши Каменного. Сразу заметили, что транец моей лодки с «Ветерком-12» подозрительно вибрирует, поэтому нам становится понятно, что его нужно обязательно надёжно укрепить, тем более ясно зачем, пока «Ветерок-12» не оторвал транец лодки.

«Романтика-2» развивает с двумя пассажирами против течения скорость 25-30 км/час, говорит мне Саша Каменный, как и его лодка с «Вихрем-20». Доплыли до устья Большой Ерёмы, сделали в устье разворот и вернулись обратно в Ерёму. На берегу начали обдумывать, как закрепить транец и сошлись на том, что нужно поставить треугольный кронштейн, закрепив его на транце и днище болтами. На ерёменской свалке находим подходящий материал.

Саша, в своей мастерской (в балке рядом с дизельной станцией, где он работает дизелистом), начинает изготавливать кронштейн, а я отправляюсь к реке за транцевой секцией лодки. Несу её вдоль берега к дизельной станции и вдруг слышу, что какие-то ребята просят подойти отдохнуть, а если есть желание, то и выпить с ними. Оказывается, это ребята с буровой, среди них мой знакомый Серёжа, которые приплыли в Ерёму на двух лодках за бензином. Купили ещё две бочки бензина и ящик водки. Поговорили. Я решил отправить с ними свои 40 литров бензина, для того чтобы они спрятали его на левом берегу Большой Чайки рядом с устьем реки на Большой Ерёме (в 70 км от устья Большой Ерёмы), когда поплывут по Большой Чайке к себе на буровую.

С Серёжей идём домой к Косте Юрьеву, и относим оттуда четыре моих 10-литровых канистры с бензином в лодку буровиков, и я провождаю его на буровую. Обещая к ним приехать (приплыть) через месяц. На одной из лодок буровиков плохо запускается мотор, но всё-таки, в итоге, они всё-таки благополучно покидают Ерёму.

После проводов буровиков, я с Сашей, выпрямляю транцевую секцию лодки. Сверлим в транце и в днище секции лодки отверстия, для крепления винтами и болтами кронштейна. Между транцем и кронштейном, для жёсткости, вставляем доску и распиливаем пополам слани, чтобы через них пропустить грань кронштейна (гипотенузу металлического прямоугольного треугольника). Между нижней гранью кронштейна и днищем лодки прокладываем для герметизации полоску резины.

Провозились почти до 24 часов местного времени, зато теперь транец лодки закреплён надёжно и можно не опасаться, что он отвалится вместе с бортом лодки. Саша выключает дизель и в Ерёме гаснет свет. Связь с Большой Землёй через систему «Экран» прекращается, а Саша смеётся, говоря, мне, как его сейчас матерят в Ерёме, потому что кому-то что-то не дал досмотреть по телевизору. Но он всё-таки находит для себя оправдание, посвящая меня в тайны электрификации деревни: «И так я сегодня включал дизель на час дольше, ввиду приезда в деревню агитбригады, хотя осталось всего три бочки солярки и её приходится экономить».

Возвращаемся домой и действительно от одного товарища слышим претензии, почему ему Саша не дал досмотреть что-то интересное, по мотивам рассказов Михаила Зощенко.

Завтра будем испытывать лодку снова, остаётся только подвести итоги с покупкой и с получением бесплатно в пути бензина:

1. Усть-Кут – - – - – - – 110 литров;
2. Марково – - – - – - – - 20 (бесплатно);
3. Макарово – - – - – - – 40;
4. Подволошино – - – - 30 (бесплатно);
5. Соснино – - – - – - – - – 20 (бесплатно);
6. Преображенка – - – - 50;
7. Ерёма – - – - – - – - – — 200, всего 470 литров.

Куплено масло (автол):

1. Усть-Кут – - – - – - – - 10 литров;
2. Ерёма – - – - – - – - – - 10, всего 20 литров.

На 5 июня 1982 года оставалось в канистрах бензина – 90 литров, в бочке – 200 литров, всего 290 литров.
От Усть-Кута до Ерёмы на всё расстояние 775 км израсходовано 180 литров топлива. Топливного бака (20 литров) хватает при движении по течению реки, на «Ветерке-8» с полной загрузкой лодки «Романтика-2» (свыше 300 кг) на 80 км.

6 июня 1982 года.

Пошёл к реке, сел в лодку. оттолкнулся от берега веслом и стал пытаться запустить лодочной мотор, но ничего не получилось. Подумал, что скорее всего бензобак засорился до предела. Меня отлавливают местные жители около устья Малой Ерёмы, куда мою лодку отнесло течением реки, и приглашают на пикник по случаю праздника (Троицы).

Едим, вернее меня взяли на буксир и волокут к лодочной стоянке. От лодочной стоянки, где я оставляю свою лодку, плывём дальше к достопримечательному месту под названием «Полянка». Знакомлюсь с теми, с кем ещё не общался в Ерёме. Собралась одна молодёжь (моего примерно возраста) с детьми. Пьём разведённый на месте водой питьевой спирт. Выпил всего где-то 150 грамм и помню только, как пришёл обратно в деревню, а как очутился на диване и заснул, уже припоминаю смутно.

Следует отметить, что я хорошо запомнил только то, что перед тем, как все приготовились выпить разведённой спирт, на реке раздался сильный взрыв. Я повернул голову в сторону реки и примерно посередине русла увидел поднявшийся купол воды диаметром около 10 метров и высотой 2-3 метра. – Что это? – спросил я, у сидящего рядом парня, и честно говоря был удивлён его ответом, – ничего особенного, просто «вихорь». С мини-смерчем я впервые встречался за порогом Бур в 1973 году, но тот образовал пенный купол диаметром около 2 метров и поднял его перед носом лодке метра на полтора, издавая только шипение и легкий свист, когда перелетал через реку, а этот словно произвёл орудийный выстрел и после этого, просто исчез.

7 июня 1982 года.

С утра начинаю промывать топливную систему и бак подвесного мотора чистым бензином и затем заливаю в бак топливную смесь. «Ветерок-8» теперь хотя и запускается, но на больших оборотах периодически глохнет. «Возился» с мотором до тех пор, пока не пришёл с работу Саша Каменный и уже с ним стал испытывать мотор снова. Опять промываем карбюратор и вот, наконец мотор перестаёт давать сбои при работе на больших оборотах.

Доплываю с Сашей до устья Большой Ерёмы и возвращаемся обратно. Меняем мой мотор «Ветерок-8» на Сашин «Ветерок-12». И теперь уже плывём к устью Малой Ерёмы. Поднимаемся по Малой Ерёме вверх на 17 км до первого зимовья. Река напоминает Алтыб. После небольшой стоянки возвращаемся в деревню. На устье Малой Ерёмы увидели ондатру, нужно отметить, что это был на редкость большой экземпляр пушного зверька, который неуклюже шлёпал по воде недалеко от берега. Несколько раз проплыли около него, но на удивление, это была довольно флегматичная тварь, которая даже не делала особых попыток от нас скрыться в прибрежных кустах. В итоге махнули на эту ондатру рукой и вернулись в Ерёму.

Вечером помогал сажать картошку супруге Кости Юрьева (Костя ещё не вернулся из командировки в Ербогачён) и Саше Каменному. Закончили посадку картошки поздно вечером, когда почти уже совсем стемнело.

8 июня 1982 года.

С утра делал визиты к «местным властям» с целью получить разрешение на проведение своей «экспедиции на» Большой Ерёме и на Алтыбе. После приблизительно 2-х часовых переговоров, разрешение всё-таки было получено…

Нужно отметить, что Константин Коханов, никогда ни у кого из местных властей разрешения на проведение своих «экспедиций» не спрашивал, но в 1979 году ему такое разрешение, причём по собственной инициативе, выдал Председатель ерёминского сельского совета Виктор Васильев, но его переизбрали и теперь Председателем сельского совета был директор промхоза, который отказался давать ему справку о прохождения противопожарного инструктажа и предложил за разрешением плавать по Большой Ерёме, лететь в Ербогачён.

Даже, когда Константин Коханов к нему снова пришёл с Виктором Васильевым, он и ему отказал в просьбе, дать справку о прохождении противопожарного инструктажа. Тогда Васильев сказал Константину Коханову, что Председатель Сельсовета сам не может давать справки о прохождении пожарного инструктажа, а только может ставить печать на справку о проведении инструктажа сделанную лесником. К счастью местный лесник в это время оказался в Ерёме, и Константин Коханов вместе с Васильевым отправился к нему за получением противопожарного инструктажа.

Лесник написал справку о проведении инструктажа и вместе с Константином Кохановым пошёл к Председателю сельсовета, чтобы он поставил на ней свою печать, но Председатель сельсовета, снова «полез в бутылку» и опять послал, уже прошедшего инструктаж путешественника, снова лететь Ербогачён.

Тогда лесник спросил у него, – где находится его ближайшее зимовьё, на каком расстоянии от деревни? – и сам же ответил, что, – в 30 км, и не ему ли не знать, что лесник может ему дать справку только на пребывание в тайге на расстоянии 15 км от Ерёмы. И после этого добавил, – поэтому, если ты ко мне теперь придёшь за справкой о противопожарном инструктаже, когда захочешь попасть на своё зимовьё, знай, что теперь сам полетишь за ней в Ербогачён.

После этого, он снова протянул выписанную мне справку Председателю сельского совета и тот молча поставил на ней свою печать.

…Завтра думаю отплыть на Большую Ерёму, а сегодня приготовить ещё смесь (топливо) для мотора и собрать рюкзаки.

Продолжаю список желающих приобрести лодку «Романтика-2»:

- Кузаков Вячеслав Александрович, Иркутская область Катангский район, С. Ерёма;
- Макаров Юрий Иванович (Николаевич), Иркутская область, г. Ербогачён, ул. Спортивная, 6 кв.2.

Вечером на дизельной точу топоры и по возвращении оттуда с Сашей Каменным приготавливаем 160 литров топлива для лодочного мотора и разливаем его по канистрам.

Супруга Кости Юрьева испекла мне в дорогу 4 буханки хлеба и теперь уже всё кажется готово для путешествия…

Непонятно почему я не отметил в Дневнике, что написал в этот день последнее письмо в Малаховку к жене Татьяне Кохановой от 8 июня 1982 года:

Здравствуй Таня! (Спасибо за перевод). Закончил все дела в Ерёме, связанные с регулировкой мотора и официального разрешения на выезд в тайгу. Вчера проводили новые испытания лодки с «Ветерком-12». С моим знакомым Сашей Каменным поднялись на «Романтики-2» по Малой Ерёме на 17 км. Сегодня самостоятельно сам поднялся по Большой Ерёме на 10 км.

Желающих приобрести «Романтику-2» более чем достаточно, но я уже передумал её продавать. На всякий случай мне дают адреса местные жители, чтобы я попробовал помочь им приобрести эти лодки через журнал «Катера и яхты». Бензин стал дорогим даже для жителей Крайнего Севера и в приравненных к нему областях.

«Романтика-2» имеет туже грузоподъёмность, что и большинство тяжёлых лодок, скорость с «Ветерком-12» не уступает «Вихрю-20» (цифры мощность в лошадиных силах) и потребляет значительно меньше бензина, при прохождении приблизительно одинакового расстояния, не говоря уже о том, что она весит в 2-3 раза меньше всех лодок других типов.

Здесь всё ещё продолжается весна. На солнце здорово припекает голову, но к вечеру резко холодает, а комары все ещё впереди. До свидания, привет Вовке, Балашовым и Жуковым. Костя. 8.06.82 г.

По почтовым штемпелям письмо из Ерёмы было отправлено 11 июня 1982 года и пришло в Малаховку18 (или 13 – неразборчиво) июня 1982 года.

Следует отметить, что у меня мелькнула мысль не продавать «Романтику-2», когда я плыл ещё по реке Лене, столкнувшись там с проблемой покупки бензина, но на Нижней Тунгуске проблем с бензином в 1982 году не было, и я решил лодку с подвесным мотором всё-таки кому-нибудь продать и в Москве, к экспедиции 1984 года, купить новую лодку, но уже с «Ветерком-12».

Но в Ерёме я познакомился с Сашей Каменным, который был соседом Кости Юрьева, (сравнительно недавно поселившимся с женой в деревне, которая вместе с женой Кости Юрьева, стала работать в деревенском медпункте, второй медсестрой), и в разговоре с ним узнал, что ему очень хочется побывать в верховьях Малой Ерёмы, посмотреть, стоит ли ему в дальнейшем там заниматься рыбалкой и охотой.

Разумеется, желающих вместе с ним сплавать в верховья Малой Ерёмы, он в Ерёме не искал, скорее всего потому, что не хотел иметь потом соседа рядом со своими новыми охотничьими угодьями. Прямо об этом Саша мне, конечно, не сказал, но мне не трудно было догадаться.

После того, как я с Сашей проплыл по Малой Ерёме 17 км и сказал ему, что эта река напоминает мне Алтыб и что дальше одному плыть по этой реке будет не просто, а местами с завалами от упавших в реку деревьев, даже очень тяжело, то предложил ему в 1984 году объединить наши усилия, мне достигнуть верховьев Алтыба, а ему верховьев Малой Ерёмы. Для достижений этих целей, я пообещал ему, что не буду продавать в этом году лодку с мотором и в 1984 году пригоню в Ерёму ещё одну лодку, чтобы мы с ним на двух лодках, помогая друг другу, сначала смогли подняться вверх по Алтыбу, а затем и вверх по Малой Ерёме.

В свою очередь Саша Каменный пообещал к 1984 году сделать необходимый запас бензина, решить вопросы с оформлением на это время своего отпуска и самое главное пообещал, заранее предупредить меня, до весны 1984 года, если у него, вдруг, возникнут какие-либо личные проблемы, отказаться от наших путешествий.

9 июня 1982 года.

Встал в 7 часов утра по местному времени и стал собирать и перетаскивать рюкзаки к лодке. В 11 часов всё было перенесено. До 11 часов 30 минут привязывал в лодке перенесённые в неё вещи. В 11 часов 30 минут отплыл от Ерёмы. Река опять сильно обмелела, так что почти рядом с противоположным берегом Нижней Тунгуски зацепил винтом за дно. На полпути до устья Большой Ерёмы меня догнал на своей лодке Саша Каменный и пожелал счастливого пути.

Скорость лодке против течения по Нижней Тунгуске была 7-8 км/час, а когда я «вошёл» в Большую Ерёму сразу же значительно снизилась. На перекатах создавалось впечатление, что лодка стоит на одном месте при средней скорости лодки 3-5 км/час.

До первого зимовья (в 17 км от деревни Ерёма) «дошёл» в 14 часов и решил там сделать кратковременную остановку, чтобы заполнить новой малоинтересной информацией свой дневник. Рядом с зимовьём, наподобии букета, расцвели жарки. На небе лёгкие облака, солнечно, даже временами жарко. Всё бы хорошо, но атаковали первые оводы.

В нескольких километрах от порога Ворон, встретил охотников с Кирикана. Они на лодке плывут в Преображенку. Предложили за знакомство выпить. Я отказался. Тогда они предложили хотя взять жаренных карасей, которых я с удовольствием взял.

Порог Ворон «прошёл» протащив лодку волоком, не разгружая, вдоль левого берега Большой Ерёмы. Далее большие перекаты с бурными гребнями и порог Явкит, «прошёл» под мотором, выделывая лодкой зигзагообразные направления движения вдоль волн, обходя, главные, основные потоки воды, вблизи берегов, по уловам (с обратным течением воды), около образованных ими водоворотов.

Один раз на перекате, мотор неожиданно заглох, и меня понесло по нему вниз с гораздо большей скоростью, чем я по этому перекату поднимался вверх. Но я, при этом всё-таки не растерялся и сумел запустить мотор и уже со второй попытки справиться с этим перекатом.

В зимовье на Явките (называют его по-разному, даже на картах, как Евкит или Авкит), я решил заночевать, но только начал разгружать лодку, как подошла моторная лодка с буровой на реке Большая Чайка. В лодке оказались знакомые мне ребята, среди которых был Костя, с которым я отправлял, несколько дней назад, на устье Большой Чайки, свой бензин.

Ребята плыли в Преображенку на выходные дни (10 дней вахта – 5 дней выходные). Вместе со мной они перекусили и поплыли дальше. С их слов, следом за ними, должна плыть в Преображенку ещё одна лодка.

У зимовья снова ставлю кипятиться воду в кипятильнике на сухом горючем. Не успела вода закипеть, как появилась моторная лодка. В ней снова знакомые мне ребята. Здороваемся. Серёжа, с которым я спускался до Ерёмы, рассказывает мне, что через день, после того, как они приезжали в деревню за бензином и распрощались со мной, – они тогда не уехали из Ерёмы. – На одной из лодок бочки сдвинулись, и эта лодка перевернулась, к тому же из одной бочки тогда вытек весь бензин. – Пришлось тогда остаться в Ерёме и посмотреть выступление агитбригады.

Приглашаю ребят перед дальнейшей дорогой выпить чай. Ребята соглашаются. Приношу кружки. Пьём чай с хлебом, с намазанным на нём какао со сгущённым молоком. Провожаю ребят. Обещаю на обратном пути заехать к ним на буровую в гости. Ложусь спать, Комаров немного, но беспокоят. Не знаю почему, но в этот день сильно устал.

10 июня 1982 года.

«Выехал», как и вчера в 11 часов 30 минут местного времени. Вчера до порога «Ворон» (Орон) в 30 км от деревни Ерёмы, едва хватило бака бензина (20 литров). Это меня больше всего беспокоит. Показался порог «Бур» (по-эвенкийски «Остров»). Фотографирую его с середины реки, затем пристал к левому берегу и пошёл изучать левую протоку и сразу понял, что не гружёною лодку по ней вполне можно провести за порог.

Пройдя ещё метров четыреста вдоль левой протоки порога Бур и, найдя подходящее места для предстоящей загрузки лодки, возвратился назад. Вытаскиваю из лодки четыре рюкзака с десятью канистрами с горючим и перетаскиваю их на 150 метров выше вдоль левой протоки, и туда же волоку лодку вместе с мотором.

10.

Загружаю лодку вещами и канистрами и веду её дальше, вверх по левой протоке порога ещё метров 250-300. Путь преграждает перекатный гребень с волнами высотой около 0,5-0,7 метра. Пробую протащить через него гружёную лодку, упираясь в дно протоки ногами. Поднятые ботфорты болотных сапог захлёстывает водой, но я не обращаю на это внимания и с четвёртой попытки всё-таки переваливаю лодку за этот перекатный гребень и протаскиваю её ещё дальше вперёд, метров на 50-сят и завожу в большую и глубокую береговою вымоину.
Немного передохнув, сажусь в лодку, привязываю в ней рюкзаки и канистры к бортам, произвожу пуск лодочного мотора и оставшиеся 300 метров порога прохожу с помощью работающего на малых оборотах подвесного мотора.

Переход через порог «Бур» занял немногим более 1 часа 30 минут. За порогом «Бур» пошли плёсы, и лодка заметно увеличила ход. К тому же я стараюсь плыть вдоль берега, где течение почти незаметно.

Встречные перекаты и пороги «проходу сидя в лодке, но мощность порога маловата и не каждый большой перекат или порог удаётся «взять» сходу. Поэтому приходится вилять на лодке вдоль его гребня, искать на нём наиболее слабое место и вытянувшись вдоль лодки от кормы к носу, видеть, как она словно переталкивается вперёд, медленно переваливаясь через гребень порога и вырывается из круговоротов волн, вздыбленных словно от ярости и бессилия порога, и наконец, не оказывается на плёсе, который сам порог образовал, подпруживая перед собой реку.

В17 часов подошёл к порогу с зимовьём от которого до бывшего посёлка Усть-Чайка 10 км. Бак мотора пуст, но до этого зимовья пройдено около 40 км и это меня немного обнадёживает, что горючего хватит до конца путешествия. Заправляю бак горючим и начинаю готовить скромный обед.
Бульон с хлебом и какао со сгущённым молоком. Но очередная буханка хлеба оказалось плохо выпяченной и хлеб ни с бульоном, ни со сгущённым какао с молоком, не приносит былого удовольствия.

В 18 часов 20 минут отправляюсь в путь. Через пять минут мотор внезапно глохнет. Запускаю его вновь, но опять после запуска резко возрастают обороты и мотор глохнет. Лодку несёт в сторону порога.

- Спокойно, – говорю я сам себе, – не суетись и запускаю мотор снова. Затем на молом газу причаливаю к берегу. Проверяю винт. Шпонка цела, но винт проворачивается вручную на своей оси и приходится его заменять.

После замены винта, при запуске не успел уменьшить обороты, когда включал «Ход». «летит» шпонка. Произвожу замену шпонки, произвожу запуск мотора и включаю на малых оборотах «Ход».

До Усть-Чайки практически нет «заметных» (больших) порогов. Есть только один который, который хотя и бурлит, но намного спокойнее большинства уже пройденных порогов и перекатов.

В Усть-Чайке, куда я приплыл после 20 часов, прибавилось ещё одно деревянное строение. Построена ещё одна изба, видимо, для буровиков. На дверях зимовьев, как и в прошлом году, висят замки и не закрыта опять, только одна баня, в которой я и решаю переночевать.

Возвращаюсь к лодке, достаю из неё спиннинг и отправляюсь ловить рыбу. Начало ловли неудачное, почти сразу отрываю блесну. Да ещё комары мешают, как только они одни могут, и приходится мазаться «Детой». Рыба не ловится, но когда уже думал прекратить рыбалку, вытаскиваю щурёнка весом 300-350 грамм и мне теперь становится ясно, что ужин сегодня, будет по настоящему вкусным.

Чищу рыбу, жарю её, используя сухое горючее, на сковородке туристической печки, и заодно, в туристическом кипятильнике на сухом горючем, кипячу воду, и в нём завариваю чай. Ужинаю.

Перед сном вешаю намокшие брюки, тренировочный костюм, носки для просушки на гвоздях в бане.
Ставлю с наклоном и сапоги и сапоги рядом с печкой и думаю, что к утру они просохнут. Стелю постель на полоке, где обычно парятся, а не спят, такие, как я, незадачливые путешественники.

По пути к Усть-Чайке у меня начала «намурлыкиваться» новая песня:

Молчит гитарная струна,
И ты молчишь, ведь понимаешь,
У нас огромная страна.
За жизнь её всю не узнаешь.

И там, где был уже не раз,
Всё что-то новое находишь,
Что было спрятано от глаз,
Но что-то снова проворонишь…

11 июня 1982 года

Встал в 7 часов местного времени. Солнечное утро. Выпиваю из термоса тёпленький чаёк. Ем хлеб, обмазанный какао со сгущённым молоком. Собираюсь в дорогу. На устье реки Большая Чайка нужно приготовить 40 литров топлива из бензина доставленного туда ребятами с буровой.

К устью Большой Чайки приплыл в 8 часов и стал искать канистры с бензином. Ребята «запорошили» их травой и ветками, поэтому нахожу их не сразу.

В часов 45 минут топливо приготовлено (бензин разбавлен автолом) и я снова отправляюсь в путь. Участок реки от Усть-Чайки до Кирикана самый нудный, река сильно петляет, в различной последовательности направления своего русла, около 2-х часов, то вперёд, то назад, когда Солнце, если по нему ориентироваться, то спереди, то сзади, то слева, то справа.

В 20 км от Кирикана встретил моторную лодку из Ангаро-Ленской экспедиции. В лодке два геолога. Интересуются, как выглядят пороги. Говорю, что пройти их можно, только на Буре нужно быть повнимательнее, спускаясь по большой протоке, мимо острова, со стороны правого берега.

В 1 км от базы Ангаро-Ленской экспедиции в баке лодочного мотора кончился бензин (20 литров топлива хватила где-то на 35 км. Произвожу заправку бака, «прицепив» лодку к кусту у левого берега, посередине небольшого переката.

Базу Ангаро-Ленской экспедиции увидел сразу, на подходе к острову, на правом берегу реки. На берегу вижу, группу людей, провожающих меня глазами мою лодку. Никто из них, жестом руки, пристать к берегу не приглашает. И мне мешать им работать не хочется, поэтому проплываю мимо них не останавливаясь.

В 14 часов был в зимовье Октябрина Ивановича Верхотурова, но пообедать решил на берегу. Обедаю, можно сказать пока в этом году «традиционно», куриный бульон (из кубиков импортного концентрата) и какао со сгущённым молоком. В зимовье читаю приколотую на стене вырезку из местной газеты со статьёй «Следопыты к празднику» (1978 год), где было отмечен рекорд по промыслу ондатры, который установили О. И. Верхотуров и его сын Юрий, которые добыли 741 зверька. После обеда снова в путь.

После ручья «Шанар» (или «Сонар», начинаю всматриваться со стороны правого берега в тайгу на стороне левого берега, стараясь разглядеть на нём вторую избушку Октябрина Ивановича, на которую случайно «наткнулся» в 1979 году. Она оказалась приблизительно в том же месте где я её отметил на копии карты с руслом реки Большая Ерёма, снятой на кальку, с геологической карты в 1973 году. Сориентировался по одиноким деревьям и березняку, не смотря на то, что она была еле различима, к тому же только на очень небольшом участке реки, если смотреть на неё с противоположного берега (всего по реке 10-15 метров).

В 18 часов 20 минут приплыл к своему сараю (лабазу), построенному мной на левом берегу Большой Ерёмы ещё в 1974 году. Большой водой вход в него преградило сухое ветвистое дерево. Обрубаю сучья и влезаю в сарай, в котором ещё сохранилась кружка с ложкой и пустые банки от голландского пива, из буфета канадского посольства – как часть былой «роскоши» моей экспедиции 1976 года. Оставляю в сарае коробок спичек, закрываю в него лаз и возвращаюсь к лодке.

Достаю из лодки спиннинг и на пороге, напротив моего сарая, приступаю к рыбной ловле. Блесну бросаю в большую вымоину берега перед порогом почти рядом с лодкой. И почти сразу кричу, – Есть! – и вытаскиваю щуку весом 700-800 грамм. Ужен обеспечен. Ловлю рыбы прекращаю, щуку чищу на берегу, режу её на кусочки и складываю их в кастрюлю от туристической печки.

Снова сажусь в лодку и плыву до зимовья в 1-1,5 км выше моего сарая, где и готовлю себе ужин. Жарю щуку на туристической печке и завариваю в кипятильнике чай.

Сегодня пройдено около 60 км. Завтра нужно пройти 70 км, чтобы послезавтра начать «штурм» порогов пере Устьем реки Алтыб.

12 июня 1982 года.

Ночь провёл плохо, то и дело приходилось мазаться «Детой», от набившихся в зимовьё комаров. И поэтому в 7 часов утра был уже «на ногах». Выпил кружку какао со сгущённым молоком и быстро собрался в путь.

Зимовья в «Хомокашево» оказались «обитаемыми». Встретил там двух охотников. Старший охотник – Мирк Геннадий Иннокентьевич, – сказал, что их три дня назад забросили туда на вертолёте и теперь они думают здесь порыбачить несколько дней. Геннадий Иннокентьевич работает в аэропорту села Преображенка (адрес: 666660, Иркутская область, Катангский район, с. Преображенка).

Разговорились. Оказывается, в этих местах объявился ещё один чудак, выдающий себя за писателя (и как выразился о его фамилии Геннадий Иннокентьевич, – «псе́вдомен» Владимиров). – В прошлом году, глубокой осенью, его чуть живого вывезли из тайги на вертолёте. – Говорил, что шёл с Алтыба, но зачем и для чего, никто не знает. Известно только, что этот товарищ откуда-то из Красноярского края, из сельской местности. – Вот и вся информация о нём, – закончил свой рассказ Геннадий Иннокентьевич и посмотрел на меня, как будто, оценивая моё сходство с этим «писателем» …

В дневнике не отмечено, что я тогда успокоил охотника, сказав ему, – что с Алтыба ещё никуда пешком не ходил, а только в 1972 году из Усть-Чайки в деревню Ерема, но подняться вверх по Алтыбу уже три раза пробовал, в 1973, 1976 и 1979 годах. А на этот раз, в 1982 году, хочу подняться ещё на 20-30 км повыше.

…Поинтересовался у охотников, как у них обстоят дела с бензином. Узнав, что с бензином у них всё в порядке, «робко» интересуюсь, не выручат ли они меня своим горючим, потому что к этому времени мне стало ясно, что на обратную дорогу, у меня бензина явно не останется и пообещал, что, когда вернусь в Ерёму, взятый у них бензин, тогда обязательно верну.

Охотники дали мне сколько я попросил – 20 литров бензина и даже пообещали, что если у них бензин останется, то они бочку с ним выкатят поближе к берегу реки. Взятый у охотников бензин, перелитый в две мои 10-литровые канистры, я решил оставить у них, но они предложили мне вся-таки канистры спрятать на берегу в тайге, не потому, что кому-нибудь понадобится мой бензин, а потому что алюминиевые канистры в Иркутской области пока ещё редко продаются.

Заодно я выяснил, что охотники сегодня тоже отправляются к тому зимовью, в котором я решил переночевать. Они угощают меня ухой, а я делюсь с ними концентратами, блёснами, крючками-тройниками и леской.

Около зимовья валяются несколько пар лосиных рогов. Спрашиваю у охотников, – можно ли мне забрать одну пару из них? – так как один из моих начальников, уже несколько лет просит, чтобы я ему их привёз. Охотники отвечают, – бери их хоть все, только приподними их над землёй, чтобы они просохли на солнце. Приподнимаю рога и обещаю на обратном пути, их забрать. Не прощаюсь, так как сегодня должен с ними ещё раз встреться.

В 18 часов был у зимовья перед порогами. Последние несколько километров перед ними лодка стала глиссировать и её скорость увеличилась раза в два – то ли течение реки упало, то ли сбалансировался груз с мощностью мотора.

Поставил палатку. Приготовил кипятильник и туристическую печку для приготовления ужина. После 19 часов появились охотники. В зимовье на Девано оказывается побывал медведь, разобрал его крышу, вытащил из него все шкуры и съел.

Да и в этом зимовье, медведь, наверно, тоже был, – говорю я, показывая какой в нём беспорядок. Разумеется, это его работа, – соглашаются со мной охотники.

Я готовлю гречневую кашу с тушёнкой, завариваю в кипятильнике чай, а охотники на костре себе суп. Ужинаем. После ужина охотники прощаются со мной, приглашают в Преображенке зайти в гости. Приглашение я принимаю, и охотники отплывают, чтобы переночевать где-нибудь, в более приличном месте.

Вытаскиваю из лодки вещи, при этом роняю в воду фотоаппарат. Быстро вытаскиваю его из воды, но уже поздно, вместе с водой во внутрь фотоаппарата попала ещё грязь. Затвор не работает, объектив, как выкручивать из «Вилии-авто», я не знаю, но на всякий случай крутанул, – что-то в нём хрустнуло и что делать с фотоаппаратом, мне ставится, от злости на себя, «предельно» ясно. – Посильнее размахиваюсь и бросаю фотоаппарат, чуть ли не на середину реки. – Не будет отвлекать, – злорадно думаю я, – и следом за фотоаппаратом, бросаю в реку и подмоченную кассету.

Никто так не вылечивает от мелочности, как тайга. Войди в тайгу, живи в в ней, а хладнокровие и мужество приложатся, если она станет твоим вторым домом.

В одном из строений этой базы геологов 1950-х годов, где находилось около одного строения, приспособленного под зимовьё, стояла моя палатка, оставляю три пустые 10-литровые канистры.

Завтра предстоит пройти один из самых сложных участков Большой Ерёмы, каскады порогов перед устьем реки Алтыб. В зимовье за этими порогами в бывшем геологическом посёлке, думаю сделать день отдыха. Иногда кажется, что когда гребёшь на вёслах устаёшь меньше, а тут на моторной лодке не знаешь, как приткнуться на сиденье, то в одном месте трёт, то в другом месте что-то жмёт, то вдруг задремлешь от монотонного шума мотора, когда встряхиваешься от сна только, «залетев» в кусты, или чуть ли не «вылетев», на берег. Тогда резко разворачиваешься, повышаешь бдительность, но этого хватает ненадолго и всё повторяется сначала.

В палатке тепло. Один спальный мешок-одеяло стелю под себя, а другим накрываюсь. Утром снизу повеяло холодом. Пришлось спальный мешок-одеяло, на котором лежал, свернуть вчетверо, и, только после этого, спать снова стало нормально.

13 июня 1982 года.

Проснулся в 8 часов 30 минут. Позавтракал вчерашним ужином, которого сегодня хватит и на обед. Загружаю лодку, говорю, – до свидания, – гостеприимному берегу и отправляюсь снова в путь.

В 10 часов был у порогов перед устьем реки Алтыб. Сначала было всё хорошо, перекат проплыл в лодке и первый каскад порогов решил тоже «взять» сходу. По в последний момент не решился.

Разгружаю лодку, оставляю в ней только подвесной мотор с топливным баком, а все вещи отношу за «первый» каскад порогов (если считать их перед Алтыбом от устья Большой Ерёмы), пройдя с ними около 50 метров до вымоины в береге, со спокойной водой. Затем, без особых сложностей, отволок туда и свою лодку.

Второй каскад порогов, который с виду показался безобиднее первого, тоже сначала решил пройти в лодке, хотя бы попробовать «взять» его сходу. Подплыл в лодке почти вплотную к основному сливу и направил её по нему лодку вверх, мотор взвыл, но его мощности явно не хватило преодолеть волны высотой под метр и меня начало сносить течением воды вниз. Предпринимаю вторую попытку, подняться через порог левее основного слива, но результат тот же и приходится приставать к бкрегу. Лодку всё-таки решил не разгружать и проволок её вверх, вдоль левого берега, на расстояние примерно 150 метров.

Болотные сапоги, конечно, залил, устал, как собака и, когда отдышался за порогом, подумал, что может быть было бы лучше лодку разгрузить, а все вещи туда перетаскать.

После второго каскада порогов, был большой плёс, длиннее чем плёс, между первым и вторым каскадом порогов, да ещё с перекатом в его конце. Со стороны левого берега были живописные скалы с большими валунами у самой кромки воды, один из которых особенно выделялся своими размерами. Раз двадцать я проходил его почтительно стороной, перенося груз и заодно исследуя русло реки. Вещи перетащил за порог на 150 метров, мотор, слани, вёсла и прочие мелочи отнёс от лодки на расстояние 100 метров. Во время последнего захода за порог поставил там кипятиться в кипятильнике воду и подогреваться на туристической печке суп.

Возвращаюсь к лодке и провожу её к месту куда перенёс лодочный мотор, его бак, слани и прочие мелочи. Ставлю на лодку мотор, укладываю слани на дно секций лодки, топливный бак, сиденье на корме, черпак для сбора попадающей в кормовую секцию воды, при посадке в лодку и брызг, во время прохождения в лодке порогов. И уже в таком, частично груженом виде, провожу лодку дальше, ещё на 50 метров, где находится её основной груз, рюкзаки и канистры с топливом, и там обедаю – ем суп и пью горячее какао.

После обеда задумываюсь, как следует лучше уложить рюкзаки со снаряжением и все остальные вещи и заодно, свои приключения на порогах, записываю в дневник. Сижу в красивом месте, кругом цветут жарки и гвоздички. Погода разгулялась и дождя, видимо, не будет, но всё равно стараюсь побыстрей загрузить вещами лодку.

Четвёртый порог, как и все предыдущие тоже попытался «взять» сходу и опять ничего не получилось, пришлось заниматься проводкой лодки, её не разгружая, вдоль левого берега, но пятый порог я всё-таки прошёл сходу, хотя у пятого порога река делает поворот практически под прямым углом.

Шестой порог отделялся от пятого небольшим плёсом, левый берег обрывистый, поэтому через шестой и седьмой порог провожу, не разгружая лодку, вдоль правого берега.

Между седьмым и восьмым порогом плёс быстрым течением, который в принципе можно было бы «пройти» под мотором, хотя бы 200 метров, но не захотелось рисковать.

Восьмой порог, практически представлял собой, несколько каскадов порогов и нечего было думать, что можно было провести через него лодку не разгружая. В 1979 году я здорово на нём попотел и порядком вымок. Правда и в этом году, на всех уже пройденных порогах, я без конца, только и занимаюсь тем, что выливаю воду из болотных сапог и выжимаю носки.

Начинаю разгружать лодку, оставляя только в ней лодочный мотор с топливным баком, кое-какие мелочи в носу лодки и слани (решётчатые реечные настилы на дне секций лодки).

После проводки лодки к тихой заводи плёса с небольшим течением за девятым порогом, возвращаюсь за выгруженными вещами перед восьмым порогом. Считая до него шаги. Получилось 850 шагов. Если три шага – это 2 метра, то пройдено за вещами было где-то 600 метров.

Правда, чтобы перенести все вещи и снаряжение понадобилось совершить 4 ходки (туда и обратно). А нести пришлось 8 канистр (10-литровых с топливом), 4 рюкзака, вёсла и спиннинг. Когда я хотел отметить сколько мне понадобится времени на переноску своих вещей, еще при начале проводки лодки, то заметил, что часы стоят, потому что я просто забыл их завести. Поэтому я сразу завёл часы и отметил чистое время, которое мне понадобилось для «перевалки» всего своего груза через 8-ой и 9-ый пороги, которое в общей сложности составило 2 часа.

Загрузив лодку за 9-ым порогом я снова поплыл дальше. Лодка под мотором, теперь можно сказать, просто «полетела» по тихим плёсам. До зимовья за устьем Алтыба оставалось всего около 3-х километров, но мимо устья Алтыба я всё-таки проплывать не стал и сразу же направил лодку в его сторону и проплыл до первого алтыбского порога. Мне было интересно посмотреть, как он выглядит и оценить обстановку, связанную с его прохождением при подъёме по реке вверх. И только, когда я понял, что подъём через порог и будет не лёгким, развернулся лодку носом к устью Алтыба и поплыл, выйдя их него, по Большой Ерёме, в сторону бывшего геологического посёлка. Солнце сильно припекала и мне пришлось снять с головы кепку и положить её сверху на ближайший ко мне рюкзак. И тут неожиданно, на небольшой высоте надо мной, пролетел вертолёт.

- Наверно вертолёт взлетел от «зимовья» в геологическом посёлке, – подумал я, и так оно впоследствии оказалось. Пристаю к правому берегу, разгружаю лодку и начинаю переносить вещи к зимовью, для которого приспособили часть дома-пятистенка начальника геологической экспедиции 1940-1950-х годов.

Обращаю внимание на то, что угли костра, который недавно горел у зимовья, ещё не успели остыть, так что мне становится ясно, если бы я не поплыл изучать первый порог после устья реки Алтыб, то вполне мог встретиться в этом зимовье, с побывавшими в нём людьми.

Но, когда я переносил к зимовью второй рюкзак, вертолёт показался снова и по всему было видно, что он делал в небе сложный манёвр, или какой-то странный заход, чтобы сесть на большую таёжную вырубку перед зимовьём, предназначенную для вертолётной площадки, но почему не посередине вырубки или рядом с зимовьём, а на её противоположном конце.

Ещё винт вертолёта вращался, как из неё вышел один из пилотов, и начал махать мне рукой, приглашая жестом к нему подойти, и я побежал к нему, уже быстро идущему ко мне навстречу.

На ходу здороваюсь с ним и быстро представляюсь: Коханов, из Москвы, метеоритная экспедиция по Алтыбу. – Вас двое? – спрашивает пилот. – Нет, я один, – отвечаю я, понимая, что за второго человека он мог принять, увидев лодку сверху, только лишь мою кепку на рюкзаке.

Пилот, не очень-то удивляется, что я один, но больше его удивляет другое, как я буду подниматься по Алтыбу 100 км, когда он сейчас, по его мнению, на лодке, не проходим.

Экипаж вертолёта обслуживает две экспедиции Непскую и Ангаро-Ленскую, может помочь и мне. Я отказываюсь, сказав, что самое главное я здесь и всё остальное зависит только от меня.

- Как у вас с бензином, – интересуется пилот (Шашмин Юрий Александрович. Усть-Кут, аэропорт). Я говорю не отказался бы от 20 литров. Могу дать 50 – литров говорит мне пилот и я заранее благодарю его, и пилот показывает из каких бочек его брать, примерно из десяти бочек, расставленных вокруг вертолётной площадки, приговаривая, что в Москве сочтёмся. Что же рад буду встретить Вас в Москве, – говорю ему я, и записываю для него на пустой съёмной странице дневника свой домашний адрес и телефон, а также, один из номеров телефона на свою работу.

И разговор, и «загрузка» вертолёта, и знакомство, с обменом адресами, происходит словно на бегу и длится не больше пяти-шести минут. И вот, наконец, вертолёт улетает, и я опять остаюсь один…

Следует отметить, что полностью свои дневники с 1976 года по 1986 год я никогда литературно не обрабатывал и тем более не публиковал в своих книгах и не выкладывал в Интернете, хотя некоторые из них части, всё-таки включал в свои воспоминания и в отдельные очерки, связанные со своими путешествиями. Так вот, работая над очередным очерком (который не был закончен), примерно 10 лет назад, я включил в него, в качестве примера, встречу с вертолётчиками 13 июня 1982 года, используя не только записи Дневника, но и некоторые существенные подробности, которые к тому времени ещё сохранились в памяти:

К. П. Коханов – «Дневник 1982 года» 13 июня 1982 года (некоторые сохранённые в памяти подробности):

«…Неожиданно на небольшой высоте, прямо надо мной, пролетает вертолёт. Наверно взлетел от зимовья, – подумал я, – так оно и оказалось. Разгружаю лодку, перетаскиваю от реки к зимовью вещи и, глядя ещё на не успевший остыть костёр, понимаю, что если бы не поплыл к порогу на Алтыбе, то здесь, мог бы, в принципе, встретить людей.

Но когда я переносил к зимовью второй рюкзак, вертолёт показался снова, и по всему было видно, что он начал делать заход, чтобы сесть, на явно недавнюю вырубку (в 1979 году её не было), которая, служила вертолётной площадкой недалеко от зимовья.

Так оно и было. Вертолёт произвёл посадку на противоположном от меня конце вырубки. Винт вертолёта продолжал вращаться, и не чувствовалось, что его стремились остановить. Открылась дверь и наружу из неё вылетела одна доска, а за ней следом вышел, пригибаясь один из пилотов или её пассажиров. Он шёл по направлению ко мне и понятным каждому жестом, явно просил идти навстречу. Глядя на вращающийся винт и думая, что наверно товарищи очень торопятся, я побежал к нему навстречу.

На ходу здороваемся. Представляясь, – Коханов, метеоритная экспедиция из Москвы.

- Сколько вас человек, интересуется «лётчик», два, или четыре?
- Откуда вы это взяли? – спрашиваю, с удивлением я, уверяя, что кроме меня больше никого нет.
- Но мы видели сверху, что в лодке, по крайней мере, два человека!

И тут до меня начинает доходить, отчего я ввёл лётчиков в заблуждение. Во время последней загрузки лодки, я поставил четыре рюкзака на лежащие на дне плашмя канистры и на один из рюкзаков, из которого торчал каркас туристической кровати, когда солнце начало сильно припекать голову, нахлобучил на него свою кепку.

Действительно сверху могло показаться, что в лодке сидит ещё один человек. А где одному покажется один, другому могут померещиться и четыре человека. Разглядывать тех, кто в лодке времени у всех, кто был в вертолёте, было не так уж много.

По всему чувствовалось, что лётчик мне не поверил, то и дело поглядывал по сторонам. Вероятно, он всё-таки боялся направленного в его сторону карабина, приплывшего со мной товарища. Потом, видимо перехватив, мой взгляд в сторону стоящих по краям вырубки железных бочек, «лётчик» неожиданно поинтересовался, как у меня обстоят дела с бензином.

Я сказал, что бензина у меня достаточно и, кроме того, в Хомокашево, охотники оставили мне на всякий случай 20 литров, и даже обещали оставить всё, что у них потом ещё останется.

«Лётчик» как будто, не расслышал, что я ему сказал, и, показывая на стоящие по краям вырубки бочки, стал объяснять, что те, которые ближе к нам, бочки чужие, и если мне понадобится бензин, то я могу взять из тех двух, которые стояли немного дальше. Я поблагодарил, но от этого подарка стал отказываться и, понимая, что меня могут не правильно понять, сказал хорошо, но если возьму, но не больше 20 литров.

Мне показалось, что «лётчик» даже вздохнул с облегчением и, показывая широту своей души, предложил взять, если понадобится, даже 50 литров.

Отмеченное курсивом это всё то, что сохранилось в памяти, так как не всё, что можно было занести в дневник в 1982 году, я писал. Ведь случись, что со мной, всякие откровенные записи, кому-то могли принести неприятности, хотя бы тем же «лётчикам» и поэтому, догадаться, что пряталось за следующими строчками путевого дневника, мог знать только автор. Теперь снова вернёмся к дневнику:

…И разговор, и загрузка вертолёта, (выброшенной из него доской) и знакомство с обменом адресами буквально происходит на бегу, и длились не более пяти-шести минут. Вертолёт улетает – опять остаюсь один. – Вопрос надолго ли?

Всего одна строчка или слово в дневнике, а как она (или оно) точно подмечает (намекает или заставляет задуматься), насколько я буду «рад» подобным встречам, понимая, что всё равно никто, никогда, мне не поверит, как тому, что я здесь один и без оружия, так и тому, что мне, когда я уже в тайге, ни от кого никакой, тем более, «бескорыстной» помощи, не нужно – всегда что-то отдам взамен, что в этих местах не купишь или вышлю по почте.

…На ужин съедаю приготовленную вчера кашу. И радуюсь, что, наконец, сыграл свою роль и коротковолновый радиоприёмник «Олимпик», который я иногда, включаю, и теперь узнаю по нему, какое сейчас точное время. Оказывается, мои часы стояли около 50 минут.

Ложусь спать в зимовье, которое теперь изрядно переоборудовано и мне кажется в худшую сторону – уж очень в нём стало темно. Прорублено новое окно, а бывшие два заглушены. Правда крыша и печь новые. Появились полки. Много журналов и всякого охотничьего снаряжения.

Рядом с зимовьём отремонтирована и оборудована баня – там ни к чему не придерёшься, – всё сделано, как надо, – и крыша, и печь и полок, чтобы от души попариться. Даже есть предбанник, что для местных зимовий, точнее бань, явная роскошь.

Правда, здесь, всё в основном было сделано ещё в 1950-е годы. Просто пришло в запустение. Ни у кого, видимо, не хватало времени, а может просто желания, здесь, как следует обосноваться. Теперь здесь, видимо (мне кажется), забурлила новая жизнь…

Кстати, утром мне стало понятно, почему вернулся вертолёт. Зимовье представляло собой пятистенок, который имел по сути два входа в каждую половину зимовья. Левая часть использовалась для проживания, а правая, как сарай, в котором хранились рыболовные и охотничьи принадлежности, сети, бочки, капканы и многое из того, что могло пригодиться в тайге. Там же «лётчики» сгрузили несколько ящиков с продуктами и консервами. Одного сахара в полукилограммовых пачках было 10-15 кг.

Действительно было отчего «запаниковать», – не успели разгрузиться и взлететь, как на всё готовое приплыла какая-то компания, явно не на день-два, так как до ближайшего села Ерёмы, на Нижней Тунгуске, было порядка 230 километров. К тому же на таких, ярко-раскрашенных лодках, местные охотники в этих местах не плавают, а экспедиций, работающих в этих местах на Большой Ерёме в этом году не было, и они не предвиделись.

14 июня 1982 года.

На завтрак пью какао с хлебом. Думаю, сегодня оборудовать временную базу за алтыбским порогом. Собираю рюкзак с учётом, что нужно взять всё самое необходимое для автономного существования, если в этом возникнет необходимость. Переноска рюкзака за алтыбский порог заняла 1 час 25 минут. В пути несколько раз отдыхал и не раз вспоминал московских горе-советчиков рекомендовавшие мне взять 20-литровые канистры. И чтобы я с ними здесь делал?

Иду, рюкзак гнёт к земле, 10-литровые канистры оттягивают почти до земли руки, а под ногами не тротуар – вымоины, валуны, кусты и коряги. Идёшь то по берегу вдоль реки, то углубляешься в тайгу, то по самой реке, там, где считаешь идти наиболее удобней. После того, как порог кончился, всё равно прохожу ещё немного вперёд, чтобы выбрать наиболее удобное место для установки палатки и причаливания рядом лодки.

И вот место найдено недалеко от первого ручья, на левом берегу реки. Расчищаю место для палатки и ставлю на нём палатку. После установки палатку, перед ней расчищаю небольшую площадку 30х30 см для установки туристической печки и кипятильника. В палатку заношу рюкзак с продуктами и снаряжением. Под тент польской палатки кладу охотничий топор и упаковку сухого горючего (100 грамм).

В 12 часов 30 минут по местному времени временная база за алтыбским порогом создана. На базу доставлено:

1. Палатка;
2. Спальный мешок-одеяло;
3. Туристическая печка;
4. Кипятильник;
5. Кружка и миски;
6. Сухое горючее – 2,3 кг;
7. Топор;
8. Топливо для мотора – 20 литров;
9. Яичный порошок – 0,5 кг;
10. Сахар – 1 кг;
11. Сушки – 2 кг;
12. Чай – 1 пачка;
13. Суп-куриный, югославский – 2 пачки;
14. Суп домашний – 3 пачки;
15. Каша рисовая – 7 пачек;
16. Куриный бульон, югославский;
17. Говяжий бульон, югославский;
18. Тушёнка – 1 банка;
19. Мясной завтрак – 1 банка;
20. Какао – 2 банки;
21. Мясная начинка – 3 пачки;
22. Брюки, футболка, носки.

На обратном пути шагами измерил расстояния от базы до порога – 345 шагов (~ 230 метров) и длину порога 3350 шагов (~ 2,2 км) и в 14 часов был у лодки.

Заморосил и быстро кончился дождь, но небо по-прежнему хмурое и не предвещает ничего хорошего. Возвращаюсь в зимовьё. Готовлю обед: куриный суп, омлеты и чай. Затем замочил в кипятке и съел кружку изюма…

Кстати об изюме. Читая сыну Володе как-то детскую книжку о Робинзоне Крузо, я неожиданно обратил внимание на такую фразу, что он собирал и сушил много винограда, потому что только в нём есть все необходимые для организма полезные микроэлементы.

Когда мои путешествия продолжались вдали от населённых пунктов меньше месяца, я меньше всего думал о каких-то полезных для организма микроэлементах, но когда стал находиться в тайге больше месяца, то неожиданно стал испытывать в конце путешествия постоянное чувство голода, хотя с мясными продуктами у меня всё было нормально, с кашами и лапшой тоже, вплоть до лимонов, шоколада и шоколадных конфет.

Вот тогда-то Даниель Дефо и просветил меня «открытием Робинзона» и я стал брать с собой изюм, сначала 2 кг, а потом ограничивался одним килограммом. И теперь, как только, я начинал испытывать после сытного обеда чувство голода, я съедал в первый день кружку вымоченного в кипятке изюма и на следующий день, ещё полкружки и чувство голода после принятия пищи, больше не повторялось до конца моего путешествия.

…Завтра если не будет дождя попробую сделать две ходки по переноски за порог оставшегося груза, а на послезавтра планирую основной штурм или начало 4-го заключительного этапа путешествия – ради которого, всё остальное, уже пройденное мной расстояние, не имело бы тогда для меня никакого смысла.

15 июня 1982 года.

Встал почти в 10 часов. Пью чай с омлетами. В лодку гружу два рюкзака и плыву к Алтыбскому порогу. Рюкзак легче вчерашнего, где-то килограмм под двадцать, но всё рано устаешь, прыгая с колдобины на колдобину. Опять руки оттягивают почти до земли 10-литровые канистры с топливом для мотора.

Сегодня солнечно, со лба падает крупными каплями пот и наседают комары, так что не до веселья, но всё равно улыбаешься, увидев земляка – цветущий среди жарков одуванчик. Про себя обдумываю создавшееся положение, что завтра, если сделаю, хотя бы одну ходку с рюкзаком и канистрами, то мне будет уже не до лодки, и поэтому сажусь отдыха на ближайший валун, ставлю на землю канистры и в изнеможении опускаю перед ними руки.

Отдыхаю недолго, иду дальше к своей палатке, но всё чаще и чаще делаю кратковременные остановки для отдыха, до тех пор, пока к ней, не только подхожу, а уже кажется, что подползаю. Запихиваю в палатку рюкзак и ставлю рядом с ней канистры.

Во время обратного пути взгляд скользит по реке, отмечая, где придётся изрядно попотеть, во время проводки через порог лодки. Жарки, почти везде, сплошь, словно раскрасили берега Алтыба оранжевым цветом и в некоторых местах вместе с пятнами цветущих «гвоздичек» (мелких гвоздик), создают впечатляющие узоры. Но впереди, к сожалению, мне придётся испытывать совсем другие эмоции, которые у меня вызовут, ещё один рюкзак и две канистры с горючим.

И вот приходится взваливать на плечи третий рюкзак и превозмогая ломоту в плечах, снова обдумывать создавшееся положение, и, в конце концов, понимаешь, что четвёртый рюкзак нужно тащить сегодня, а завтра заниматься только проводкой через порог лодки, а вот от перетаскивания ещё двух канистр придётся отказаться.

Маршрут через порог длиной в 3350 шагов, мной теперь изучен досконально, отметил на нём даже достопримечательности, например, валун получивший от меня название «рюкзак», потому что уж очень похожим на рюкзак он мне показался с самого начала, как я его увидел. От валуна «Рюкзак» до моей палатки, где-то 500 шагов, но около него мне всё равно всегда приходилось делать остановку для отдыха.

Ну вот и третий рюкзак в палатке, шесть канистр в ряд за ней. Влезаю сам в палатку и думаю, – а может переночевать мне в ней сегодня? – и сразу представил унылый вид зимовья, с набившимися в него комарами и без конца бегающими по нему грызунами, которых постоянно приходиться отгонять от рюкзаков. Эта мысль мне понравилась, и я уже бодрее иду назад к своей лодке, потому что у палатки я всё-таки догадался вскипятить воду в кипятильнике и выпить кружку какао.

Из лодки достаю спиннинг и иду с ним к плёсу с водоворотом почти в самом конце порога и бросаю там несколько раз в воду блесну. И вот почувствовал, как почти у самого берега леску с блесной рвануло в сторону, и я без труда вытаскиваю на берег щуку весом явно больше одного килограмма. Сначала подумал, что нужно поймать щуку поменьше, по почувствовав разыгравшийся у меня к этому времени аппетит, решил, что я вполне справлюсь во время ужина и с этой.

Опять. когда вытаскивал из пасти щуки блесну, сломал один их крючков тройника. Щуку чищу на месте стоянки лодки, там же режу её на кусочки, которые складываю в полиэтиленовый пакет, затем сажусь в лодку и плыву к зимовью.

У зимовья на сковородке туристической печки жарю кусочки щуки, она у меня сегодня, так уж получилось, и на обед, и на ужин. После ужина, оставшиеся вещи укладываю в четвёртый рюкзак и отношу его в лодку. В зимовье оставляю, на всякий случай, на обратную дорогу, продукты (и две стограммовые упаковку сухого горючего, которые положил в плетёную сумку-авоську и повесил её на гвоздь в стропиле потолка.

В бак лодочного мотора наливаю 10 литров топливной смеси (бензина с автолом), а две 10-литровые канистры (одну уже пустую и одну ещё полную), оставляю в кустах на берегу реки, напротив зимовья.

Снова плыву к Алтыбскому порогу, привязываю около него лодку, надеваю на плечи четвёртый рюкзак, беру в руки спиннинг, туристические вёдра и лодочное сиденье и несу их к палатке.

Идти было легче, чем сегодня с третьем рюкзаком, но сильнее донимали комары. К тому же смущало хмурое небо и было понятно, что вот-вот может пойти дождь. Но всё равно несколько раз останавливался, чтобы отдохнуть и намазаться от комаров «Детой».

При подходе к палатке, как уже мной и ожидалось, заморосил дождь, но я всё-таки перед началом настоящего дождя успел вскипятить в кипятильнике воду, выпить две кружки какао со сгущённым молоком и обосноваться в палатке. В палатке, как только я переоделся, действительно начался дождь, но это уже было мне не так страшно. Дождь шёл приблизительно 20-30 минут, во всяком случае закончился ещё до того, как я закончил записи в своём дневнике.

Завтра самый ответственный день – проводка лодки через Алтыбский порог и хотя потом примерно через километр снова будут пороги, но вся-таки меньшей протяжённости, чем этот, хотя на некоторых из них тоже придётся и пропотеть и изрядно помучиться.

16 июня 2022 года.

Проснулся от холода в 5 часов. Подсунув под себя, как следует, спальный мешок-одеяло, снова задремал. Проснулся окончательно в 7 часов. Разогрел воду в кипятильнике, приготовил себе какао и выпил, предварительно закусив перед этим, зажаренной вчера щукой.

Небо хмурое и к тому же на нём многоярусные облака без просветов. Ничего не поделаешь, хотя всё клонится к дождю, приходиться идти к лодке. Вода немного спала, но ещё не так угрожающе мала. Отвязываю лодку и подвожу её к первому перекатному гребню порога туда, где наиболее сильный слив воды, но всё обходится благополучно. Затем, собственно говоря и пошли первые трудности.

Везти лодку за собой на верёвке, оказалось практически невозможным, из-за нагромождения валунов почти по всему руслу реки, которые делали траекторию проводки лодки такой извилистой, что пришлось взяться за нос лодки и толкать её перед собой вперёд, как норовистую лошадь.

Это приводило к тому, что почти через каждые пять метров, я оказывался в очередной промоине, размытого водой берега, где под водой ноги постоянно скатывались, с находящихся там валунов, и я проваливался в воду до пояса и что было особенно неприятно, когда я проваливался ниже пояса, а ноги иногда в этих промоинах, не чувствовали или не доставали до дна.

Неудивительно, что при этом течением воды лодку разворачивало и мне даже дважды пришлось удерживать её за корму или за мотор до тех пор, пока под ногами не появлялась надёжная опора. В одном месте с наиболее сильным сливом воды, пришлось переваливать лодку через валун, что и для меня, и для моей лодки, было очень рискованным делом.

Береговая линия Алтыбского порога, наверно привела бы в умиление любого эстета, помешенного на водном туризме. Она не только сильно извилиста, но и ещё в промоинах берега, часто обрывается в реку, очерчивая уловы с обратным течением воды настолько густым низкорослым кустарником, что путь по нему, где он не особенно высок, переплёлся его ветвями, за которые цепляются ноги и легко упасть, теряя равновесие, вытаскивая их из него, не только на берегу, а даже в бурлящую рядом реку.

Медленно продвигаюсь вперёд и рядом с небольшими плёсами, снимаю болотные сапоги, и выливаю из них воду, чтобы через минуту опять ими зачерпнуть воды и брести уже по воде, навстречу, даже большим волнам, готовым захлестнуть через борта мою лодку. Главное при этом, попасть носом лодки в основной слив воды, между залитыми и торчащими из воды большими и огромными валунами.

Ближе к концу порога плёсы становятся длиннее, течение на них спокойней, даже появляется соблазн, пройти через оставшиеся перекатные гребни под мотором, но благоразумие берёт верх, и я снова продолжаю волок лодки.

Как ни странно, но «вести» за собой «Романтику-2» против течения, несравнимо легче, чем менее грузоподъёмную и поэтому более лёгкую дюралевую самодельную лодку, которую я проводил через этот порог в 1979 году.

На «Романтику-2» можно, в прямом смысле, опереться, чтобы оттолкнуться от очередного валуна и повиснув на её одном борту, подплыть вокруг лодки, к другому борту. И вот, наконец все трудности с проводкой лодки позади. Лодка привязана к кусту, почти напротив палатки. Остаётся только вскипятить воду для чая, а суп был сварен ещё накануне проводки лодки.

Проводку лодки начал в 8 часов 45 минут, закончил в 12 часов 5 минут, затратив на неё 3 часа 20 минут.

Пока кипятил воду для чая, повесил на кустах для просушки намокшие ещё вчера вещи и заодно повесил «проветриться» два спальных мешка-одеяла. Хотя и выглянуло солнце, дождь всё-таки идти не передумал. Пришлось снова вещи забрасывать в палатку, и там же есть суп, пить чай и переодеваться.

А дождь с небольшими перерывами всё идёт и идёт, – хорошо ещё, что до него успел «перевести» лодку через порог, а то представляю, какое было бы настроение у меня в этот день. А дождь шёл где-то до 17 часов 30 минут. Иногда, во время дождя, проглядывало из-за туч солнце и сразу налетал ветер и начинали стучать с разной (но с большей) частотой по тенту палатки капли дождя. За это время успел отлежать в палатке свои бока, и несколько раз просмотреть свой маршрут по Алтыбу на участке имевшейся у меня самодельной карты до Четвёртого ручья.

В 18 часов снова развесил свои вещи для просушки. На этот раз удалось просушить частично вчерашние и самое главное сегодняшние вещи, особенно болотные сапоги. Также сегодня оборудовал в палатке спальное ложе из трёх досок и двух лодочных сидений от «Романтики-2», предназначенных одно для пассажира, а другое для гребли на вёслах.

Доски я ещё напилил у зимовья (3 штуки) для стола на своей базе «Алтыб-1», которую я начал строить в 1979 году, но они пригодились, намного раньше, чем я предполагал. На доски и сиденья от лодки, я положил свёрнутое в три раза спальный мешок-одеяло, потому что сегодня ночью замёрз, и теперь сам себе сказал. – посмотрим какого мне будет ночью или утром завтра.

17 июня 1982 года.

Встал в 7 часов утра. пасмурно. Позавтракал куриным супом, но как начал собираться в дорогу, как назло заморосил дождь. В результате, в суете погрузки лодки, забыл на своей покинутой палаточной базе «Алтыб-1», свой спиннинг. Правда база тогда была, только с примятой травой, часть прибрежного лужка, отмеченная воткнутой в сук куста, пустой банкой от какао со сгущённым молоком.

Под мотором «подошёл» к порогам, точнее к двум каскадам порогов, примерно в 1 км от моей покинутой базы «Алтыб-1». Первый каскад порогов был в два раза длиннее второго (первый каскад состоял из 4 порогов, второй из 2-х). Пороги были отделены друг от друга плёсами длиной 50-70 метров, а между двумя каскадами был плёс длиной 300-400 метров.

После этих двух каскадов порогов был «обширный» плёс, за ним снова пошли пороги, объединённые в каскада, причём шли один за другим и я в итоге перестал их считать.

Правда в 15 км от устья Алтыба меня ждал сюрприз. Там, где в 1979 году я бродил, изучая интересное место, почти рядом с ним, на левом берегу, стояло зимовьё, а на противоположном берегу лежала дюралевая лодка. Ну, вот, – подумал я сразу, – теперь есть, где на обратном пути переночевать.

Зимовьё изучать не стал и поплыл дальше. А пороги словно повторялись, насколько они были похожи друг на друга, через которые всё-таки провожу лодку не разгружая. При этом лодку ведёшь в основном держась за её нос, упираясь ногами в болотных сапогах в речное дно. Иногда ноги скользят на подводных камнях, и лодка готова потащить меня за собой, в круговорот волн за уже почти пройденным порогом.

Но тут уже ничего не поделаешь и примерно, начиная с 30-го километра от устья Алтыба, лодку больше ведёшь за собой по реке, чем плывёшь по ней под мотором. Поэтому трудно даже представить сколько пройдено за день километров, но по 1979 году помню, что впереди должна быть ложбина с двумя плёсами, отделёнными от озера небольшой поросшей кустарником перемычкой со стороны левого берега, после которой должен быть «Большой порог» с круглым плёсом.

Ну, вот количество порогов резко увеличилось, горы словно начали раздвигаться и после горы с камнепадом и обнажениями пород, я, наконец, попадаю в ложбину, до которой казалось мне никогда уже не доплыть.

Красивая гора со стороны правого берега сильно пострадала после, явно недавнего пожара, на ней появились осыпи и теперь стоят обгоревшие деревья без признаков жизни. А такой в 1979 году был живописный вид. Я ещё тогда отметил, что мне хотелось бы для полной идиллии, у подножья этой горы, увидеть базу охотников или хотя бы просто зимовьё.

После ложбины было ещё несколько порогов. Река сильно «запетляла», но всё рано около часа, удалось проплыть под мотором, хотя перед упавшими в реку деревьями, постоянно сбавляя газ.

С утра, пробуя проходить, как мне казалось безобидные пороги сходу, срезал пять шпонок на винте.
Один раз даже врезался во что-то так, что мотор чуть, вообще, не свернуло с лодки. Лодка встала поперёк течения и только за счёт того, что я быстро, откинул мотор вверх, её тогда не перевернуло посередине порога.

Затем, уже обходя стороной затопленные и упавшие в реку отдельные деревья, и тем более сторонясь на ней больших завалов из поваленных и нагромождённых друг на друга деревьев, я всё равно умудрился срезать на винте шпонку и там, где меньше всего этого ожидал (или мог подумать).

Наконец, показался «Большой порог». Я назвал его «большим», потому что он был очень крутым, почти как первый от устья Алтыба, хотя сам был намного короче, всего 10-15 метров. Сразу же за ним был тихий плёс. Порог «прошёл» после 19 часов, и волей не волей, нужно было уже готовиться к отдыху. Привязал к кусту лодку, и пошёл искать место для ночлега.

Сначала облюбовал одно место за порогом, потом нашёл ещё лучше почти у самого порога. Это был песочный, почти не заросший пригорок с плоской вершиной. Расчистил его и перенёс туда из лодки рюкзак с палаткой.

Ставлю палатку, перетаскиваю к ней рюкзаки и канистры. Ставлю кипятить воду сразу в двух кипятильниках на сухом горючем, а потом иду к лодке и «перевожу» её через порог. Не смотря на крутизну порога, при его небольшой длине, я свою пустую лодку, сравнительно легко провёл через него и проволок на верёвке ещё дальше вдоль берега, до песочной косы, где и привязал её к ближайшему кусту.

Возвращаюсь к палатке. Переодеваюсь. Варю на туристической печке рисовую кашу с мясной начинкой. Ужинаю, запивая кашу горячим какао. Мокрую одежду для сушки развешиваю на кустах, а болотные сапоги, с подвёрнутыми ботфортами, ставлю подошвами вверх, на вбитые в песок колья, так, чтобы мысы были выше пяток.

Можно было бы уже ложиться спать, но перед сном, ещё нужно перебить несколько десятков, уже залетевших в палатку, комаров.

Сегодня приблизительно «пройдено» 50-60 км, а завтра, если всё будет идти подобным образом, думаю доплыть до своей базы «Алтыб-1» (теперь уже «Алтыб-2»), до точки моего максимального «продвижения», на вёслах вверх по Алтыбу, в 1979 году.

18 июня 1982 года.

Ночью начался дождь и, не переставая, продолжает идти до сих пор (в 8 часов 30 минут). Это не вчерашний, слегка моросящий, да и то периодически прекращающейся дождичек, а самый настоящий дождь. Одежда, вывешенная вечером на кустах для просушки, теперь уже точно промокла насквозь. К тому же я сам добавил даже к себе в палатку воды, опрокинув в ней кипятильник с горячим какао. Пришлось срочно ликвидировать лужу, нанося, в отношения себя, нелестные эпитеты, к тому же, как писал Евгений Евтушенко об одном детском писателе, о его манере говорить – также, как и он, и я свою при этом речь, – «уснащал великим и могучим, русским нецензурным языком».

По радио гидрометцентр обещает везде кратковременные дожди, даже там, где я сейчас нахожусь и сижу пережидая дождь в палатке и уже готов дать опровержение. На счастье, службы погоды, я не знаю, как его и с кем послать, но всё-таки не унываю и все свои текущие и предыдущие впечатления складываю в незатейливые рифмы:

1.

В таёжной речки берега,
Жарки вплелись в густую зелень,
И чтоб она не полегла,
Мной робко ставится нога,
По редким пятнышкам расселин
(Где не сошедшие снега,
Звенят ручьями из расселин).

Цветёт шиповник по откосам,
Ещё какие-то цветы,
Не знает зелень здесь покоса,
И я как вор, вкусил без спроса,
Запретный плод той красоты
(И отражением из плёса,
Глядит черёмуха раскосо,
Да так, что глаз не отвести).

Тайга молчит, лишь иногда,
Кукушка голос подаёт,
Но не считаю я года
Мне просто некогда гадать,
Ведь в речке падает вода,
И лодка ждёт…

Для справки: Полужирным шрифтом выделен текст «Дневника», курсивом – правка, после редактирования текста, для «Сборника поэтических сюжетов» (М., САИП, 2014).

2.

Равнинных рек, степенный бег,
В нём успокоенность и нега,
А здесь в июне хватит снега,
И мерзлоты на целый век.

И реки здесь восьмое чудо.
Важнее всех в тайге дорог,
И не поможет даже Бог,
Без них Вам выбраться отсюда.

(И рек разгул неукрощённый,
Порой по три разлива в год,
Бывает чуть ли не потоп,
И вид имеют осушённый) …

От задушевной теплоты,
Легко от встречи с человеком,
Здесь не кичась ХХ веком,
Мы прошлый век зовём на ты…

Стоят зимовья у реки.
Притворены их только двери,
Здесь, что не скажите поверят,
Теплу протянутой реки
(Вам обитатели поверят,
Не оттолкнут твоей руки).

Не обойдут вопрос молчаньем.
Накормят, хоть ты не проси,
Здесь всё хорошее Руси,
Ещё в тепле первоначальном.

3.

Жив русский путешественник,
До туриста не измельчав,
И не знает общественность,
О факте прискорбном,
Что ему до лампочки вся суета,
На плечах мир огромный,
И такая мечта
Что другим не исполнить,
И ему не исполнить.
(Что в свой век не исполнить).

Крохотный край по масштабам Сибири,
Но сколько бы в нём, затерялось стран,
Путешественник всё, по-особому видит
И порою молчит, об увиденном там.

Чтоб не кинулись рьяно,
По проторенным тропам,
Те, кому, после них,
уж не нужно потопа
(словно после потопа).
Не стреляли, чтоб с пьяна,
Там в непуганых птиц.
Путешественник сам,
Не откроет границ.

Он идёт по земле,
На плечах мир огромный,
Пусть он выглядит скромно,
Видит мир, какой есть.
Без него приукрасят,
Его сколько угодно,
Путешественник жив,
Так что пью в его честь!

4.

Зажат в палатке, шквалом ливня,
Рвут тент, свирепые ветра,
И оптимизм вошёл в унынье,
Меланхолией вертя.

Один, без дела, вымокший,
С мечтою полинялой,
Не я, какой-то вымысел.
Завёрнут в одеяло.

Не я, а кто, в палатке этой? –
Спросонья разве разберёшь,
И «заблудившимся» поэтом,
На всю тайгу не заревёшь.

5.

Дождь идёт почти что сутки,
И в передышках морося,
В палатке мокрой стихли шутки.
И жизнь притихла словно вся

И на друг друга мы не смотрим,
И каждый думает своё.
Чтоб настроение не портить, –
Ребята может быть споём?

Ведь были хуже переделки.
Одолевали холода,
И мучил голод по неделям,
А тут какая-то вода.

Надежды нет для полной сушки,
Одежды, ватников, сапог,
Молчат ребята, не до шутки,
Когда для ссор любой предлог…

Я от природы «музыкален»,
Но просят все, чтоб помолчал,
Нужна всем песня, но какая?
И вот запел я невзначай:

Бормоча лишь, – тарара,
Кто-то буркнул, – туруру,
Кто-то вспомнил, есть гитара,
И порвал на ней струну.

А потом и все запели,
О нашей жизни кочевой,
Сбежались волки, в самом деле,
Чтоб поддержать истошный вой,

Как будто мы делили зверя…
И пеньем нашим оглушён,
Вдруг замер дождь, в себя не веря,
И сразу нами был прощён…

6.

«Тунгусский метеорит»

«Содрогнулася» земля от троекратного удара,
Кто видел дым, кто свет пожара,
Орудий кто-то слышал гром,
Под образа кидались в дом,
Кой-где приход японца ждали,
Придя в себя, потом поржали,
И дело кончилось на том…

В газетах были сообщенья,
Про Филимоновский разъезд,
Где машинист в тайгу полез,
Искать болид, упавший рядом,
С ним пассажиры вышли стадом,
Но вот беда – болид исчез.

Писал исправник Солонина,
Какой-то дьяк, струхнувший сильно,
И были сообщения с мест,
Что что-то было или есть.

Важней мелькали сообщенья,
Эпохи той, терзая ум,
Давно в тайге стих гул и шум,
Казалось всё пришло в забвенье,
Но много лет потом спустя,
В метеоритике грустя,
Какой-то секретарь учёный,
При Академии Наук,
В бумагах рылся, как паук,
Всосал в себя, то сообщенье,
Всю жизнь был этим увлечён,
С ним шло общественное мненье,
Хотя оно и не причём.

Он те места искуралесил,
На радиальный вывал в лесе
(Тайгу труднее рифмовать),
В итоге вышел с кем-то вместе,
И раз остался зимовать.

Он был покладистый мужчина,
Смеялся, коль была причина,
И воздавал не по чинам,
Чему бы следовать и нам.
Но если тень кого сомнений,
Была в разрез его всех мнений,
Он с тем надолго порывал,
И неприязни не скрывал.

Его прекрасно понимаю,
Не осуждаю, сам такой,
Своих симпатий не скрываю,
На чём стоишь, на том и стой.
С полемической заботой
Не сдвинешь с места ком земли,
В тайге не языком мели,
А коль уж вызвался работай.
(Ведь вся полемика, не дело
Не сдвинешь с ней и ком земли,
Посадишь лодку на мели,
Лишь разобьёшь всё то, что цело).

Копал он долго, всепогодно,
К воронке карстовой канал,
Вода сошла и вот финал,
В ней сохранился превосходно,
Обычной лиственницы пень,
И омрачил всю жизнь тот день
(И омрачил всем жизнь тот день).

Лишь он надежды, не теряя,
Из года в год искал болид,
Потом война и он погиб,
Но тайна в глубь земли, вмерзая
(Но тайна в глубь земли, врастая)
К себе по-прежнему манит.
Прошли года и по тропе,
К его Заимке налегке,
Теперь приходят для разминки,
Но, к сожалению, не те…

Я не чиню другим суда,
Пускай тропа ведёт не к цели,
Мы Кулика за то и ценим,
Что всё же тянутся туда,
Мне ставшей близкой Эвенкии,
(Что всё же тянутся сюда,
К совсем не близкой Эвенкии),
Пускай находятся такие,
Её не видящих красот, они не в счёт,
И их ничтожество в России.
(Ругает эти, кто края,
Но чтобы там не говоря,
Тех мест прекрасней нет в России).

Гипотезы ползут по свету,
Каких гипотез только нету,
У тех в тайге, кто не бывал,
А о тайге лишь распевал.
(У большинства, кто не был, там
По их разбросано трудам).
И в спорах всё не схлынуть жару,
Что быть всемирному пожару,
От антимнений в голосах.
Ведь всем известно мненье КМЕТа,
Что взорвалась в тайге комета,
А не корабль с планеты β («Бета»),
Там при посадке в небесах.

Покуда споры и сужденья
(Пока лишь споры и сужденья),
Предубежденья, убежденья,
И мыслей разных расхожденья,
И компромиссов полоса
(Мне компромисс не допускать…)
(В трудах научных мыслей зёрна,
Порою всходят очень вздорно),
Надежда вся на поиск вся.
(И оттого мне не зазорно,
Корабль космический искать).

19 июня 1982 года.

Дождь не перестаёт, моросит и моросит, да так, что тент палатки вымок дальше некуда. Вещи, развешенные для просушки на кустах, теперь уже можно выжимать. Возник соблазн «тронуться» дальше в путь, но понимаешь, что это приведёт к тому, что уже вымокнешь не только уже сам, но и намокнут все, ещё оставшиеся, сухими вещи. Готовлю скромный завтрак, – бульон и чай, – завтракаю и понимаю, что сегодня у меня опять будет день поэтического творчества:

7.

«Тайга»

Тайга молчит, пожарами палима,
Под визг пилы, удары топора,
Тайга ни с чем на свете не сравнима,
Вы если друг, – желает Вам добра, -
А, если враг? – в пропавших, ваше имя…

8.

«О друге»

Мы знали друг друга, порядочно лет,
И знали у нас разногласий, что нет
И как-то купили на Север билеты,
По речке таёжной поплыли мы вверх,
На вёслах и словно мой друг «озверел»,
Во всём обвинять меня стал, я заметил:

И словно впервые я вижу его,
Словно его подменили,
А я уж поделать не мог ничего.
На вёсла наматывал мили.

В упрёки его не хотелось вникать,
(Что лодку, мне было бы, лучше искать,
В деревне пожить не мешало б…),
И в сотни других его жалоб.

И только однажды ответил всерьёз,
И вынужден был улыбнуться, -
Что может быть хватит, уже, его «слёз», -
И может быть, стоит вернуться.

А надо бы, было, – потом я твердил,
Сквозь зубы себя проклиная,
И злоба моя закипала в груди,
Бессилье моё, понимая…

Вернулись, не помню, расстались мы как,
И долго потом не встречались,
А встретились, он говорит, – значит так,
Не плохо у нас получалось:

Не плохо б, с тобой нам, вновь в те же края,
Так в прошлом всё было отлично…
Но в прошлом, что было, не скрыть, знаю я,
Ответил, – плыть вместе, терять время зря…, -
Смолчал, – …с тем, чья жизнь, безразлична.

И наше знакомство «зачахло» потом,
Хотя для него и открыт был мой дом,
В других он «погряз» интересах,
Идти мной «не посланный лесом».

9.

«Дождь»

Разве мог я что-нибудь поделать,
Небо обложили облака,
Зарядил на целую неделю
Дождь и усмехается пока.

Мокрая палатка надоела,
Дробь дождя покоя не даёт,
Не смотря на это птицы пели,
И одна по-прежнему поёт.

Может быть от скуки, непогоды,
От любви, избытка может чувств,
И забыв, про все свои невзгоды,
Птицам, сам подсвистывать, учусь.

Словно нет дождя унылой дроби,
Словно солнце, озарило тент,
Много ль человеку надо, чтобы,
Счастья, вдруг почувствовать процент:

От унылых будничных занятий,
И обременительных забот,
Как тебя зовут, скажи приятель,
Певчий друг из северных широт?

Песня продолжается задорно,
И на сердце стало веселей,
И в палатке сделалось просторно,
И как будто чуточку теплей.

И ушли куда-то все печали,
Снова бьёт энергия ключом,
Если мрачный день, я так встречаю,
Будет остальное нипочём.

Но только смолкли птичьи голоса.
«Друг» загрустил, стал петь не громко,
Потом как будто канул в небесах,
Крича пронзительно и звонко.

Сразу у дождя пропала злоба,
Солнце озарило сверху тент
Много ль человеку надо, чтобы,
Счастья, вдруг почувствовать процент.

От унылых будничных занятий,
И обременительных забот,
Где теперь искать тебя, приятель,
Певчий друг из северных широт?

Дождь кончился около 14 часов. Показалось солнце. Быстро бегу к развешенным для просушки вещам, снимаю их, выжимаю и снова развешиваю для просушки. Стал готовить для загрузки вещами лодку, в которой после дождя, в каждой из её четырёх секций, набралось по несколько вёдер воды. Пока вычерпывал из лодки воду, палатка высохла, разбираю её и укладываю в рюкзак. Около 17 часов высохли развешенные на кустах вещи, которые распихиваю по рюкзакам. Произвожу загрузку лодки и 17 часов 30 минут, отплываю от Большого порога.

Река петляет, но завалов русла деревьями практически нет, но с полной скоростью плыть всё же не решаюсь. Ширина реки в редких местах 20 метров, а в основном 10-15 метров. Через два часа (около 19 часов 30 минут), подплыл к порогу (скорее всего к перекату) с островом. После него «пошёл» сплошной топляк, завалы и просто упавшие деревья, перегораживающие русло реки. Лодку приходиться больше волочить за собой, чем «идти» по реке под мотором. Несколько раз благополучно натыкался на затопленные препятствия, но в конце концов, всё же срезал на винте шпонку. Поэтому под мотором теперь плывёшь медленно, к тому же «пошли» сплошные повороты русла реки, и за каждым поворотом, просто не знаешь, что ещё можно ждать.

Появились первые приметы моего пребывания в этих местах в 1979 году. Обрубленная верхушка дерева и затёсы, где, недалёко от них, повстречался с медведями. И вот ещё одно примечательное место, которому в 1979 году я дал название «телевизор», потому что со стороны левого берега в прибрежной тайге словно вырезали сцену или экран, сквозь который открывалась перспектива уходящего далеко вдаль открытого, скорее всего, заболоченного пространства.

Подхожу к большому плёсу у места моей базы «Алтыб-1» (теперь «Алтыб-2») и вижу там на берегу дюралевую лодку, а прямо на месте моей базы, стоит ещё не совсем достроенное зимовьё. Пристаю к берегу и вижу, что мою базу разобрали, часть пошла на дрова, часть была разбросана вокруг и пошла на постройку зимовья.

От увиденного, неожиданного для себя зрелища, в моей душе возникли сразу два, несовместимых вместе чувства, – с одной стороны вроде бы меня обокрали до нитки, и в то же время, вроде бы сделали для меня подарок – новое зимовьё для моих ещё предстоящих экспедиций.

В зимовье под нарами нашёл свою лопату, а вот ножовку я в нём не нашёл, хотя на нарах лежала моя записка, с просьбой лопату и ножовку из сарая не уносить. Ну, что ж, не все понимают русский язык, и когда ты забываешь об этом, отсюда в жизни и все неприятности. Кроме моей записки на нарах лежали буханки хлеба, консервы, кружки и бывшие в употреблении пузырьки с «Детой» (средства от комаров).

11.

На берегу, рядом с плёсом, валялась, казалось, только что выброшенная требуха щук. Также в других, разных местах, рядом с плёсом валялись полубуханки хлеба и даже одна, не вскрытая, банка консервов. Казалось, что люди внезапно сорвались с насиженного ими места, чтобы убежать из него навсегда. Возможно, эту братию только сегодня вывезли на вертолёте, так завтра должны были проходить выборы в местные советы народных депутатов.

Хотя время около 12 часов ночи (около 24 часов) всё ещё достаточно светло. Разгружаю лодку. Рюкзаки отношу в зимовьё. В зимовье сдвигаю на нарах все продукты к стенке, отгораживаюсь от них доской, которая, среди других досок, валялась около зимовья и готовлю (стелю) себе постель.

В оконном проёме зимовья нет со стеклом рамы. Вместо неё была натянута полиэтиленовая плёнка, которая вся изодралась, поэтому закрываю оконный проём своей полиэтиленовой плёнкой. Дверь в зимовье (вернее дверной проём) был еще без двери, так дверь ещё не была установлена и даже не имела петель. Пришлось закрыть дверной проём своими марлевыми занавесками, чтобы в зимовьё не залетали комары, но в зимовье наверно была их таёжная штаб-квартира и это мне совсем не помогло.

Вскипятил в кипятильнике воду, заварил в нём чай, напился и лёг спать. Сначала мазался «Детой», потом накрылся от комаров марлей, но от комаров это всё равно плохо спасало. Поэтому в 3 часа утра уже встал, приготовил завтрак – куриный суп, рисовую кашу с мясной заправкой и чай. Потом вышел из зимовья и пошёл изучать окрестности, при этом спугнул с дерева глухаря.

20 июня 1982 года.

День, как я уже отметил в дневнике, начался с изучения окрестностей рядом с моей уже не существующей базой «Алтыб-1(теперь-2)». Прошёл немного вверх по течению реки Алтыб. Примерно в том же месте, где я уже был в 1979 году, на реке оставался завал. Не хочу зарекаться, как уже было однажды, без учёта погоды, но завтра хотелось бы поплыть дальше. Раз нет больше здесь моей базы (и на её месте теперь уже заканчивают строить зимовьё), то теперь моей главной целью остаётся Правый Алтыб и создание рядом со слиянием его с Левым Алтыбом теперь новой базы, в более укромном месте, чтобы больше не повторился «прецедент», связанный с её последующим сносом.

Немного расстраивало только то, что небо начало постепенно заволакиваться тучами и быстро посерело, потом потемнело, слегка начало моросить, но дождь всё-таки идти передумал. Сквозь тучи «проклюнулось» солнце, правда ненадолго, так что с погодой на завтра полная неопределённость.

Нажарил почти полное плоское маленькое ведро омлетов (из комплекта плоских туристических вёдер, одно в другом, на 10 и 5 литров). На ужин (вечером) решил приготовить ещё кашу. Откровенно говоря, трудовой подъём, на который я рассчитывал, для завершения строительства своего сарая (перевалочной базы «Алтыб-1») на плёсе, очень быстро улетучился, а строительство новой базы, которое не входило в мои планы на этот год, тем более, особого энтузиазма, не вызывало.

Из марли пришлось сшить мини полог, который закрывал только лицо и часть груди, но под ним спать тоже было неудобно, так что вторая ночёвка в зимовье, оказалась тоже не лучше первой.

21 июня 1982 года.

Встал в 7 часов. Кашу вечером не варил. На завтрак съел вчерашний суп (остатки) и напился чая с омлетами. Погода вроде бы не вызывает опасений, поэтому в 9 часов уже собрался в путь и в 9 часов 30 минут поплыл дальше.

Завалов на реке было немного, причём в основном они были легкопроходимыми, а дальше по руслу реки, вообще, пошли длинные и чистые плёсы, как со спокойным, так и с быстрым течением на протяжении 1 часа 30 минут, где хотя я и пробовал плыть под мотором на максимальной скорости. но всё-таки плыл достаточно быстро.

Мне уже стало казаться, что где-то в 13 часов, буду на месте слияния Правого и Левого Алтыбов, но вскоре пошли такие завалы, что плыть под мотором приходилось 50-100 метров, а затем «протискиваться» через перекрывавшие русло реки деревья. Через одно из таких деревьев (ни над ним, ни под ним), гружёную лодку мне всё-таки протащить не удалось, и лодку пришлось разгружать.

Прошёл приток с правого берега, который сначала принял за Правый Алтыб, но река далее почти не изменила своего характера и радость оказалась преждевременной. Вскоре частота завалов на реке и топляка в реке увеличилось и даже стала, явно и значительно, возрастать. Часто приходилось рубить стволы деревьев со стороны какого-нибудь берега и там же «проводить», вдоль него, лодку. В шестом часу (после 17 часов) подплыл к порогу и «проволок» лодку со стороны левого берега. А через какое-то непродолжительное время я «подошёл» к другому порогу, на котором перепад уровней воды на расстоянии 10-15 метров, был не менее 1,5 метра.

Со стороны правого берега было протока немного уже моей лодки, но я всё равно решил «протискивать» лодку по ней и для этого произвёл полную разгрузку лодки. Рюкзаки, канистры, мотор и бак от мотора перенёс за порог на 50 метров, вероятно по звериной тропе, которую пришлось использовать, как дорогу. При переноске лодочного мотора на плече, споткнулся об корневище, но падая, я всё-таки задержал его на весу и, хотя при этом моё плечо получило сильный удар от мотора весом 26 кг, испытывая боль, с удивлением отметил, что непонятно откуда, в таких случаях, у меня силы берутся.

Проводке («протискиванию») лодки через порог сильно мешали поваленные и наклонённые в сторону реки деревья и кустарники, поэтому «протащил» её не только по протоке, но и частично по правому берегу. В одном месте, между двумя такими деревьями, было повалено, вроде мостка, третье дерево. Я и пошёл по этому «мостику», но он оказался настолько ненадёжным, что я вместе с ним рухнул в реку. Быстро вылез на берег и не обращая внимания на воду в сапогах, продолжил волочь за собой лодку, к месту, где лежали мои вещи вместе с лодочным мотором. Когда, наконец, в седьмом часу (после 18 часов) лодка оказалась за порогом, я там же решил и «перекусить» омлетами, запивая их заваренным в кипятильнике чаем.

После установки на лодке мотора и её загрузки, поплыл дальше, вернее стал «продираться» через многочисленные завалы вверх по руслу реки. В 22 часа реку перегородила, видимо, недавно упавшая, «живая» лиственница. Нужно было не только перерубить её ствол диаметром 15-20 см, но и отвести её отрубленную верхушку в сторону. После того как «дорога» вперёд была прорублена, и лодка по ней проведена подальше от этого дерева, я понял, что пора готовиться к ночёвке. К тому из веток обрубленной лиственницы, должна была получиться неплохая подстилка для палатки. И действительно настил под палатку, из веток лиственницы, удался на славу, но только я начал ставить на нём палатку, как заморосил дождь, поэтому с установкой палатки пришлось теперь поторопиться.

Ну, вот палатка поставлена. Снимаю мокрую одежду за палаткой, засовываю её под палаточный тент, сапоги, подошвами мысами вверх «надеваю» на два, вбитые мной рядом с палаткой, кола. Влезаю в палатку и в ней надеваю сухую одежду и сразу же отгоняю «Детой» (аэрозолем), насевших на меня комаров.

Готовлю ужин. Вместо чая «завариваю» в кипятильнике какао со сгущённым молоком и пью его с омлетами, которые уже надоели до тошноты и которых ещё осталось половина пятилитрового туристического ведра.

Спать ложусь в 1 час ночи. Моросит дождь, ноет спина, но сон так быстро начинает обволакивать всё тело, что нет даже сил накрыться спальным мешком-одеялом. Сегодня, как никогда выдался трудный день, более чем 12-часовая «езда» на лодке с барьерами завалов с её перетаскиванием, через полузатопленные деревья в реке, не говоря уже о рубке стволов и веток, перегораживающих русло реки деревьев.

22 июня 1982 года.

С утра слегка моросящий дождь и сильный ветер. Палатка, если её сдует ветер в реку, как парусный корабль, готова отправиться в кругосветное плавание. Хорошо ещё вчера вечером не поленился обложить тент вокруг палатки, ветками лиственницы, а то сейчас бы было совсем не юмора. Но во всяком случае, первый раз за несколько дней хорошо выспался. Было тепло и мягко и самое главное не надоедали комары.

Сегодня делаю день отдыха, а завтра, в зависимости от погоды, продолжу «поход» дальше по Алтыбу, пока ещё есть на это время и главное, пока есть ещё, для этого, силы.

Позавтракал: съел банку мясного завтрака, потом пил какао с омлетом на хлебе. После завтрака сделал записи в дневнике о своих приключениях, а потом в конце, растянувшейся на несколько часов, «творческой паузы», перенёс в дневник свои стихотворные лирические впечатления и фантазии:

10.

«Опять о дожде»

Тайга по себе деловита,
Любая в ней непогодь,
Она и добра и сердита,
Скупа и щедра, и открыта,
Такою уж создал Господь.

Она и протянет руку,
Она и навеет страх
(Она и вгоняет в дрожь),
Вздрогнешь по первому стуку,
(По крыше первому стуку),
Обнимешь последнюю суку,
(Протянешь к оружию руку),
В лохмотьях уйдёшь и в мехах.
(Хотя это просто дождь).

Вернешься к ней неизбежно,
И пусть твой выходит срок,
Лишь ты не теряй надежды,
Взведя у виска курок.

Без паники, как, было прежде,
Реши нерешённый вопрос,
На ангелов в белой одежде,
В Аду лишь повышенный спрос.

Тайгу не так просто бросить,
Ни с чем возвратишься, что ж,
Ведь не осудит, не спросит,
Чёрт, где тебя, ещё носит,
И лишь не прощает ложь.

Всё же какая бы участь,
Не предрекалась судьбой,
Но верит в свою везучесть,
Верит, что выручит случай,
Верит, конечно, любой.

В тайге, какая бы участь,
Не предрекалась судьбой,
Верят в свою лишь везучесть,
Верят, что выручит случай,
Верят, в напасти, любой.

Тайга по себе деловита,
Любая в ней непогодь,
Она и добра и сердита,
Скупа и щедра, и открыта,
Такою уж создал Господь.

11.

Алтыб

Река ревёт в порогах,
Рвёт камни сгоряча,
То гладкою дорогой,
Тих вид и величав.

А то пойдёт закружит,
Откуда только прыть,
Чем дальше вверх, тем уже,
Но всё же нужно плыть.

Завалы и обвалы,
Преграды на пути,
Как будто самосплавом,
Тайга спешит уйти.

Нанизаны на русло,
Круглы и глубоки,
Плёсы словно бусы,
Меняя вид реки.

И кажется унялась,
И улеглась вся спесь,
Но это всё казалось,
Осталось всё, как есть.

Пороги перекаты,
Завалы всех мастей,
Была река, мечтой ты,
В судьбе теперь моей.

12.

Как не начато умело,
Ни одно большое дело,
Не начнётся ведь с удачи, и к чему,
Вдруг «научно» всем судачить,
И общественность дурачить,
Неудачи раздувать величину.

Поступает трус иначе,
По мелочам его отдачи,
Много шума, а по сути ничего,
Деньги есть, на что не нужно,
Не результат важней, а дружба,
И в стране одна надежда на Него.

Проще что-то перестроить,
Что как будто это стоит:
Где пошире, что-то поужать,
Где пристроечку приладить,
Разгребать придётся «дяде»,
Трус повыситься успеет, чтоб сбежать.

И вот это, те людишки,
Жизнь тасуют, как картишки,
И мешают нам, похуже, чем враги,
Всюду руку тянут, – ишь ты,
Всё бы вам по заграничьи,
И в партийной беспринципности строги.

А, если нечем отчитаться,
Есть к кому им «постучаться»,
Из кармана вынуть валидол:
«Довели вот до инфаркта…»,
Доживут до ста с ним как-то,
Понимая так «партийный долг».

13.

Входят в образ, сидя на диване,
Попивая «кофе и компот»,
Чтобы на экране перед Вами,
Вышел Дон Жуан и Дон Кихот.

Понимаю трудности артиста,
Не до моих ему сейчас острот,
(От моих, особенно, острот,)
Проще с тем, кто жил назад лет триста,
С тем труднее, кто сейчас живёт,
(С тем трудней, кто рядом с ним живёт,)

С нашим современником безвестным,
Кто кирпичи истории кладёт,
(Кто «кирпич» в историю кладёт,)
Проще спеть, какую-нибудь песню,
Та, быть может, в душу западёт.
(Проще спеть, пустую в смысле, песню,
Смысла нет, а зал весь, подпоёт.)

Наш современник сглажен и прилизан,
В песнях, и в рассказах, и в кино,
А театр, что Станиславским призван,
Ставить жизнь, ему то не дано.
(Современник сглажен и прилизан,
В песнях, и в рассказах, и в кино,
Даже Станиславский «переиздан»,
Но, «как в жизни», только лишь говно.)

Все эти условности и склоки,
Что страшнее всяческих цензур:
(Лишь одни условности и склоки,
Что страшнее сталинских цензур
Обличают разные пороки,
Только не морали нашей дурь:

«Этого» не троньте, в «Это» – верьте,
В этом нет типичности следа,
(В дрязгах нет «застойного» следа
Наш современник возродится после смерти.
А сейчас с искусством не в ладах.
(«Современник» нужен после смерти,
Он всегда с искусством не в ладах.

Он не героическая личность,
Он всегда, не в тот, садится ряд,
Может выражаться неприлично,
И о «Тех», о ком, все «говорят».)

Понимаю трудности артиста,
Входит в образ, как в какой-то бред:
(Входит в образ, и на сцене бред)
В белом представляя трубочиста,
Ну, а в чёрном, целый белый свет

23 июня 1982 года.

Встал в 7 часов. Выпил какао с омлетами и в 9 часов продолжил путь. В этот день я установил своеобразный рекорд – за 2 часа не проплыл и 100 метров. Всю «дорогу» по реке практически приходится прорубать, чтобы сделать себе проход среди завалов. От этого «берёт» уныние. В бессильной злобе пру напролом, но здесь этот метод неприемлем – «стихия» сильней.

Где-то около часа дня (13 часов) «пошли» небольшие, затем подлиннее открытые места и я поплыл под мотором. До этого от завала к завалу плыл на вёслах. Около одного завала увидел разбитый плот, часть брёвен была сбита берёзовыми стволами. Попалась также на глаза бутылка, закрытая пробкой, с какой-то маслянистой жидкостью. Потом, за одним из поворотов реки увидел шест с белым флажком и затем вертолётную площадку. Сделал остановку, чтобы посмотреть, что здесь могло быть. Оказывается, здесь основательно поработали какие-то люди, но явно не геологи: кругом валяются стеклянные банки, рваные сапоги, кружки, снятая с деревьев кора, вырыты ямы и к одному из деревьев прибиты лосиные рога, на другом висят верши и рядом валяется пришедший в негодность топор.

Оказывается, со стороны левого берега, находится большое озеро, отделённое от русла реки, узкой полоской березняка. Теперь часть березняка была вырублена для вертолётной площадки и больше ничего интересного там не было, и я поплыл дальше. Снова «пошли» завалы, но всё реже и реже, и, наконец, как награда, показалась чистая гладь огромного озера. Озеро кажется круглым. Вокруг него вдали, как ожерелье на шее, невысокие горы. Берега чистые. В поперечнике озеро, мне кажется приблизительно 600-700 метров – обхожу его вокруг под мотором. Снова «вхожу» в Алтыб, хотя есть красивые место на одном из мысов озера, но строить на нём свою «перевалочную базу» не решаюсь, понимая, что её будет ждать та же участь, как и моего «сарая на плёсе».

Опять пошли завалы, но теперь всё чаще и чаще, и поэтому плыву практически только на вёслах. Рублю стволы деревьев, иногда подкапываю берег реки, чтобы проталкивать лодку под каким-нибудь упавшим в реку «деревом-исполином», которое пришлось бы долго рубить или перерубать, а то, балансируя посередине реки, на полузатопленном стволе дерева, приходится «переваливать» через него лодку, с поднятым вверх лодочным мотором. При этом лодка крутится волчком, оттого, что толкаешь её то с одной, то с другой стороны, пока она, словно нехотя, начнёт поддаваться.
В 18 часов решил прекратить бессмысленную борьбу, так как встретился завал, причём довольно свежий из трёх «живых» лиственниц, рубить которые мне пришлось бы несколько часов. Поэтому решил остановиться на ночлег здесь, а потом, когда искал на берегу место для палатки, то подумал, что оно вполне подходит для моей «промежуточной базы». Но, когда подходящее место для палатки было найдено, и я стал разгружать лодку, то обнаружил, что во время его поисков, где-то забыл лопату. Стал вспоминать, где я ходил с лопатой и отправился её искать. Во время поисков лопаты, решил перейти реку по перекрывшему руслу полузатопленному стволу большого дерева, без коры, но частично, ближе к середине, покрытого мхом, на котором я поскользнулся и свалился в реку.

Погрузившись в воду почти по плечи, я почувствовал, как ноги в болотных сапогах, в глубине реки, понесло её течением и стало заносить под ствол другого дерева, затопленного глубже, а это могло закончиться для меня совсем плохо, поэтому я быстро подтягиваюсь на руках на ствол дерева, с которого упал в вводу, вылезаю из воды на него, и буквальна выползаю по нему на берег. Оказавшись на берегу, вылил из болотных сапог воду, снова пошёл искать лопату, хотя мой брезентовый костюм, после пребывания в воде, задубел на мне уже, как скафандр.

Когда нашёл лопату, переходил обратно реку уже по-другому, поваленному через неё, дереву и возвратился к месту стоянки лодки. Переоделся. Мокрую одежду повесил сушиться на верёвках, натянутых мной между деревьями. Поставил палатку, затем приготовил обед: рисовую кашу с мясной начинкой и куриный суп. В двух кипятильниках вскипятил воду и в них заварил чай. Поужинал и забрался в палатку.

Не успел в ней удобно устроиться, как послушался многоголосый волчий вой. Положил с двух сторон от себя два, утяжелённых и похожих на туристические, охотничьих топора, включил радиоприёмник, но волчий, вблизи большого озера, «церковный хор», всё равно не давал мне покоя. Поэтому, я высунулся из палатки, и сильно ударил двумя топорами друг по другу и, видимо только это, заставило волков, на всякий случай, перестать выть. А я уже впадая в дремоту, подумал, – только этих соседей мне здесь не хватало.

За всеми моими хлопотами, незаметно наступил 1 час ночи. Заполняю впечатлениями дневник, но букв не вижу, а только оставляемую ручкой строку. Хочется спать. Всё-таки всё складывается пока не так уж и плохо. Успокаивает только то, что всегда, где-нибудь, кому-то приходиться хуже, чем тебе сейчас, и ты даже можешь им посочувствовать.

24 июня 1982 года.

Проснулся. Посмотрел на часы 5 часов 45 минут московского времени, и подумал, значит тут без чего 11 часов, и только тогда обратил внимание, что часы стоят. Включил радиоприёмник. По «Маяку» прослушал часть какой-то передачи и узнал, что сейчас в Москве 2 часа ночи, и только 7 часов здесь, снова закрыл глаза и подремал ещё около двух часов.

Вещи за ночь не высохли. Позавтракал вчерашней рисовой кашей и почти сразу начал накрапывать дождь. Вещи пришлось прятать в палатку, но дождь так и не начался. Решил разметить площадку под «избушку». Решил ограничиться размерами 2х2х2 метра и строить избушку в виде кубика, прекрасно понимая, что с большими габаритами, мне, своей новой «промежуточной базы», не осилить.

Учитывая, что 4 столба для избушки будут диаметром приблизительно 25 см и длиной по 2,4 метра, потому что их придётся закапывать в землю, даже при габаритах моей базы 2х2х2 метра, то моей силёнки также может не хватить, чтобы нарубить такие брёвна, таскать, а потом ещё устанавливать их по углам, закапывая, приблизительно на 0,5 метра, в землю.

Когда разметил под избушку площадку, сначала вытащил из палатки для просушки вещи и только потом пошёл искать соответствующие назначению (под столбы), сухие деревья. Когда с одного такого срубленного дерева сдирал кору, обнаружил под ней короедов, которых набрал около десятка и положил в банку для предстоящей рыбалки. Потом целый день рубил, долбил и ставил два столба…

Следует заметить, что когда кто-то говорит, что «срубил» дом, то всегда явно кривит душой, не упоминая пилу, а так как мою пилу в тайге украли, я рубил избушку, в прямом смысле этого слова.
У меня было два остро наточенных в Ерёме охотничьих топора и топор-тесло с полукруглым лезвием для рубки пазов, который мне дал там во временное пользование Саша Каменный.

На срубленных столбах длиной 2,4 метра, я выдолбил теслом по два перпендикулярно друг другу два паза длиной по 2 метра, потом закопал их в землю, с двух сторон, от намеченной мной стены, после чего срубил ещё два бревна длиной по два метра, обрубил их концы с двух сторон на глубину прорубленных в столбах пазов и вставил их в них, прижав одно бревно к другому, положив этим начало возведения одной из стен моей избушки.

…Правда получилось не совсем то, что мне хотелось бы сделать, но убедился, что брёвна в будущей стене, вроде бы, хорошо держатся. Для обработки концов брёвен для стен, хорошо помогла бы ножовка или пила, но её украли, и поэтому в следующей своей экспедиции, я понял, что обязательно нужно дублировать, нужный для строительства, инструмент.

И тут ещё, совсем некстати, появилась мошка, набросилась на меня тучей, и стала с остервенением грызть. Она пролезало всюду, в рукава одежды, за воротник, грызла руки и шею, мало обращая внимания на применяемое мной средство от комаров.

На обед доедал куриный суп, ужинал, доедая омлеты. Поэтому после ужина пошёл на рыбалку. Сделал удочку, правда неудачную из ствола тонкой ели. Получилась не удилище, а по весу, как будто водопроводная труба соответствующей длины. На короедов поймал четыре рыбки, потом поклёвки прекратились и рыбалку пришлось прекратить. Рыбу поджарил на сковородке туристической печки и съел – разумеется рыбы было, съел бы значительно больше.

В 23 часа местного времени забрался в палатку. Первый трудовой день закончился, а ещё почти ничего не сделано.

25 мая 1982 года.

Проснулся в 7 часов. Послушал, как там дела в космосе. Потом обратил внимание на то, что правую кисть руки не могу сжать в кулак. Смог её сжать только помогая кистью левой руки. Делаю пальцами правой руки гимнастику, но это совсем не помогает. Спина тоже болит, видимо вчера всё-таки сильно перетрудился. В таком «помятом» состоянии провалялся в палатке до 11 часов, затем провёл ревизию запасов съестного, оказалось, что не густо, но на 10 дней хватит. Правда последние пять дней явно уже будут диетическими днями.

Правда за устьем Алтыба, в зимовье на Большой Ерёме, оставлены продукты на обратный путь и это немного успокаивает. Там кроме всего прочего 1 банка тушёнки, 1 банка мясного завтрака и 2 банки какао со сгущённым молоком.

Приготовил завтрак и обед. На завтрак – каша рисовая, с добавленной в неё половиной банки тушёнки, на обед – суп «Русский», он же и на ужин. Перед завтраком съел кружку изюма, ошпаренного кипятком и это немного взбодрило. В 12 часов приступил к работе, связанной с постройкой моей «перевалочной базы».

Первым делом повалил стоящее рядом с ней дерево высотой 15-17 метров и т с диаметром у основания приблизительно 30 см. Рубил дерево не у его основания, а выше его на 60 см. Рубил долго, хотя думал, что если его только подрубить с одной стороны, оно само упадёт, но не тут, то было, практически, пришлось подрубать ствол дерева со всех сторон, почти до самого центра. Только после этого, когда я это дерево покачал из стороны в сторону, оно, наконец, рухнуло.

Из этого дерева получилось два хороших столба длиной 2,4 метра, для углов моей избушки и два столба по 1,8 метра, на её дверной проём. В столбах для углов избушки выдолби пазы, такие же, как на двух уже установленных и затем их закопал, правда не совсем там, где отметил для них места, так как копать, именно там, мне помешали корни деревьев. Затем (после ужина), я притащил к месту своей стройки, ещё два бревна, длиной по 2 метра, и обрубив их концы на глубину пазов в установленных столбах, приступил к возведению второй стены.

День сегодня оказался на редкость солнечным и жарким. Температура воздуха в палатке в 21 час была +24°C. Сегодня даже догадался просушить на солнце и два своих спальных мешка-одеяла, куртку и окончательно все свои вещи.

Производительность труда сегодня, по сравнению со вчерашним днём, заметно выросла, но дел, связанных с постройкой избушки, всё равно ещё остаётся очень много. Сегодня на помощь комарам и мошке́, прилетели ещё оводы. Одного поймал, насадил на крючок удочки, закинул его в реку и поймал рыбу. Рыбу пришлось отпустить, потому что оводов и короедов больше не было, а рыба была не такой большой, чтобы ей наестся.

После того как впечатления от пройденного дня, я занёс в дневник, у меня даже нашлось время для поэтического творчества:

14.

Снова о дожде (уже пережитом)

То дождь шумит в реки извивах,
За ветром шастая в тайге,
То солнце выглянет игриво,
И берег высохнет кой-где.

То всё затихнет, затаится,
Не слышно даже комара,
А это дождь идёт резвиться.
И вот мне прятаться пора.

Итак, уж влажная палатка,
А дождь опять, как будто стих,
Но вещи все собрав в охапку,
Бегу в палатку прятать их.

Пока без воя ветер дует,
Обдал в палатке холодком,
Сломал сосну, затем другую,
Забросил в реку целиком.

Стихия видно перебрала,
Настоя мёда диких пчёл,
И всё в тайге затрепетало,
От грома с молнией ещё.

26 июня 1982 года.

Весь день собиралась гроза, гремел гром, начинал накрапывать и сразу переставал дождь, но, в общем, было солнечно и жарко. Появилась ещё одна нечисть – слепни. Мошка летает тучей, сама в отдельности крохотная, а грызёт, как бешеная собака.
Сегодня срубил два средней «упитанности» сухих дерева. Установил столбы для дверного проёма и начал с его стороны возводить стену. В 9 часов всё-таки пошёл дождь, сначала очень бурно, но вскоре заморосил, периодически прерываясь на короткий «отдых», но многообещающе гремел гром. Поэтому и работа всё-таки идёт медленно.

1 июля 1982 года собираюсь, как и планировал отправиться в обратный путь, хотя дел, на оставшиеся четыре дня, ещё невпроворот. Температура в палатке в 21 час местного времени +24°C. Ночью снова пошёл дождь и казалось, что ему не будет конца.

27 июня 1982 года.

Утро, всё-таки, как не странно, было солнечным и даже облака на небе, не вызывали особых опасений. В этот день хотел закончить стену с дверным проёмом и поэтому быстро съел приготовленный завтрак и пошёл «валить» сухие деревья. «Свалил три дерева. Из самого большого дерева вышло для стен три бревна, которые потом пришлось ошкуривать (сдирать с них кору). Кора плохо поддавалась и сдирая её, не раз про себя подумал, что наверно зря «связался» с этим деревом.

Где-то в 15 часов 30 минут кратковременный дождь всё-таки загнал в палатку. Когда дождь закончился, приготовил ужин и, заодно, обед на завтра. Впервые сварил перловую кашу с мясной начинкой. Оказывается, если запивать перловую кашу чаем, то есть её действительно можно, хотя без аппетита и только при отсутствии других продуктов. Честно говоря, в сущности, в походных условиях, эта перловая каша, просто дрянь.

В восьмом часу вечера (после 19 часов) дождь опять загнал меня в палатку. Во время его небольшого затишья подогрел в кипятильнике чай, но пил его уже в палатке. А стену я так сегодня и не закончил делать, и это меня больше всего расстроило. Правда у меня есть ещё 5 брёвен для самой длинной стены по 2,15 метра. Кстати, изба получается у меня не квадратной, как я задумал, а в виде четырёхугольника, со сторонами 1,85х1,95х2,00х2,15 метра, так как закопать четыре столба по углам избу, где я предполагал не удалось – мешали корни деревьев.

Температура воздуха в палатке (во время дождя) в 21 час +18°C. Перед сном всё же нашлось время и для поэтического творчества:

15.

«О гнусе».

Читаешь романы и смотришь кино,
Часто Сибирь место действия,
Природа показана, снята, лишь, но,
Где оно главное бедствие?

Драма, комедия и детектив.
Чувства, трюки, погони,
Но только наводится объектив,
На лица людей в павильоне.

При съёмке в тайге, разве сядет на стул,
Игрой режиссёр вдохновиться,
А если бы сел, то на нём не уснул.
И стал оператор бы злиться.

Как там актёрам сыграть, свою роль,
Не отбиваясь от гнуса,
Только б давили на лбах комаров,
И материли искусство…

И вот на экране таёжный вид,
И только за кадром дискуссия,
На тему природы или любви,
И гнуса не видно присутствия.

Так почему же, тот край не расцвёл,
Воспетый поэтом без грусти,
Просто людей гнус в тайге всех извёл,
И в ней целоваться не пустит.

28 июня 1982 года

День пасмурный, мошка пропала, но всё на грани дождя, который мне на радость всё-таки сегодня не торопится. Вчерашний дождь шёл практически всю ночь. Вода в реке поднялась больше чем на 0,5 метра и даже полностью затопила то дерево, с которого я свалился в воду. Хорошо было бы, если вода в реке и дальше продолжала подниматься, тогда было бы можно уже спокойно достраивать свою избу.

Стена с дверным проёмом оказалась «крепким орешком», всё время приходилось смотреть в оба, чтобы она не рассыпалась, и в итоге два столба, служащие её каркасом пришлось поверху скреплять жердью из ствола небольшой лиственницы. В результате провозился со стеной с дверным проёмом, практически 6 часов и только затем приступил к «возведению» самоё длинной стены своей «промежуточной базы».

В моём распоряжение было 5 брёвен, три по 2,15 метра и два по 2,4 метра. Два бревна по 2,4 метра пришлось укорачивать до 2,17 метра, так как два столба, служившие её каркасом имели по всей длине, между собой разные расстояния и «гуляли» где-то, относительно друг друга, плюс-минус 3 см. Потом опять пришлось «валить» деревья. Одно сухое дерево стаяло от стен избы почти рядом, а два других на расстоянии, приблизительно, 25 метров.

Я обратил внимание, что, как и вчера, два дерева упали так, что пришлось придумывать систему рычагов, чтобы их сдёрнуть с ветвей других деревьев, на которых они повисли. В десять часов вечера (в 22 часа) работу прекратил, когда для завершения стены осталось уложить в пазы столбов, ещё два бревна.

Сварил суп, для завтрашнего завтрака и вскипятил в кипятильнике воду для чая. Температура воздуха в палатке в 22 часа была +15°C. В 22 часа 30 минут заморосил дождь, который периодически прерывался, но не собирался переставать.

Сегодня опять остановились часы, потому что всё время забываю их заводить. Оказывается, часы стояли всего 20 минут, но зато, когда включил радиоприёмник, чтобы узнать точное московское время, узнал последние новости и у нас в стране, и за рубежом, и в космосе, и какая в Москве погода.

Узнал даже то, что Тихонов, Броневой и Табаков награждены (орденами) пропорционально «заслугам» в деле именуемом «Семнадцать мгновений весны». Фильм, конечно большое дело, особенно многосерийный и про войну – тут можно раздать и боевые награды, чтобы полностью сравнять воевавших с прихлебателями от войны.

29 июня 1982 года.

Весь день собирался дождь, где-то глухо гремел гром, то и дело надвигались чёрно-синие облака и слегка моросило, но дальше, до ливня, так и не дошло. К тому же солнце за тучами пряталось самое непродолжительное время и поэтому работать приходилось на жаре. Опять появилась мошка́, вились тучей комары и как только «Дета» улетучивалась с открытых частей тела, они принимались, в прямо смысле слова, меня жрать. Поэтому работа, к своему завершению в этот день, продвигалась очень медленно и мне пришлось, ещё не кончив постройку третьей стены, переходить к работам на четвертой стене. Когда начал возводить четвёртую стену из тонких брёвен, в пазы столбов третьей стены, оставалось ещё вложить 2-3 бревна, но и четвертую стену я смог «осилить» только на треть, от её полной высоты.

А тут ещё в реке, уровень воды продолжал падать так, что из воды вновь показался ствол того самого злополучного дерева, с которого я свалился в воду. На кустах красной смородины уже появились зелёные ягоды, но шиповник продолжал ещё цвести, и цветёт ещё также брусника.

Температура воздуха в палатке в 22 часа +18°C. Кончилась тушёнка, сушки и изюм. Осталось на 3-4 заварки чая. Зато ещё сахара 1,5 кг и 1 кг яичного порошка.

30 июня 1982 года.

Жаркий солнечный день. Температура воздуха в палатке в 20 часов +24°C. До середины дня было безоблачно, после появились тучи и где-то стороной прошла гроза. Белка, живущая где-то рядом, совсем перестала меня бояться и занимается своими делами, не обращая на меня никакого внимания.

Вода в реке по-прежнему падает, но сегодня я, наконец-то, закончил строить избу. Из последних сил крышу из вплотную подогнанных к друг другу стволов тонких деревьев, полиэтиленовой плёнкой снизу и сверху прорезиненной тканью (серебрянкой) и алюминиевой фольгой, вбивая сверху в покрытие крыши последние гвозди. Завтра закрою дверной проём прорезиненной тканью (серебрянкой), закрепив её полотно в верхней части дверного проёма, внутри избы, и тогда можно будет сказать, что «промежуточная база» метеоритной экспедиции Константина Коханова будет закончена и останется только её укомплектовать тем, что я решу оставить в ней до 1984 года.

Но уже сейчас можно сделать предварительные выводы о постройках моих «промежуточных баз» в районах возможного падения Тунгусского метеорита:

1. Судя из оконченного сегодня мной эксперимента, с постройкой первой, по сути, уже законченной «промежуточной базы» – это глупость. Даже работая втроём, в течении недели (по 6-7 часов, а я работал практически по 12 часов) её всё равно не построишь. Я имею ввиду такую избу, которую сразу же, можно было приспособить для жилья;

2. Даже здесь, в Иркутской области, редко кто сам из охотников «ставит» зимовья. Потому что сначала заготавливают брёвна, ошкуривают их и дают им просохнуть в течение года, а потом уже приступают к изготовлению сруба с полным комплектом инструментов и необходимых материалов: железа или рубероида для кровли, готовых остеклённых рам, заводских печей или изготовленных их 200-х литровок бочек от бензина, трубы для печки, и даже досок для потолков, полов, нар, столов и полок, чтобы не изготавливать их на месте, распуская на них бензопилой часть заготовленных брёвен. Зачастую этим занимаются специальные бригады.

А как всё было у меня, я достаточно подробно описал в дневнике, лишь не сказал, что при строительстве избы у меня даже сны имели специфических характер и примерно одного и того же сюжета, как будто я перекладываю брёвна с одной руки на другую, по несколько раз в течении всего сна или ночи.

Поэтому, если создание промежуточных баз, максимально приближенных к вероятным районам падения Тунгусского метеорита не реально, то для создания более комфортных условий для проживания на маршрутах новых экспедиций, необходимо:

1. Иметь две палатки, – одну большую, герметичную от проникновения насекомых, в которой можно было бы вставать в полный рост и вторую из водонепроницаемого и негорючего материала, приспособленную в качестве бани;

2. Средство передвижения на ближайшие несколько лет, – лодка «Романтика-2» и подвесной мотор «Ветерок-12»;

3. В деревне Ерёма, купить или построить небольшой домик (балок), с общей площадью 12-16 м2 для хранения снаряжения экспедиции и отдыха. Желательно, чтобы рядом с домом была баня, хотя бы у соседей, которые могли бы дать ей несколько раз воспользоваться (расходы ~ 500 рублей);

4. Состав экспедиции 2-3 человека;

5. Маршруты следования до деревни Ерёма:

а) Москва (самолёт, поезд) – Усть-Кут (самолёт, теплоход «Заря») – Киренск (самолёт) – Преображенка (самолёт, моторная лодка) – деревня Ерёма;

б) Если осуществляется перегон лодки с подвесным мотором: Москва (поезд) – Усть-Кут («Романтика-2», «Ветерок-12») – Чечуйск (грузовой автомобиль) – Подволошино («Романтика-2» с «Ветерком-12») – Ерёма.

6. Продолжительность экспедиции 40-45 дней.

Экспедиция хотя и не вышла в место слияния Правого и Левого Алтыбов (сплошные завалы из деревьев в русле реки и низкий уровень воды) достигла «Большого Алтыбского озера», создала «промежуточную базу (как и намечалось), оборудовала её оставив на ней до 1984 года следующее снаряжение:

1.Туристическая печка;
2.Туристический кипятильник;
3.Плоские туристические алюминиевые вёдра – 2 шт.;
4.Палатку с комплектом для установки («Малютку»);
5.Охотничий топор;
6.Лопату;
7.Кружки – 2 шт.;
8.Миска, сковородка, кастрюля, в комплекте с туристической печкой;
9.Ложка, вилка;
10.Марлевый полог;
11.Нитки, иголки;
12.Соль спички;
13.Сухое горючее – 500 грамм;
14.Пачка югославского куриного бульона на 20 тарелок;
15.Рыболовные принадлежности – комплект.

Таким образом экспедиция Константина Коханова почти все поставленные перед собой задачи на 1982 год выполнена.

Попутно произведено испытание «Романтики-2» с подвесным мотором «Ветерок-8» с модернизацией крепления транца лодки, за счёт установки дополнительного кронштейна, реках:

1.Лена;
2.Нижняя Тунгуска;
3.Большая Ерёма;
4.Малая Ерёма;
5.Алтыб.

Полностью пройденное по рекам расстояние, более точно, придётся посчитать, когда приплыву в деревню Ерёма.

Завтра в обратный путь. Интересно сколько ещё придётся пройти на вёслах на реке завалов и сколько придётся сквозь них пробивать себе путь? Но сегодня я окончательно выжат – ощущение «побитости» и полная вялость. Вот и конец стресса, хотя впереди предстоят ещё трудные дни, и начало завтрашнего обратного пути будет не из лёгких, но всё же они будут не страшнее последних, уже прошедших, нескольких дней.

Алтыбский поход на топографических картах 1:200000 (к сожалению, появившихся в наличие у Константина Коханова только после 2009 года (во время возобновлённых рекогносцировочных метеоритных экспедиций с 2008 года):

12.

13.

14.

15.

16.

В 2022 году маршрут Рекогносцировочной метеоритной экспедиции Константина Коханова 1982 года можно было уже проследить по спутниковой карте и даже, если очень захотеть, увидеть на них и построенную им, его промежуточную базу. Ниже приведены спутниковые снимки от промежуточной базы Коханова на Левом Алтыбе до правого притока Алтыба реки Норионгна ( в масштабе указанном в правом нижнем углу первых двух снимков и на третьем там же, в масштабе 300 метров в 1 см):

17.

18.

19.

1 июля 1982 года.

Встал в 8 часов 30 минут и где-то до 12 часов собирался в обратный путь и до 13 часов вычерпывал из лодки, набравшеюся от дождей воду и мыл её секции, а также произвёл загрузку лодки. На избе сверху прибил ещё одну стропилу, параллельно нижней, вернее прямо над ней. В избе (в базе) на гвоздях повесил:

1. Палатку «Малютку»;
2. 2 плоских ведра, с перечисленными вчера в дневнике предметами;
3. Комплект для установки палатки;
4. Топор и лопату;
5. Куртку и фетровую шляпу (для посетителей с чувством юмора);
6. Правила пользования пассажирским лифтом, со скоростью 0,65 м/сек с подвижным полом на листе из дюраля, толщиной 0,5 мм (для юмора) и для дела, если понадобится тонкая дюраль для ремонта лодки или для других целей;

В правом углу избы сделал настил из трёх досок длиной ~ 80 см, на котором установил туристическую печку с комплектом посуды и кипятильник. Правую стенку, если смотреть от входа (от дверного проёма) обтянул алюминиевой фольгой, ей же ещё вчера покрыл часть кровли.

Закрыл дверной проём полотном из ткани-серебрянки и отправился на лодке в обратный путь примерно в 13 часов 30 минут. Большую часть, сегодняшнего пути, проплыл под мотором, часть пути на вёслах между завалами деревьями русла реки, пропихивая там лодку через полностью и частично затопленные стволы деревьев. Рубить сучья деревьев пришлось только один раз и также один раз сдирать кору с полузатопленной лиственницы. Сделанные мной при подъёме вверх по реке проходы, очень облегчали путь при движении лодки вниз по течению.

В половине шестого (17 часов 30 минут) был на месте моей стоянки (с ночёвкой) 21 июля 1982 года и 22 июня 1982 года (стоянка и ночёвка), а так как в это время заморосил дождь, я здесь снова решил
остановиться на ночёвку, учётом того, что место для палатки уже было подготовлено.

Быстро поставил палатку, перетаскал в неё рюкзаки и практически перед самым проливным дождём, забрался в неё сам. Дождь, нужно отметить, был довольно сильным, с редким громом, шёл около 30 минут. После дождя приготовил ужин и завтрак (суп домашний, омлеты, чай).

Если этот отрезок пути при подъёме по реке вверх, я преодолел за 9 часов, то спускаясь по реке вниз всего за 3 часа. Моя перевалочная база, по моим приблизительным расчётам, находится выше «Большого Алтыбского озера» ~ 1-1,5 км, на правом берегу реки, за сравнительно широкой долиной ручья (5-6 метров), на своеобразном пригорке, который хорошо просматривается с реки.

После «Большого Алтыбского озера», в нескольких километрах от него, русло реки раздваивается, огибая остров, не особенно широкий ~ 50 метров, но длинный ~ 150 метров. На всём протяжении по Алтыбу от устья до моей «перевалочной базы», здесь самый неприятный завал русла реки. Даже на обратном пути, вниз по реке, мне пришлось делать довольно сложный манёвр, чтобы проплыть через него в лодке, по уже мной подготовленному (при движении по реке вверх) проходу.

В этот день уровень воды был незначительно выше, чем 23 июня 1982 года, но это всё равно мне здорово помогло, потому что лодку нигде не пришлось разгружать.

Температура воздуха в палатке 1 июля 1982 года, в 20 часов, +25°C.

2 июля 1982 года.

Сегодня пятница – узнал какой день недели по радиоприёмнику. Встал в 7 часов. Позавтракал. Поплыл дальше в 8 часов 45 минут. До Большого порога (Б-2-2) плыл стоя в лодке. Управлял её движением при помощи одного весла. При подходе к очередному завалу выставлял весло вперёд, как абордажную пику, чтобы смягчить удар лодки об дерево или о его сук. Ночевал я рядом с большим ручьём (речкой – шириной ~ 1-1,5 метра) слева и перед порогом (БП №2-2, тоже проплыл почти такую же речку (шириной ~ 1,5-2метра).

Порог БП №2-2 был теперь сильно приглажен и к тому же оказалось, что расстояние от порога БП2-2 до порога БП №2-1 было всего лишь ~ 200 метров. При движении вверх мне это расстояние показалось значительно большим, наверно потому, что я терял время на подъём через эти пороги и на прохождении завалов между ними.

До порога плыл ~ 2 часа. После Большого порога №2-1 до Большого правого притока (реки) «шёл» то на вёслах, то под мотором, но всё-таки расстояние вёслах было «пройдено» больше. «Большой правый приток» меня не только сильно удивил, но ещё больше озадачил.

Теперь это была самая настоящая большая река, которая бурным, как на порогах, пенящимся и шумным потоком перегородило всё русло реки и своим течением явно «забило» (остановило) течение самого Алтыба, которое словно натыкалось на него, как на перегородившую реку плотину, при этом сам Алтыб, после впадения в него Большого правого притока, становился уже значительно шире.

Пришлось пристать к правому берегу, ниже впадения в Алтыб Большого правого притока и пойти исследовать его русло. Если бы при подъёме по Алтыбу вверх, я увидел Большой правый приток в таком виде, я бы не минуты не сомневался, что это и есть Правый Алтыб. Шириной он был не менее, чем сам Алтыб до его в него впадения, но зато скоростью своего течения превосходил Алтыб в несколько раз.

По всему руслу Большого правого притока, на протяжении 500 метров, что я прошёл по его правому берегу, были многочисленные завалы из упавших в реку деревьев. Вновь появились сомнения и не без причины, так на устье Большого правого притока были затоплены кусты и деревья, что указывало на то, что его ширина в обычное время (при отсутствии долговременных сильных дождей), здесь всё-таки раза в три меньше.

При подъёме по Алтыбу вверх, я совсем не заметил, чтобы он как-то повлиял, на характер русла реки (изменил его вид, ширину или скорость течения) и теперь только по точной карте (масштаба 1:100000. 1:200000 или хотя бы 1:500000), которой у меня нет и даже поглядеть на неё не у кого, можно было бы сделать «окончательный приговор», что это действительно Правый Алтыб (хотя я уже «нутром почувствовал», что это действительно он).

После Большого правого притока, прошёл, вполне благополучно, ещё два речных завала, даже тот, где при подъёме вверх по течению реки, полностью разгружал лодку и снимал лодочный мотор. Всю остальную часть пути (до зимовья на плёсе, где был мной построен сарай в 1979 года, как предполагаемая «промежуточная база») «прошёл» под мотором.

Вот, где я уже вздохнул полной грудью от ощущения скорости моей «Романтики-2» и открывающихся перспектив местности по обеим берегам реки. Вода в реке оказалась значительно выше той, которая была 10 дней назад и поэтому на её берегах стали хорошо просматриваться озёра.

В 14 часов 30 минут был на месте своей бывшей «промежуточной базы» (на плёсе в устье Правого притока, который в 1979 году, я принял за Правый Алтыб).

Туда, где я поставил свою удочку, прислонив её к дереву, нельзя было подойти в болотных сапогах, даже подняв ботфорты, поэтому пришлось её сбивать метровой палкой в воду и потом ей же подгребать удочку к берегу. Судя потому, где оказалась моя удочка, уровень воды в реке поднялся приблизительно на 1-1,3 метра выше того, который был 10 дней назад (дерево с удочкой стояло не у воды, лодка была вся на берегу, а теперь уже вся находилось в воде и кустарник вдоль берега оказался под водой полностью).

Во время изучения окрестностей вокруг недостроенного зимовья «собирал» оводов, которые пробовали меня кусать и за это поплатились своей жизнью. Думал порыбачить. Но в момент моего причаливания напротив зимовья, уже надвигалась гроза и небо потемнело. Сильный ветер погнал по плёсу волны и сразу закапал дождь. И первая мысль сегодня плыть отсюда дальше, как-то у меня сразу улетучилась из головы, потому что пришлось быстро разгрузить лодку и оттащить рюкзаки в зимовьё.

Но гроза прошла мимо, и я с удочкой, которую достал из воды, пошёл ловить рыбу на оводов и мух, пойманных в зимовье. Попалось 16 небольших рыбёшек, на целую средних размеров сковородку, которая была в зимовье, на которой я их поджарил и с удовольствием съел. Даже добавки не захотелось. Оставалось только гадать, какая погода будет завтра, – не всегда же грому греметь и дождям поливать землю?

Перед сном воткнул рядом с водой на плёсе палку, что завтра точно знать, на сколько за ночь упадет в реке вода.

3 июля 1982 года (суббота).

Ночь прошла плохо. Было душно и сыро. Я уже ругал себя, что снова решил заночевать в недостроенном зимовье. Под утро пошёл дождь, но я всё равно решил плыть. В 9 часов тронулся в путь. Дождь слегка моросил и создаваемая им рябь на поверхности воды, не скрывала всевозможных в реке препятствий.

Алтыб был неузнаваем. Казалось это совсем другая река. Завалов на пути почти не было. Я только три раза глушил мотор, чтобы проплыть над каким-нибудь затомленным стволом дерева. Правда всё-таки пройдя одно такое дерево «воткнулся в другое. Многие поваленные в воду деревья, которые в малую воду могли стать для меня препятствиями, теперь не достигали своими верхушками берегов, и я просто обходил их почти у самой кромки берега.

На какое-то время выглянуло солнце, затем снова скрылось, на зато перестал дождь. Большой порог №1, выглядел, как перекат, но я всё-таки не решился пройти его под мотором и поднял его вверх. Все остальные пороги до второго от устья Алтыба ручья, по левому берегу, прошёл на полной скорости, иногда лишь немного сбавляя скорость, если вдруг мне могло показаться, что есть вероятность налететь на камень. Дух захватало от скорости лодки на порогах и перекатах, поэтому на плёсах стало казаться, что лодка на них еле «идёт» или еле «тащится».

Пороги сначала проходил посередине, по основным гребням. Лодку на них подбрасывало вверх, меня окатывало брызгами воды и удовольствия от такой «быстрой езды», я не получал никакого. Поэтому я стал срезать каждый порог по его вершине и «идти» (плыть) параллельно его основному сливу. Это уже было совсем другое дело. Некоторые места реки зачаровывали своим видом, но, в основном, всё-же чаще, просто «угнетало» надоедливое однообразие её берегов, особенно там, где встречались старые и относительно свежие следы от пожаров и гарей.

Примерно в 10 км от устья Алтыба, решил остановиться и посмотреть, что из себя представляет построенное там зимовьё, как снаружи, так и внутри. К моему удивлению, когда я заглянул в окно зимовья, оттуда раздалось рычание, и на меня оттуда взглянула морда пса, который развалившегося под окном на столе. Внутри зимовья был беспорядок и не трудно было догадаться, что именно этот пёс в нём и помародёрничал. Дверь в зимовье, когда я к нему подошёл, была приоткрыта, а может и открыта самим псом, который обосновался в нём, как в своей конуре, но явно, как хозяин. Висевшие мешки с макаронами и мукой, скорее всего, порвал тоже этот пёс. Я принёс из лодки сахар и решил им угостить пса, но пёс в моём присутствии, к сахару не притронулся, так что мне сразу стало понятно, что этот пёс в зимовье, явно не голодал.

Когда я сходил к лодке за туристической печкой и кипятильником и снова зашёл в зимовьё, пёс уже не рычал и вилял хвостом, а сахара на полу уже не было. Заниматься уборкой зимовья у меня не было ни малейшего желания и тем более готовить в нём обед. Рядом с зимовьём стоял стол, накрытый клеёнкой, так что приготовить себе обед, я решил на нём.

Сварил в котелке туристической печки куриный югославский суп. В котелок, валявшийся около зимовья, насыпал две горсти макарон, из порванного в зимовья мешка, и залил их половиной бульона от куриного супа. Когда это «макаронное блюдо» остыло, я дал его собаке и через минуту, давно не мытый этот котелок блестел, как после его тщательной чистки, каким-нибудь моющим средством.

Конечно, мне было жаль собаку, но я был не её хозяин, и она в подобных ситуациях, должна оставаться там, где была случайно им остановлена, потому что где-то бегала по тайге, когда за охотником прилетел вертолёт. Помани её я пальцем, собака побежала бы за мной, хоть на край света, а иногда и манить не нужно, когда «потерявшийся пёс», может быть сильно проголодавшийся, долго преследует лодку вдоль берега и сердце щемит тоска, что ты ничем ему не можешь помочь.

Проявляя иногда минутную гуманность к нашим меньшим братьям, мы проявляем самую большую жестокость. Пёс либо должен приспособиться к сложившейся ситуации, либо вписаться в новую, но в привычную для себя среду, – самому добывать пропитание и, если не искать хозяина, то должен дожидаться там, где он его потерял или тот его оставил…

Сколько было случаев, когда охотничьи собаки «потерявших хозяев», «прибивались к геологам» и в их коллективах теряли свои навыки «зарабатывать себе пропитание» своим трудом, на охоте, выслеживая и преследуя дичь, так что, когда, они находили своих хозяев (или возвращались к ним), после того, как геологи бросали их в конце сезона в населённых пунктах, часто оказывались полностью не пригодными для охоты и поэтому охотники их потом, просто безжалостно убивали, особенно, если они начинали съедать наживку в установленных ими капканах.

…Вот и этот пёс, как я понял, решил «увязаться за мной, поэтому садясь в лодку пришлось прикрикнуть на него и даже отпугнуть от лодки веслом В результате я поплыл один дальше, а пёс вернулся в своё зимовьё.

Вскоре доплыл до основных порогов между Вторым и Первым ручьями. Два первых явно выраженных каскада порога, проплыл в лодке, на всякий случай, с поднятым вверх подвесным мотором, но пороги после первого ручья, даже так не решился без предварительного обследования русла реки. При этом с трудом нашёл место своей временной базы «Алтыб-порог». Банка из-под какао, нацеплянная на куст, оказалась затопленной вместе с кустом и только надетая пустая пачка югославского куриного супа, на сук куста, росшего выше первого, указало мне на место расположения моей «временной палаточной базы».

Хотя место, где стояла моя палатка было затоплено водой, я пошарив ногой в воде, всё-таки обнаружил на дне свой спиннинг, забытый здесь, когда продолжил подниматься в лодке от своей «палаточной базы» вверх по Алтыбу.

Достав из лодки рюкзак потяжелее и две канистры (по 10 литров) с горючим, я пошёл по левому берегу реки изучать, характер русла реки с ещё торчащими в нём валунами. Спокойно изучать русло реки мешали слепни и оводы, – приходилось почти через каждые 10 шагов делать кратковременные остановки и убивать этих кровососов. Кроме того, сильно мешать ходьбе по берегу стали многочисленные промоины, кусты, полузатопленные валуны и деревья, которые, как говорится «не обойти и не объехать». На кусты приходилось либо лезть, либо перешагивать, либо пригибать к земле, либо перепрыгивать, либо вообще их ломать, наступая на каждый сук сразу двумя ногами. Где и этого было недостаточно, то, вообще, приходилось идти по руслу реки, поскальзываясь на подводных камнях и черпая, спотыкаясь на них, сапогами воду. Один раз решил прыгнуть с одного валуна на другой и только по счастливой случайностью не разбил одну из канистр с бензином. Но, как только я стал тщательно выбирать дорогу между валунами, то почти сразу угодил в промоину, сначала одной ногой, зачерпнув сапогом на ней воду, а потом, в другой промоине, зачерпнул воду сразу двумя сапогами.

Накладывая на эти неприятности, нападавших сверху комаров, слепней и оводов, можно ещё лучше оценить весь кошмар этого пути, учитывая, что в двух руках у тебя канистры (по 10 литров бензина в каждой) и с ними от гнуса не отмахнуться, а слепень, если он на тебя сядет, всё равно успеет тебя укусить перед тем, как ты его убьёшь.

Не удивительно, что когда я подошёл к концу порога, можно сказать, что выдохся окончательно, но немного отдохнув и то воюя с гнусом, пошёл обратно. И чем дальше я шёл обратно, тем меня всё больше брало сомнение, каким образом провести лодку в некоторых местах по порогу, если там нельзя провести её ни по течению, удерживая верёвкой на левом берегу, ни удерживая нос лодки, ведя непосредственно её по воде, между перегородившими русло реки валунами.

Поэтому я стал всё чаще поглядывать на правый берег и, в конце концов, после того, как несколько раз окунулся в воде, почти с головой, в береговых промоинах, всё-таки принял решение проводить лодку через порог вдоль правого берега. Когда я подошёл к лодке, слепни уже начали свирепствовали вовсю. Я только успевал убить одного, как меня слёту кусал другой, в результате на укусы комаров, я даже перестал обращать внимание, но ничего не поделаешь, – плыть всё равно надо, хотя правильней было сказать проводить через порог лодку.

Тщательно привязал в лодке два оставшиеся в ней рюкзака и четыре пустые канистры (одну, которая была полной, я перелил в топливный бак лодочного мотора), а к ним одно весло и спиннинг, я отплыл с помощью второго весла от левого берега. В результате перед тем, как пристать к правому берегу, я проплыл в лодке метров триста, через три перекатных гребня. Там я привязал в лодке подвесной мотор так, чтобы его винт стал выше корпуса лодки. После этого намотав причальный шнур на правую руку (на руках были надеты кожаные перчатки, к этому времени уже протёртые на пальцах до дыр) и страхуя лодку левой рукой. «Повёл» лодку, вернее «пошёл» за лодкой. Лодка двигалась кормой вперёд, и я только упирался ногами в дно реки, чтобы она чересчур не набрала большую скорость.

Я бы (не без гордости) сказал, что проводка лодки через порог вдоль правого берега сэкономила мне часа два чистого времени, возможно, ещё потому, что уровень воды в реке был выше, чем во время подъёма по ней вверх. Хотя и вдоль правого берега, я тоже проваливался в скрытые травой береговые промоины берега и несколько раз, в них поскользнувшись, падал, плашмя в воду, и даже один раз мне ничего не оставалась, как поплыть следом за лодкой и ловить сорвавшуюся с руки верёвку, которую я использовал для её проводки. Но правый берег был в основном чист и это служило мне хорошей страховкой, в случае если лодка натыкалась на какое-то в воде препятствие.

Хотя лодка несколько раз «садилась» на камни, но не получила ни одного жёсткого удара в борт, хотя её иногда и разворачивало, носом вперёд, на торчащие из воды камни.

Но чем ближе к финишу, тем сложнее становилось «вести» лодку. Берег становился круче, снова стали мешать кусты и деревья, где приходилось перекладывать причальную верёвку из правой руки в левую руку и главное, больше становилось камней и валунов вдоль кромки правого берега.

Когда порог оказался позади было 19 часов. Весь путь от бывшей моей палаточной базы занял до конца порогов 10 часов. В 1979 году для преодоления этого участка пути мне понабилось 19 часов, причём лодка у меня тогда была легче и совсем почти не загружена. Сплавал на левый берег Алтыба за своим рюкзаком и двумя канистрами и там же за порогом решил порыбачить с помощью спиннинга. Сделав десятка два забросов блесны, я понял, что рыбы там просто нет, и прекратил рыбалку.

Когда я тронулся в путь, опять заморосил дождь. Но теперь плыть было недолго, приблизительно 2 км до устья Алтыба и потом вверх по Большой Ерёме к месту расположения там бывшего геологического посёлка. И разве я мог подумать, приплыв туда, что сразу, при разгрузке лодки и перетаскивания к зимовью первого рюкзака, что меня будет там ждать, скорее всего, самый главный сюрприз моей метеоритной экспедиции в верховья Алтыба:

Всё, вокруг зимовья и в самом зимовье было «разворочено» самым диким образом. Дверь зимовья была открыта настежь, стекло в раме зимовья, закрытое снаружи ставней, выбито, и всё что было в зимовье изодрано, помято и поломано и что можно было в нём съесть – съедено. Даже умудрились попробовать сожрать фотоплёнку вместе с бумажной фабричной упаковкой, но, видимо она пришлась не по вкусу и её отшвырнули в угол зимовья.

Все мои концентраты, сушки, сахар, как я понял тоже сожрал медведь. Под беспорядочно разбросанными вещами мне всё-таки удалось найти 1 банку тушёнки, 1 банку «ланчен мита» (мясного завтрака) и две банки какао-со сгущённым молоком с упаковкой слегка придавленного явно зубами сухого горючего. Авоська с моими продуктами и сухим горючем, мной была повешена на гвозде стропилы потолка и медведь, видимо, забравшись в зимовье сразу вцепился в неё зубами, но почувствовал, наверно, горечь во рту от раскусанного им сухого горючего, сразу бросил жрать мои продукты и даже к банкам потерял интерес.

О ночёвке в избе, я понял, что не могло быть и речи, а дождь тем временем становился всё сильнее. Пришлось идти в баню, закрыть дыру от разбитого стёкла в оконной раме полиэтиленовой сумкой и располагаться в ней на ночлег. Там же в бане, приготовил себе ужин: домашний суп (последний пакет) с тушёнкой, омлет и чай. Хотелось бы отдохнуть здесь денёк, да что-то желание пропало и продуктов для того, чтобы здесь отдохнуть, на это уже нет.

В зимовье ещё по крайней мере осталось с десяток банок свиной тушёнки, но взять хотя бы одну, я не в силах, даже не смотря на сложившиеся обстоятельства. Просто не хочется быть чем-то обязанным незнакомым мне людям.

4 июля 1982 года (воскресенье).

Утром заметил, что вода в Большой Ерёме, отступила от берега приблизительно на 0,5 метра. Берег реки в этом месте пологий, так что уровень воды в ней за ночь стал на ~ 10-15 см ниже.

Ночью периодически мазался «Детой». В бане было сравнительно тепло, но к утру ни сапоги, ни одежда не просохли. Самое неприятное было то, что всё ещё моросил дождь. Погода была такой, что надеяться на прояснение было сегодня невозможно.

Но не смотря на состояния погоды, я всё равно стал собираться в дорогу и одновременно разогревать завтрак. Позавтракав, снова пошёл к зимовью, в надежде ещё что-нибудь найти там из своих несъеденных медведем продуктов. Обнаружил только часть обёртки от пачки говяжьего бульона и еще одну изрядно пережёванную медведем упаковку сухого горючего в своей авоське недалеко от зимовья, напротив от открытой в него двери. Видимо, почувствовав неприятную горечь во рту, медведь в ярости сначала начал трясти авоську в зимовье, судя потому, как далеко друг от друга в нём разлетелись, бывшие в авоське банки, а потом просто выбросил мою авоську с разжёванным в нём сухим горячим за дверь зимовья или выскочил с ней из зимовья сам. Конечно, что было на самом деле угадать было невозможно, но то, что медведь жрал всё, что в зимовье было белого цвета или в бумажной упаковке, не трудно было догадаться по следам от его зубов, правда, что ему сразу не понравилось он больше не пробовал грызть, но всё что было в зимовье съестного сожрал, явно с большим удовольствием.

Медведь даже погрыз один из белых облицовочных камней, которыми был обложен угол зимовья, где была печная туба, кирзу чехла с охотничьем ружьём и потрёпанное, правда временем, автомобильное мягкое сиденье.

Левая часть избы-пятистенка использовалась, как сарай и в него вертолётчики положили целый ящик сахара, около 10-15 кг. Теперь ящик был разломан, а снаружи зимовья, повсюду валялись в основном только мятые верхние части бумажных полукилограммовых коробок быстрорастворимого (прессованного) сахара. Нижние части коробок с сахаром, медведь, наверно съедал вместе с сахаром, целиком отправляя лапой в свою пасть, стряхнув (сбив), с них при этом, только верхние крышки.

Под навесом (в сенях правый части избы-пятистенка) зимовья, перед моим отплытием на Алтыб, была большая горка сахара, в бумажных упаковках по два кусочка, с эмблемами «Аэрофлота», не менее 1,5 кг, от которой не осталось даже ни одной бумажной упаковки.

Около бывшего костра валялся большой кусок невыделанной лосиной шкуры, которую медведь тоже попробовал уже жрать и поэтому можно было ждать, в любое время, его прихода в «гости» снова. Чтобы мне не стать для медведя приятным сюрпризом, (в качестве мясной закуски), я решил «унести» свои ноги от этого зимовья, не только побыстрее, но и как только можно от него подальше.

Перед отплытием от зимовья, я вычерпал из каждой секции лодки воду, погрузил в неё обратно, принесённые в баню рюкзаки и заодно с ними, спрятанные на берегу реки две пустые канистры, закрыл дверь бани, подперев её дверь, валявшимся рядом с ней, железным прутом и только после этого сел в лодку, оттолкнувшись от берега гребным веслом и запустил лодочный мотор, не смотря на то, что дождь продолжал моросить и не думал переставать.

Если бы ещё выглянуло солнце, то это был бы самый настоящий сервис, которым могло было быть обставлено моё дальнейшее путешествие на моторной лодке по широким и спокойным плёсам этой сибирской реки.

Порог выше стоянки лодки, который хорошо оттуда просматривался, сейчас выглядел безобидным перекатом и у меня (в душе) возникла уверенность, что и все пороги ниже стоянки моей лодки, будут выглядеть в основном также, и я, возможно, буду избавлен от проводки лодки вдоль берега и смогу пройти через пороги (спуститься по ним), не выходя из лодки.

Но у порогов, в том месте, куда я в последний раз перенёс свои вещи, при подъёме по Большой Ерёме вверх к устью Алтыба, я решил всё-таки остановиться и, на всякий случай, пройти вдоль правого берега вниз по течению реки, хотя бы 1 км, чтобы всё-таки оценить обстановку (или изучить русло реки), не смотря на то, что вдоль правого берега, трава и кусты были мокрыми от дождя и легко было поскользнуться и упасть не только на них, но и провалиться в скрытую травой глубокую промоину берега, зачерпнув в ней воду, «ковшами» ботфортов сразу обоих болотных сапог.

Пороги шумели, вздыбливали валы волн, которые бились друг об друга, иногда катясь словно против течения, загибая вперёд свои пенистые гребни, пугая своей мощью, рявкая, падая и шлёпаясь на валуны, которые то полностью скрывались под водой, то словно выныривали из неё, как будто ждали, что с какой-нибудь лодки их не заметят, и она налетев на них, либо перевернётся, либо получит пробоину и окажется на дне реки. Над порогами стоял гул, как от летящих над ними на разных уровнях (на разной высоте) нескольких самолётов.

Пеший осмотр русла реки на порогах, позволил мне выявить возможные пути прохода порогов лодки с поднятым мотором, изменяя направление её движения, стоя в лодке с помощью весла. При этом половину изученного с правого берега пути, мне нужно было в лодке держаться ближе к левому берегу, а вторую половину пути, держаться ближе к правому берегу.

Вернулся к лодке к лодке и поплыл, стоя в ней, слегка поправляя веслом направление её движения, навстречу пенистым гребням волн, по наиболее чистым от камней и валунов сливам речных бурных потоков. Сливные валы, делая углубления в течениях речных потоков воды, стремились при выходе из них лодки, развернуть её, но она плавно пошлёпывая своим ребристым днищем по затухающим там волнам, всё-таки выравнивалась и казалось разрезала эти волны своим высокоподнятым носом.

После четвёртого порога, я опустил в воду мотор, произвёл его запуск, и помчался к третьему порогу, который благополучно проскочил. Со вторым порогом все обстояло не так благополучно, как с третьем пороге, потому что на нём, почти посередине бурного потока, я на полной скорости, «со всего маха» врезался «сапогом» лодочного мотора, в скрытый под водой валун. Мотор в лодке «подпрыгнул» и встал на ограничитель, при его ручном подъеме, продолжая при этом работать на больших оборотах в холостую. Пока я тянулся к выпавшей у меня из руки ручке управления, чтобы сбросить газ, лодку развернуло, и она понеслась боком по волнам полуметровой и большей высоты.

Лодку стало быстро заливать водой, особенно секцию, где лежали в рюкзаках мои вещи. Когда я веслом выровнил движение лодки по течению речного потока, то первым делом проверил исправность лодочного мотора. Я просто опустил его в воду и произвел запуск – мотор оказался в исправном состоянии, и я сразу же, под ним, поплыл вперёд к первому порогу, не вычерпав из лодки воды, хотя рюкзаки, в своей секции лодки, уже явно начинали в ней плавать.

Но всё-таки первый порог, на всякий случай я «прошёл» с поднятым вверх лодочным мотором. Далее после двух перекатов, завершающих все каскады предалтыбских порогов, я сделал небольшую остановку, чтобы вычерпать из лодки воду и только затем продолжил под лодочным мотором дальнейший путь.

Но после этой остановки, что-то мне не понравилось в работе лодочного мотора, и я стал заниматься его «диагностикой», которая сводилось к тому, что я стал проверять, – не накрутился ли на винт мотора, какой-нибудь речной мусор и совсем забыл, что русло реки не прямая линия и когда поднял голову вверх, то сразу увидел, как на меня «стремительно стал надвигается берег». Нос лодки врезался в кусты, сама лодка накренилась на бок, средняя секция лодки зачерпнула воду, но мотор продолжал работать и я, развернув его в сторону, вылетел вместе с лодкой, к счастью, что не сам с лодки, сразу на середину реки.

Правда, лодка стала плыть как-то боком, и я сначала подумал, что она получила значительную (большую) вмятину в корпусе, но всё оказалось намного проще, – нарушилась центровка перевозимого мной груза. Поэтому сдвинулся сам к середине лодки, я выровнил лодку собственным весом, не трогая пока сам груз.

А дождь всё не думал прекращаться, иногда усиливался, а иногда просто сыпался на меня с неба, (оседая на одежде), как мокрая пыль. Мокрая одежда и встречный обдувающий ветер, быстро дали мне почувствовать холод, но чтобы как следует высушится нужно было ещё плыть 40 км до Хомокашево, с остановкой где-то в 5-6 км от порогов, чтобы забрать оттуда, от полуразрушенных изб, оставленные там, свои, три пустые канистры.

Наконец, показались эти избы. Делаю у них остановку и прихожу к выводу, что уровень в реке рядом с ними ещё высокий, так место прежней стоянки, при подъёме по реке вверх, было затоплено водой.
Приношу в лодку канистры и снова продолжаю плыть дальше, легко узнавая проплываемые мимо реки: Юкту, Леденянку (так она была названа мной в 1979 году), Девано, избу за рекой Девано на правом берегу, избу после реки Коно, от которой до охотничьей базы Хомокашево ~ 15 км.

Только у этой избы отмечаю время, за которое будет пройдено это расстояние. До «зимовья» я дошёл за 30 минут, – следовательно скорость лодки была ~ 30 км/час и поэтому делаю у него остановку, чувствуя, как уже сам «основательно» (сильно) продрог. Разгружаю лодку и отношу рюкзаки в зимовьё. Потом снова иду к реке, чтобы взять из лодки подсолнечное масло и вымыть взятую из избы сковородку. Сходить к реке пришлось сходить ещё раз за водой, со взятыми в избе чайником и бидоном.

От этой ходьбы к реке и обратно в зимовьё, немного согрелся. Рублю дрова, затапливаю печь, готовлю обед и развешиваю в зимовье намокшие и промокшие вещи. Тепло расслабляет и хочется всё бросить и растянуться на обтянутых шкурами нарах. Приходиться с этим соблазном бороться, хотя и трудно. После обеда отдыхаю и снова затапливаю печь, так как не все вещи, как следует просохли. Умываюсь и мою голову тёплой водой, при этом и усталость, как-то сама собой (то ли) снимается (то ли проходит). Даже появляется желание записать в дневнике все свои сегодняшние приключения и произвести некоторые расчёты по расходу горючего для лодочного мотора:

Для экспедиции по Алтыбу было взято 70 литров топлива (смеси бензина с автолом). Обратно привезено оттуда немногим больше 30 литров, таким образом на Алтыбе было израсходовано – 40 литров. Такая экономия топлива была вызвано только исключительно за счёт завалов в русле реки, где лодку приходилось проводить (протаскивать) через них или плыть на вёслах. Предварительно можно только сказать, что по Алтыбу (и может даже по Левому Алтыбу) пройдено туда (до построенной мной перевалочной базы) и обратно до его устья ~ 200 км.

5 июля 1982 года.

Проснулся в 5 часов, подремал до 7 часов и стал собираться продолжать путь вниз по реке, предварительно поставив подогреваться в кипятильнике, заваренный в нём, ещё вчера вечером, чай.
После того, как собрал рюкзаки, положив в них высушенные вещи я собрался пойти за спрятанной мной в тайге канистрой с бензином, сначала просмотрел сделанные в дневнике вчерашние записи и даже в нём решил немного пофилософствовать (сделал записи) на темы морали:

«…Спрятать в тайге пустую канистру, а не оставлять её в зимовье, мне посоветовал охотник Геннадий Мирк, сославшись на то, что-то кто-то может забрать её из зимовья себе «подумав», что она «специально» приготовлена (оставлена) ему. Я последовал его совету, хотя подумал при этом, что так никто не сможет подумать даже спьяну, скорей уж тому, что сейчас на Марсе водка подешевела.

Но предусмотрительность охотника Мирка, как я понял уже на Алтыбе, получила явное подтверждение. Где от моего, построенного в 1979 году сарая, остались, как говорят в русских сказках, одни «рожки и ножки», то есть одна лопата и моя записка на нарах недостроенного зимовья, с просьбой не уносить из сарая, оставленного в нём инструмента.

А вот ножовка, всё-таки кто-то понял, что она мной была оставлена «специально, для него, а для меня, её отсутствие, сказалось потом дополнительной болью в пояснице, так как там, где по всем законам логики, можно и нужно было что-то распилить, мне приходилось это место разрубать.

Поэтому, если бы кто-нибудь тогда на меня посмотрел со стороны, то я для этого постороннего наблюдателя, мог выглядеть, только явно выраженным кандидатом для сумасшедшего дома.

Понятно, что посторонний наблюдатель, мог оценить мой труд тогда на месте, в прямом смысле, в духе того прошедшего времени, когда процветающие вокруг мелкое воровство, наказывалось в худшем случае общественным порицанием и подобный проступок не считался воровством, а сам взятый на поруки коллективом товарищ, вместо клейма вор, считался обычным «несуном», потому что с производства почти каждый что-нибудь «нёс» для домашнего хозяйства, хотя бы горсть мелких гвоздей или средней длины шурупов. Не говоря уже о каком-нибудь инструменте от гаечного ключа до крестообразной отвёртки, которые тогда просто нельзя было купить в ближайшем хозяйственном магазине. Но, чтобы что-то тогда могли своровать из зимовья, у меня, вообще, несколько лет подряд (с 1970 по 1974 год), просто, это никак не укладывалось в голове.

Но смотреть на меня тогда нужно было прямо, на месте и в той ситуации, в которой я тогда оказался, перед угрозой срыва, задуманного несколько назад эксперимента и поэтому меня, мог понять. Не наблюдавший со стороны за мной современник, а бесконечно далёкий от меня потомок, в дебрях какой-нибудь планеты, встретившись там с зачатками разумной жизни, что у нас сейчас называется цивилизацией, вернувшийся на место посадки своего «галактикалёта» и нашедший там процветающий кабак, где стойкой бара служит «преобразователь мерности пространства», а столиком для игры в (местный) преферанс, «аннигилятор видов материи».

Я думаю, что мой далёкий потомок, не сдвинул бы гневно свои толщиной в пол ангстрема брови, не сверкнул бы глазами, сквозь стёкла «уравнителя внешних сред» и не превратил бы «открытый им мир» в радиусе «миллиона мегапарсеков» в набор «фу-частиц», а улыбнулся бы про себя, в дебрях (тупика) Вселенной, сел бы четвёртым игроком за стол для (местного) преферанса и уж тут-то (за ним) дал волю своим чувствам, чтобы через тысячелетия там вспоминали бы не об Аибе с Землянды, (который после преферанса, предложил бы цивилизованным инопланетянам перейти к рулетке, где, вообще, ни о чём не нужно было думать), как тот, делая ставки на одно «зеро, пустил эту (их) планету с молотка, а о «Страшным Зером-Зле» (толи Боге, толи Дьяволе), «низведшим», как будут потом считать, процветающую Энскую цивилизацию в обратном порядке до её корней в эпоху «Хуженетвреднейшей обезьяны» (чтобы дать инопланетянам второй шанс, им стать через несколько миллионов лет, действительно разумными людьми)…».

Понимая, что, читая дневник, я отвлёкся от реальной повседневности, решил, что хватит философствовать и пошёл искать спрятанную мной в тайге канистру с бензином. Канистра оказалась на месте и главное с бензином (точнее со смесью бензина с автолом). Всего у меня теперь было 50 литров на предстоящий путь в 170-180 км. Впереди я запланировал ещё две остановки (стоянки) на базе Ангаро-Ленской экспедиции, если для этого будут подходящие условия и в 30 км ниже базы охотников в Хомокашево, на устье реки Большая Чайка, где были мной спрятаны две пустые канистры.

В Хомокашево, я должен был зайти кратковременно в зимовьё охотника Мирка и взять там на всякий непредвиденный случай немного галет. А что непредвиденные обстоятельства в тайге вполне очевидны, подтверждал случай с моими продуктами, оставленными на обратную дорогу в избе бывшего геологического посёлка и в основном доставшиеся только медведю.

В 9 часов 20 минут поплыл к охотничьей базе в Хомокашево, где в зимовье взял только 10 галет, так как их там оказалось не так уж много и в таких же, как я, а может и в худших условиях или обстоятельствах мог оказаться и ещё кто-то другой, а у меня ещё было:

1. 1 банка мясного югославского завтрака;
2. 1 банка какао со сгущённым молоком;
3. ~ 250 грамм яичного порошка;
4. 0,5 литра подсолнечного масла;
5. 5 пачек бульонных кубиков на 100 тарелок;
6. 300 грамм сахара;
7. 0,5 пачки чая;
8. 1,4 кг сухого горючего, для туристической печки и кипятильника.

Около базы Ангаро-Ленской экспедиции плыл на плоскодонке какой-то товарищ, на которого моя лодка подействовало так, что его лицо, приняло состоянии полной прострации, и не выражало никаких эмоций, а на берегу в то время никого не было. Вступать в контакт с явно напуганным мной товарищем смысла никакого не имело и было бы верхом неразумности, поэтому я проплыл базу экспедиции, не делая у неё остановки.

На устье Большой Чайки погрузив в лодку пустые канистры, я там же решил пообедать и пройти ниже расположенные ниже зимовья в бывшем посёлке Усть-Чайка, не останавливаясь. Встречаться в тайге с людьми, которые вешают на дверях зимовий замки от честных людей мне хотелось. Кому надо, если что-то нужно в зимовье, замок просто отстрелит из карабина или оставит его вместе с дверью лежать на земле, а что было нужно в зимовье, всё унесёт с собой, если нужно и само зимовьё (разберёт по брёвнышку и поставит его где-нибудь в другом месте).

Плывя по реке дальше, на точно известных мне расстояниях участках реки, прикидывал скорость своей лодки вниз по течению реки – она была в среднем 30-35 км/час, при общей загрузке лодки ~ 200 кг. Все пороги, кроме порога «Бур» прошёл под мотором, да и на Буре 4/5 левой протоки, наиболее спокойной и узкой прошёл в лодке с поднятым мотором, и только его последнюю 1/5 часть, провёл по ней лодку, причём не разгружая, всего за несколько минут.

Когда отплывал от «Бура», оценил состояние его широкой протоки и понял, что и по ней, при таком уровне воды в реке, можно было проплыть (спуститься по порогу вниз) и с работающим лодочным мотором.

В принципе можно было спуститься, в лодке с поднятым мотором и по левой протоке, если в конце её сделать небольшой манёвр. Правда в 1979 году я это уже пробовал сделать манёвр в этой протоке между трёх торчащих из воды камней (хотя уровень воды тогда в реке был меньше и умудрился налететь сразу на три камня. Если бы я просто плыл бы тогда в лодке и не маневрировал в протоке с помощью весла, мне бы, больше чем на один камень, скорее всего, было бы трудно налететь или наткнуться. В связи с этим, я тогда пришёл к выводу, что даже «любой самый строгий и точный расчёт, – это не суровая реальность».

Но всё равно, наивно предполагая, что при таком высоком уровне воды в реке, порог «Ворон» (Орон) должен быть гладко «прилизан», я перед ним (не пристал к берегу, чтобы посмотреть с него, как он выглядит на самом деле), а только пристал в лодке и облюбовал его язык (слив) у левого берега (и) смело пошёл («полетел» на полном газу) навстречу с (его, как мне показалось, не особенно высокими) волнами. И я полетел, как плоский камешек, который мы бросаем в реку, считая сколько раз он отрикошетит от (водной) поверхности реки.

В Ерёме мне сказали: «Да, ты что, при такой воде, «Ворон» в самой силе». И делаешь тут самый главный вывод, что «Анализируя факты и обнаружив в них стройную систему, не спеши делать прогнозы, если один из примеров или вариантов имеет черты неопределённости, при одном условии, если (сам) не мечтаешь свернуть себе шею» …

В этой части дневника о моём спуске в лодке через порог «Ворон, с работающим на полной мощности лодочным мотором, мне следует уточнить, почему-то пропущенные мной в дневнике, немаловажное детали о том, что тогда всё-таки происходило на самом деле:

Я не оговорился, что именно «полетел», а «не поплыл или помчался», как брошенный в реку плоский камешек, считая сколько раз он отрикошетит (отскочит) от поверхности воды. С ходу, на большой скорости, «влетев» по воздуху, с рёвом на гребень первой почти четырёх метровой волны, я отскочил от неё, под рёв мотора, на гребень второй волны, которая была немного ниже, и дальше полетел к гребню третьей волны, которая была не только ниже второй, но и дальше, чем вторая волна от первой волны и поэтому, не долетев до её гребня, врезался в её середину и можно сказать прошёл её насквозь и вынырнул вместе с лодкой уже за порогом.

Когда я обернулся, и, сидя в лодке почти по пояс в воде, находясь в состоянии ужаса, увидел, что собой представлял, оставшийся позади порог «Ворон» и даже представил, что было бы со мной, если бы мне пришлось спускаться по нему на вёслах, подняв вверх подвесной лодочный мотор, – в лучшем случае, был бы смыт первой же волной в реку и смог бы выбраться на берег, а в худшем, перевернулся бы вместе с лодкой, с застрявшими в ней ногами и просто мог захлебнуться.

Дальше в дневнике, даже, если судить по записям в нём, явно был значительный пропуск в описании дальнейших событий:

…После «Ворона» мотор несколько раз глох на больших оборотах. Проверил количество топлива в баке, там его было совсем мало. Залил в бак ещё 10 литров топливной смеси. Прокачал топливную систему лодочного мотора бензином и около 6 часов вечера (около 18 часов) был в Ерёме. Вода в Нижней Тунгуске была немного ниже той, которую я увидел при «приезде» (после прилёта в деревню Ерема). Разгружаю лодку. Когда я её почти разгрузил, встретился на берегу реки с Сашей Каменным. Договорился с ним, что я оставляю ему лодку и мотор на сохранность (до 1984 года).

Уже за ужином, наконец-то, встречаюсь с Костей Юрьевым. Первый его вопрос, – ну, как ты, не передумал мне продавать свой радиоприёмник? – Что ты, – отвечаю я Косте, – конечно, нет!

Прошло больше сорока лет, после описанных мной приключений на реках Большой Ерёме и на Алтыбе в 1982 году, значительно больше времени, чем после падения Тунгусского метеорита до посещения места его предполагаемого падения (или взрыва) Леонидом Куликом в 1927 году (всего 19 лет), в 1928 году (всего 20 лет) и в 1929-30 годах (всего 22 года), а несовпадений в описаниях этих экспедиций его участниками сотни, к тому же и документов, подтверждающих, каждый спорный эпизод в этих воспоминаниях, никто из авторов мемуаров не приводил, даже академик Евгений Кринов, то что он рассказал в своей монографии «Тунгусский метеорит» (в 1949 году), документально ничего не подтверждал, хотя бы всего того, что касалось его личного участия в экспедиции 1929-30 года, и мы ему должны верить на́ слово.

А вот Константин Коханов даже себе на́ слово не поверил, что он приплыл в Ерёму, после того как искупался на пороге «Ворон», в шесть часов вечера 5 июля 1982 года:

Во-первых, потому, что впервые не написал (не отметил) в дневнике, что после того, как он «прошёл сквозь волну» и оказался за порогом в лодке, сидя в ней по пояс в воде, и во-вторых, как потом пристал к берегу, выгружал из неё вещи и вычерпывал из лодки воду. Не трудно было догадаться, что сухой одежды, чтобы переодеться у него тогда уже не было, а от порога «Ворон» до деревни Ерёма было 30 км, и к тому же, как им было отмечено, – после порога «Ворон», лодочный мотор, на больших оборотах, несколько раз глох.

Поэтому, не трудно догадаться, что он в Ерёму в этот день не приплыл, а сделал вынужденную остановку у первого от устья Большой Ерёмы зимовья, в 17 км от деревни Ерёма, и в 13 км от порога «Ворон».

Именно там он проверил количество топлива в баке, и залил в него 10 литров топливной смеси, и затем проверив работу подвесного мотора, «прокачал его топливную систему бензином», но перед этим разгрузил лодку развесил намокшие вещи для просушки, сначала на кустах, а потом, когда затопил печь, в зимовье. Поэтому весь оставшийся день 5 июля 1982 года, он занимался сушкой одежды, палатки и спальных мешков-одеял, и продолжал этим заниматься весь день 6 июля 1982 года, заодно и проверкой работы лодочного мотора с чисткой всей его топливной системы и только 7 июля 1982 года, в шесть часов вечера, приплыл в Ерёму.

Если бы всё было так, как было написано в дневнике, Константин Коханов приплыл бы в Ерёму, действительно 5 июля 1982 года, после купанья на пороге «Ворон», то он тогда не только бы сразу стал разгружать там лодку, а сначала сбегал бы в дом Кости Юрьева и переоделся в свою сухую, оставленную им там, одежду. Затем он бы развешивал свои промокшие вещи, палатку и спальные мешки-одеяла на жердях, заборе и верёвках около дома Кости Юрьева, а не только стал бы договаривался с Сашей Каменным, что оставит ему на сохранность лодочной мотор и лодку.

Трудно поверить в то, что за несколько часов пути, всё, что основательно вымокло в воде, за несколько часов, вдруг как-то, само собой, высохло, и только потому об этом в дневнике нет ни одного слова, и, следовательно, в Ерёму Константин Коханов приехал сухим, но только не 5 июля 1982 года, а 7 июля 1982 года.

6 июля 1982 года (на самом деле 8 июля 1982 года).

Вернувшийся с работы Костя Юрьев говорит, что сегодня должен быть вертолёт, прямой, до Усть-Кута, только неизвестно во сколько (часов он может прилететь). Правда, я предполагал вылететь в пятницу (рыбки накоптить, порыбачить, кое что пофотографировать в деревне Ерёма, хотя и чужим фотоаппаратом). Ну, раз представляется такая заманчивая оказия, то я сразу же побежал к реке разбирать свою лодку.

Где-то часа через два на берегу появляется Костя, который явно неодобрительно смотрит на мою затею (с разборкой «Романтики-2») – (по всему было) видно, (что) на счёт (моей) лодки (он имел) какие-то (свои) планы. Стоило ли разбирать лодку, – говорит он (мне), – когда её можно было унести (и) так, и поставить (рядом с домом)? Костя, – говорю я (отвечая вопросом на вопрос) в ответ, – а у тебя будет ли время, разобрать её потом – это же не так просто? После длинной паузы, Костя отвечает, – я не в том смысле, думаю, что проще было бы её разобрать и около дома.

Я объясняю Косте, что у реки можно не только разобрать лодку, но и заодно очистить от грязи и вымыть каждую секцию лодки. Говорить вроде бы уже о лодке нечего, и я прошу Костю, помочь (мне) открутить, туго поддающийся отворачиванию винт и после ухода Кости, снова продолжаю работать (отстыковывать последние секции лодки и затем смывать всю, налипшую в них, грязь).

Наконец, лодка разобрана, секции вымыты и перенесены (к сараю Саши Каменного, с наколотыми там дровами, и оставалось лишь в присутствии Саши, расчистить для них место и сложить секции лодки, для их хранения до 1984 года).

А пока (после возни с лодкой), разбираю в доме Кости Юрьева свои вещи и снаряжение экспедиции. Всё снаряжение экспедиции (самое главное – лодочный мотор и канистры) я решил передать (на хранение) Саше Каменному, а все вещи оставить (на хранение) Косте Юрьеву, в том числе и палатку.

Оставшиеся у меня пачки с югославским бульоном и сухое горючее, делю пополам, и отдаю Саше и Косте.

Но вертолёт, оказывается сегодня не прилетит, но зато будет почтовый АН-2 до Преображенки. Иду к жене бывшего Председателя сельсовета Виктора Васильева покупать билет на самолёт, потому что уже задерживаться в Ерёме расхотелось.

Жены Васильева дома не оказалось, но зато дома был сам хозяин. Он что-то засуетился, предложил выпить наливочки и поговорить. Я в начале отказывался, но потом «не стал человека обижать».

Ты, не обижайся на меня, – сказал мне Васильев, – что я тогда (тебе в 1979 году) наговорил спьяну – всё бывает. (Я даже не мог вспомнить, что мне говорил тогда Виктор Васильев и потому переспросил его, что он мне наговорил, недоумевая и не понимая, какое это сейчас имеет значение.)

Оказывается, Костя Юрьев сказал ему, после моего отъезда, что я на него очень обиделся, за то, что он не дал лодочный мотор, чтобы отвезти меня в Преображенку. – Ну и что ж такого, что не дал свой мотор, – успокоил я Виктора Васильева, – зато бензина предлагал взять у тебя, сколько мне надо. И это собственно, говоря ваше личное дело, кому давать свой мотор.

Но Васильев всё равно, повторил, что сказал ему Костя Юрьев, что я на него очень обиделся. Пришлось отвечать тогда мне Виктору Васильеву, конкретней и по существу, на кого я должен был тогда обижаться на него или на Костю Юрьева:

- Да если бы Вы, Виктор Фёдорович, мне бы сейчас не сказали, что тогда отказали в моей просьбе, дать Косте Юрьеву, свой мотор, я бы об этом, никогда, не вспомнил. Костя тогда сам виноват был. Я за год его спрашивал, как у него (дела) с мотором, – он мне отвечал в письмах, – что всё нормально, – и на вопросы, – нужны ли какие-то запчасти? – отвечал, – всё есть!

Выпили (за то, чтобы между нами больше не возникало никаких недоразумений) и я, на всякий случай, снова дал Виктору Васильеву, свой московский адрес. Виктор Васильев провожает меня до калитки, и я бегу к дому Кости Юрьева за рюкзаком, а потом с ним в «ерёминский аэропорт» на лугу за деревней. По пути забегаю в дизельную, где работает Саша Каменный, прощаюсь с ним (и прошу его занести в свой сарай, лежащие у его двери, секции моей лодки, лодочный мотор и канистры).

Дорога в «ерёминский аэропорт» шла краем тайги и в одном месте была сильно заболочена, но когда я выбирал места, где лучше мне было идти, услышал шум мотора самолёта и побежал, уже не выбирая, относительно сухих мест. Когда я прибежал на «лётное поле», самолёт уже приземлился и из него выходили пассажиры. Хорошо ещё рюкзак был лёгкий и последние 200 или 400 метров, я мчался как «олимпийский спринтер».

Костя Юрьев выгружает из самолёта последние кассеты с новым фильмом и отмечает у лётчика в документации, что тот ему он доставил из Ербогачёна. Где ты отстал? – спрашивает он меня, с явной укоризной в голосе и я, не оправдываясь, отвечаю, ему с улыбкой, – бывает (так уж получилось), – и только потом замечаю стоящего с ним рядом нового Председателя ерёминского сельского совета (с которым мне пришлось поздороваться и сразу же попрощаться, причём, хотелось бы навсегда, за то, что он очень хотел меня отправить получать противопожарный инструктаж в Ербогачён).

Вхожу в самолёт, через минуту самолёт взлетает и, минут через двадцать, садится в Преображенке. Можно было бы сказать, что путешествие, именуемое мной «рекогносцировочной метеоритной экспедицией», наконец-то закончено и я утёр нос тому «нахалу», 10 лет показывающему мне язык, не смотря на то, что он носит моё имя и фамилию, как бы говоря, что я на что-то ещё серьёзное в своей жизни больше не гожусь, и сделать больше того, что сделал в 1972 году, уже не способен.

О том, что ещё предстояло возращение домой и приключения мои будут продолжаться, я даже не мог предположить, но об этом я уже рассказал в трёх моих очерках, опубликованных в Интернете, два из которых «Дебаркадер» и «Вагон №9», имели прямое отношение именно к путешествию 1982 года.

«Возвращение домой». Часть 1. «Дебаркадер»

20.

Как правило, путешественники мало уделяют внимания в своих дневниках, в устных и опубликованных рассказах тому, какие они испытывали приключения, когда возвращались домой. Сборы в дорогу, и сам путь, настолько заслоняли своими впечатлениями все испытанные ими неудобства, связанные с возвращением, хотя бы потому, что они настолько ещё у нас обычны, что просто не могли вызвать особого интереса, так как редко кто не испытывал подобных неприятностей, даже после проведения отпуска на самом престижном курорте.

Село Ерёма – село Преображенка – город Киренск

Получилось так, что в 1982 году я впервые изменил традиции возвращаться домой в обычном виде, как и подобает таёжному волку, с рюкзаком за плечами, в выцветшей от солнца штормовке и в разбитых туристических ботинках, и главное, с бородой, в которой никак нельзя было заподозрить во мне, даже намёк на «интеллигентного» человека.

Послушавшись жену, и главное понимания, что вместе с тремястами килограммами груза можно без труда разместись, то, во что можно, возвращаясь назад, переодеться, я упаковал эти вещи в один из больших ящиков со снаряжением своей «экспедиции».

В спортивной сумке, наряду с бельём, была положена новая финская куртка, спортивный шерстяной костюм и чешские туристические ботинки из белой кожи с красными замшевыми мысками и с такими же декоративными вставками по бокам, так что я вполне мог сойти в тех глухих местах за иностранного туриста.

Закончив своё путешествие на лодке с подвесным мотором, в верховья реки Левый Алтыб, в общей сложности проплыв около 1500 километров по пяти рекам, я, перед отлётом из Ерёмы сбрил бороду, переоделся и благополучно, пересев с одного АН-2 на другой АН-2 в Преображенке, в конце того же дня, приземлился в Киренске.

От Киренского аэропорта ничего другого не пришлось ожидать, как отсутствия на неопределённое количество дней свободных мест на все рейсы, как в Усть-Кут, так и до Иркутска. Ничего другого не оставалось, как и неоднократно, в прошлые годы, ехать на автобусе в речной порт.

Перед тем как пойти в кассу за билетом, я решил по пути зайти в столовую и пообедать. Но как назло в Киренске был рыбный день, а в меню была отнюдь не осетрина. От обеда с деликатесами из хека, пришлось отказаться, чтобы окончательно не испортить себе настроение этой, по сути, имитацией еды.

Купив в кассе речного порта билет на утренний рейс водомётного теплохода «Заря», я отправился на дебаркадер, где на его верхней палубе располагался «зал ожидания». На нижней палубе дебаркадера был буфет и, к моему удивлению, он даже работал. Встав за каким-то товарищем в тельняшке в очередь, я, как только оказался с глазу на глаз с буфетчицей, попросил продать мне буханку белого хлеба и хотя бы 50 грамм сливочного масла. Сахар и пачка чая у меня лежали в спортивной сумке, и я надеялся, что для ужина этого вполне достаточно.

К моему удивлению оказалось, что хлеб купить можно, а вот сливочное масло нельзя, так как оно продаётся только по «заборной книге», исключительно работникам речного порта. Я попросил буфетчицу войти в моё положение, и, забывая, во что теперь одет, не по-простецки, проведя ладонью вдоль горла, показал, как мне за два месяца надоела здесь вся рыба, и как хотелось бы съесть бутерброд с маслом.

- Ну, продайте мне масло хотя бы в три раза дороже, – попросил затем я, – или даже в пять раз, а то, как бы до Усть-Кута не протянуть здесь ноги.

Буфетчица, окинув меня каким-то странным взглядом, в ответ на моё предложение, сказала, что буфет через час закрывается, и если к этому времени масло всё не разберут, она мне его продаст. Заранее поблагодарив эту добрую женщину, я поднялся на верхнюю палубу.

Чем мне нравился этот дебаркадер, так это тем, что там всегда было чисто, и даже был «титан» с кипячёной водой, но на этот раз я не увидел прикреплённой к нему на цепочке кружки.

Таких, как я ожидающих «утреннюю Зарю» до Усть-Кута, в «зале ожидания» было уже человек десять. Деревянные лавочки, как в пригородных электричках образовывали своего рода купе, в одном из которых я и расположился, напротив очень колоритного «дедка», с аккуратной бородкой, в шляпе, внешне напоминающего Мичурина.

Затем, достав из сумки сахар и чай, поинтересовавшись у соседей, нет ли у кого-нибудь кружки, и узнав, что ни у кого нет, крепко, правда, мысленно, выругал себя за то, что всю свою «кухонную утварь» оставил в Ерёме.
При этом «дедок» только развёл руками, и вид остальных невольных постояльцев дебаркадера стал от моего вопроса, также уныл, как наверно со стороны и мой, особенно у тех, кто старался что-то заглотить из того, что плохо усваивалось всухомятку. И тут меня осенило.

- Мужики, – сказал я двум уныло что-то жующим соседям по дивану, – а не сходить ли нам на берег Лены. Я видел там столько пустых «огнетушителей» (бутылок из-под шампанского ёмкостью 0,8 литра, с этикетками портвейна), так, что если их вымыть, то вполне они могут сойти и за стаканы.

Уговаривать соседей не пришлось, и даже «дедок» не удержался, крикнув нам в след, чтобы мы захватили бутылку и на его долю. Мы не прошли по берегу и десяти метров, как набрали 12 бутылок, и, прополоскав их внутренность с песком в воде, вернулись назад.

Проходя мимо хозяйки дебаркадера, я попросил её включить «титан», чтобы мы смогли заварить в бутылках чай. Женщина рассмеялась, увидев наши «стаканы» и сказав буфетчице, – и чего эти мужики только не придумают, – поднялась с нами на верхнюю палубу.

В «зале ожидания» все сразу оживились. В бутылки, кто насыпал сахарного песка, кто затолкал сахар, сверху насыпав чай из пачки, которую я предоставил в общее пользование. У кого не было сахара, я предложил взять из моей пачки.

После того как в «титане» закипела вода, и в моей бутылке заваривался чай, я вспомнил, что буфетчица обещала продать мне масло. Я спустился вниз и, хотя особенно не наделся на чудо, но всё-таки купил масло, причём по той цене, сколько оно тогда стоило. Несмотря на то, что, протянув буфетчице пять рублей, я хотел отказаться от сдачи, буфетчица, попросила меня забрать её обратно.
Пришлось, не считая рубли и мелочь, смахнуть сдачу за масло в карман и ещё раз выразить ей свою благодарность.

Когда все уже мирно попивали из горлышек бутылок крепко заваренный чай, к нам на верхнюю палубу поднялась женщина с девочкой лет двенадцати. Окинув нашу компанию взглядом, она с округлившимися от ужаса глазами, схватила девочку за руку и, как мне показалось, с грохотом скатилась вниз по лестнице. Все переглянулись, пожали плечами и продолжили чаепитие.

Внизу тем временем послышался возмущённый голос, «скатившейся» вниз со своей дочкой, женщины.

- Вы говорили, что у вас там всё чисто и культурно, а там идёт самая настоящая пьянка. И вы меня с моей малолетней дочерью, отправили в это логово?

- Успокойтесь, – отвечала ей, чувствовалось, что смеясь, «хозяйка дебаркадера», – да они там пьют только чай!

- Какой чай! – продолжала кричать женщина.

- Да, чай, успокаивала женщину «хозяйка», – просто все кружки разворовали, как их тут только не привязывали. – Ну, если вы боитесь, пойдёмте, я вас туда сама провожу.

Показалась хозяйка дебаркадера, а за ней вся пунцовая женщина с девочкой, которую она крепко держала за руку. И снова оглядевшись по сторонам, женщина, как бы оправдываясь перед всеми, начала объяснять, при этом кивая на «дедка», напоминающего дореволюционного интеллигента, весь охвативший её ужас:

- Ну, ладно, всякое бывает, ну где только не увидишь, что два-три человека выпивают где-нибудь в углу, а тут все и даже такой…

И тут она уже сама, давясь от смеха, кивнула на «дедка», всем своим видом напоминающего известного натуралиста Мичурина, продолжила:

- И он… из горла… да тут не только вниз сломя голову по лестнице нужно бежать, а в пору сразу в реку бросаться!

После этих слов вся верхняя палуба чуть не полегла от смеха на пол, и могло показаться, что даже сам дебаркадер, не выдержал и от смеха закачался, как от поднимающих метровые волны, проходящих мимо, больших судов.

Женщина с дочкой устроилась на диване, рядом с «дедком», почти напротив меня, и кто-то, всё ещё, еле сдерживая смех, предложил ей пустую бутылку от портвейна:

- Ну, что, так давайте с нами за компанию, – до утра, ох как ещё далеко…

Все потихоньку уже начали устраиваться на ночлег, как неожиданно на верхнюю палубу поднялись два милиционера. Окинув всех блуждающим взглядом, они сразу направились ко мне и потребовали предъявить документы.

- Наверно я сильно пьян или похож на агента иностранной разведки? – поинтересовался я, протягивая им свой паспорт.

Милиционер, молча, пролистал паспорт, и, уточнив, откуда я, протянул мне его обратно.

- Аналогичный случай был с Владимиром Маяковским, когда, возвращаясь из Америки в Россию, он оказался в одном из южных городов, – сказал я, обращаясь к «дедку», но так, как будто всё это рассказывается всем, и, не обращая внимания, на ещё стоящих рядом милиционеров, продолжил:

В ЧеКа, кто-то донёс, что ожидается появление в городе английского резидента. Так, что появление на улице известного поэта в ботинках на толстых подошвах, с большим жёлтым чемоданом, обклеенного заморскими наклейками, не могло остаться незамеченным, и его сразу же арестовали.

Когда местные товарищи его вызволили из тюрьмы, и Маяковский понял, что был арестован только за жёлтый чемодан, то он сразу же его выкинул, понимая, что с ним до Москвы, его ещё не раз задержат и может случиться, что даже теми, кто никогда не интересовался пролетарской поэзией.

Все дружно засмеялись, в том числе и милиционеры, а я на всякий случай снял финскую куртку и убрал её в спортивную сумку советского производства. Засыпая, я повторил про себя первый закон путешественника – никогда ничем не выделяйся, и к тебе никто, никогда, не пристанет!

Возвращение домой. Часть 2. «Вагон №9»

21.

Киренск – город Усть-Кут – Москва

Хотя водомётный теплоход «Заря» говорят, рассчитан только на перевозку, вместе со стоячими пассажирами, 86-ти человек, его не зря называют речным трамваем или чаще автобусом и поэтому народу в него набилось в Киренске, сколько смогло влезть.

Когда до порта «Осетрово» в Усть-Куте оставалось километров двадцать, я стал пробираться поближе к выходу, чтобы одним из первых оказаться на берегу.

Речной вокзал «Осетрово» расположен практически напротив железнодорожного вокзала и зная, что немало пассажиров «Зари» так же, как я намереваются попасть на поезд «Лена-Москва», хорошо понимал, что желательно оказаться около билетной кассы одним из первых.

Поэтому, не успела «Заря» коснуться причала, как я уже оказался на берегу, и если бы, не пришлось задержаться у светофора на оживлённой центральной улице города, то расстояние до железнодорожного вокзала, мной было бы преодолено, минут за пять.

Но всё равно около кассы я оказался первым из всех пассажиров с теплохода «Заря», которые тоже особенно не мешкали, быстро выстраиваясь, друг за другом, в очередь. Передо мной в кассу было всего несколько человек, и я быстро оказался, в прямом смысле, счастливым обладателем последнего билета.

Когда очередь осознала, что билетов больше нет, она недовольно загудела, как разворошенный пчелиный улей. Мне оставалось только посочувствовать знакомым по киренскому дебаркадеру товарищам, и до отхода поезда постараться успеть купить в городе, хотя бы что-нибудь из продуктов в дорогу.

Ехать до Москвы около семи суток, поэтому брать что-то из скоропортящихся продуктов не имело смысла, правда, в то время и в магазинах давно не пахло колбасой. Но сахар, чай и печенье, я всё-таки купил и, обогнув вокзал, вышел на перрон, к которому уже был подан поезд «Лена-Москва».

Получилось так, что я шёл вдоль состава с его конца, проталкиваясь среди, идущих к своим вагонам, озабоченных пассажиров. Проводники у каждого вагона проверяли билеты, и пассажиры, проталкивая впереди себя чемоданы, сумки и узлы, не спеша, проходили внутрь вагонов.

Увидев в вагоне №9, стоящего не на перроне, а в тамбуре проводника, я поинтересовался, действительно ли это вагон №9, так как около него не было ни одного пассажира и было маловероятно, что они уже все смогли занять свои места.

Я поднялся в тамбур, показал проводнику билет, на котором к моему удивлению оказалось первое место, и прошёл в вагон. Перспектива сидеть все семь суток у входной двери подействовала на меня удручающе. Посидев в первом плацкартном отсеке, уныло, глядя в окно, минут пять, я решил поговорить с проводником, о своих перспективах поменять место в вагоне. Хотелось всё-таки, оказаться подальше от входной двери, в том случае, если кто-то из пассажиров сойдёт в Братске или в Красноярске.

До отхода поезда оставалось ещё минут пятнадцать, но в мой вагон ещё не поднялся, ни один пассажир. Я не заметил, чтобы проводник скучал без дела и когда обратился к нему со своей просьбой, он только поинтересовался, действительно ли я москвич. Оказалось, что он тоже из Москвы и живёт в Сокольниках. Узнав об этом, я рассказал ему, что раньше жил на Соколе и как часто мне в метро приходилось объяснять приезжим, что Сокольники – это на другом конце Москвы, а это станция Сокол.

- А, зачем тебе ждать Братска, – сказал мне проводник, – иди и занимай место, какое сам захочешь.
Разумеется, я не стал расспрашивать, чем вызвана подобная щедрость, так как уже отвык чему-либо удивляться.

В 1976 году, когда я имел неосторожность взять с собой в путешествие товарища по учёбе в техникуме, нам были проданы билеты до Иркутска на рейс, ни как обычно из Домодедова, а из Шереметьева. В Шереметьево выяснилось, что наш рейс к тому же из международного аэропорта, до которого нужно ещё было ехать на автобусе. В аэропорту у стойки для регистрации пассажиров нас было всего трое взрослых пассажиров – я с Володей Ерошичевым, и женщина с ребёнком на руках. Выглядело это очень странно, особенно, когда служащая аэропорта только нас троих повела к трапу самолёта.

Когда мы оказались в салоне самолёта, то у встретившего нас пилота, мы первым делом спросили, какие нам занять места, так как на билете они не были указаны. Ответ был аналогичный, как и у проводника в моём вагоне – «занимайте, какие хотите, сейчас будем «демократов» загонять».
От стюардессы мы узнали, что это рейс «Москва-Улан-Батор», а так как «загрузка» самолёта «демократами», то есть рабочими из «стран народной демократии» Чехословакии, Венгрии и Румынии почему-то задерживалась, то она попросила нас немного потерпеть, зато потом на обед будет всё, что мы пожелаем.

- Что и шампанское с чёрной икрой? – поинтересовался я.

- Шампанского не обещаю, это для салона «люкс», а чёрная икра и вино будет точно, – без иронии в голосе пообещала стюардесса, что мы, конечно, восприняли, как шутку.

После того как салон заполнился разноплемённой толпой и крайнее кресле в нашем ряду занял румын, который непременно захотел с нами познакомиться поближе, мы, перемешивая русско-английские слова, красноречивыми жестами, узнали, кто он и зачем летит в третий раз Монголию.

Биография румына была проиллюстрирована толстой пачкой фотографий, где были увековечены самые интересные периоды его жизни – всевозможные торжества, свадьбы и семейный отдых. Судя по фотографиям, если сравнивать её по уровню, даже до нашей советской жизни, румынам было ещё очень далеко.

Тем не менее, в этот раз, наш румын надеялся, что ему, наконец-то, удастся заработать на дизельной станции в какой-то монгольской пустыне, столько, что ему, с уже накопленными деньгами, хватит на покупку советской «Волги».

Он никак не мог поверить, что мы летим в Сибирь не для того, как он в Монголию заработать, а просто путешествовать.

Во время нашего разговора с румыном, мимо нас в салон «люкс» прошла стюардесса с двумя бутылками шампанского, и поэтому, когда она возвращалась обратно, я у неё поинтересовался, когда же шампанского удостоимся и мы.

- Шампанское только для монгольского дипломата, – ответила мне стюардесса, – а вам положено только вино.

- Надеюсь, хотя бы с чёрной икрой, – решил подшутить над ней я.

- Конечно, – сказала стюардесса, – и вскоре подала мне поднос, на котором, кроме традиционной аэрофлотовской курицы с рисом, было и вино, и чёрная икра.

Володя с румыном удивились не меньше меня, особенно румын, который никогда ещё не ел чёрной икры. Икры, было, скажу, не так много, и я решил, пусть уж её съест румын, и переложил свою икру ему на поднос. То же самое сделал и Володя Ерошичев, к удивлению стюардессы, за здоровье которой, мы и решили выпить.

Самое интересное было в Иркутском аэропорту, после посадки, когда нас погнали в терминал для иностранцев, и я устал объяснять служащей аэропорта, что нам троим туда не надо. Она явно не понимала русского языка или так была закомплексована инструкциями, что просто перестала соображать, что на этом международном рейсе могли быть просто советские пассажиры, летевшие до Иркутска. Наконец я не выдержал и перешёл на мат:

- Ё… твою мать, ты, что совсем ох…ла, – нам не х..я там делать, – и я показал пальцем в сторону, куда шли пассажиры с обычных рейсов, с приземлившихся вслед за нами самолётов.

- Так бы сразу и сказали, – ни капельки не смущаясь, ответила служащая аэропорта, – теперь понятно, что вы наши, и вам надо пройти туда…

Устроившись на новом месте, и поглядывая из окна вагона на перрон, я стал думать, а кого могут «загонять» в вагон в Усть-Куте, перед самым отходом поезда, и кроме переброски уголовников, с одной коммунистической стройки на другую, ничего другого в голову не приходило.

И вот, когда до отхода поезда оставалось несколько минут, вагон заполнился шумом и мимо меня, прижав вертикально палец к губам, и сказав «тсы-с», прошмыгнула одна из знакомых физиономий по дебаркадеру, затем другая и мне показалось, что пассажиры «Зари», просто взяли этот вагон на абордаж.

В Братске, когда я вышел в тамбур, мимо меня прошёл контролёр и я, думая, что сейчас будут проверять билеты, решил идти за ним следом, на своё место. Когда я проходил мимо купе проводника, то услышал, как контролёр спросил проводника, – «сколько человек у него едут без билетов», – на что сразу последовал, удивившей меня своей наивностью, простой ответ, – да откуда я знаю, ведь я один, разве за всеми углядишь…

Что сказал ему в ответ, за такую наглость, сам контролёр, я не слышал, но только он, после этого услышанного мной разговора, в нашем вагоне, так и не появился. Когда же, через полчаса, я снова пошёл в тамбур, то сквозь приоткрытую дверь купе проводника, увидел этого контролёра, мирно беседующим с проводником, который, заканчивая рассказывать анекдот, судя по координации движений, разливал, явно уже не первую, бутылку водки, в стоящие перед ними стаканы.

Тут только до меня дошло, что во всём вагоне, только у меня одного и есть билет. А если бы я, во время посадки на поезд, пошёл к своему вагону с головы состава, то, конечно бы, попал бы в совсем другой вагон, хотя и с таким же номером, а в этом, вообще бы, все ехали без билетов.

Пассажиры выходили из нашего вагона, доезжая до своих станций, а их места сразу же занимали новые. Никто в вагоне не дебоширил, не пьянствовал, все вели себя на удивление культурно и проходящие мимо нас в вагон-ресторан пассажиры удивлялись, какая у нас чистота. Сам проводник не опускался до уборки вагона, а только, периодически замечая, в каком-то плацкартном отделении на полу мусор, говорил, сидящим там безбилетным пассажирам, где взять веник и совок, то есть следил, чтобы сами пассажиры производили уборку, предупреждая, что только в «грязных» вагонах контролёры проверяют билеты.

А так как билетов ни у кого не было, то и чистота в каждой плацкартной ячейке вагона обеспечивалась без повторного напоминания.

Почти на каждой главной станции какой-нибудь зоны, в вагон заходил очерёдной контроллер, но дальше купе проводника, никто из них, так и не прошёл дальше по вагону.

Я понял, что это просто железная дорога устроила для себя маленький праздник, и многие пассажиры даже не предполагали, что только это позволило им не томиться несколько дней в очередях, в надежде купить себе билет, и по-человечески добраться до дома.

Неожиданно эхо этой истории мне довелось услышать сидя дома у телевизора во время выступления бывшего «придворного» юмориста, (который жил одно время в одном доме с президентом Борисом Ельциным и его друзьями) Михаила Задорнова. В его рассказе о поезде с двумя вагонами, имеющими одинаковые номера (№6), была обычная в конце его выступления реплика, что «только в такой бестолковой стране, как Россия, такое возможно».

Наверно, не предполагал известный юморист, что кто-то, слушая его, идущее одно за другим, по кругу, и одно и то же, по сути, перетолковывание непонятной только ему какой-нибудь стороны повседневной российской жизни, воспринимает и его в этой «бестолковой стране», таким же бестолковым персонажем.

Послесловие

Нужно обязательно сказать ещё несколько слов о Дневнике метеоритной рекогносцировочной экспедиции Константина Коханова 1982 года. К сожалению, не все комментарии, сделанные в тексте отредактированного в 2022 году «Дневника 1982 года», полностью раскрывают все детали и подробности одиночного путешествия, и как уже отмечалось в комментариях, не только по разным причинам, но и по условиям жизни в СССР в то время, когда любая инициатива, если и не была в прямом смысле наказуема, но вызывала к ней подозрительное отношение и не только советских властей, но и не в меру бдительных граждан великой и могучей Советской Державы.

Но, к счастью, в основном люди, к «экспедициям» Константина Коханова, относились с пониманием, хотя и с некоторым удивлением, что человек во время своего отпуска, занимается теми проблемами, которые должны решать люди, имеющие к этим проблемам непосредственное отношение и получающие за это не плохую зарплату, не говоря уже о наградах с присвоением им научных степеней кандидатов и докторов наук или званий (доцента, профессора и академика, хотя академик – это всё-таки пожизненный титул).

Правда, в 1971 году Константин Коханов «вышел в тайге» на странную категорию советских учёных, которые, занимаясь проблемами далёкими от изучения космического пространства и упавшего на землю вещества космических тел – метеоритов, болидов, астероидов и комет, создали «Комплексную Самодеятельную Экспедицию (КСЭ)» для решения «Проблемы упавшего на землю в 1908 году Тунгусского метеорита», под впечатлением прочитанных ими фантастических повестей Александра Казанцева и Бориса Ляпунова о взрыве в атмосфере марсианского космического корабля с двигателем на атомной энергии (по Казанцеву) или звездолёта (по Ляпунову).

Но если эти сибирские учёные отнеслись к изучению «Проблемы Тунгусского метеорита» действительно «по-научному» (рассматривая больше сотни «диванных» гипотез), не отрицая даже её техногенного характера, то для Константина Коханова природа «Тунгусского метеорита», была известна из научно-популярной литературы и ему было не важно, чем он был на самом деле – просто метеоритом (болидом, астероидом) или ледяной кометой.

Его путешествие к официально признанному «эпицентру взрыва» Тунгусского метеорита, было связано с обычным любопытством московского туриста, на спор с друзьями, в одиночку, «посетить», в 1970 году, по сути, уже ставшее легендарным, это известное всему миру место (по крайней мере почти всем в СССР).

О том, что кто-то кроме КМЕТа (Комитета по метеоритам) АН СССР, ещё самостоятельно серьёзно научно занимался, после 1962 года, изучением природы Тунгусского метеорита (чем он мог быть на самом деле), Константин Коханов не имел никакого представления, а знал лишь, из прочитанной книги геолога Бориса Вронского «Тропой Кулика» (М., Мысль, 1968), что его поиски ещё продолжаются, в основном преподавателями и студентами сибирских университетов.

Кстати, описанием из этой книги самой «тропы Кулика», от Ванавары до эпицентра взрыва Тунгусского метеорита в районе «Заимки Кулика», Константин Коханов тогда и руководствовался в своём походе, за неимением у него топографической карты, и, имея представление о тех местах, лишь из Атласа СССР за 1969 год, по карте масштабом 25 км в 1 см.

Общаясь в тайге с этими учёными и студентами и демонстрируя им свою полною неосведомлённость, о сделанном ими вкладе в советскую науку, он вызвал к своей особе не меньшей интерес, чем Хлестаков в гоголевском «Ревизоре» у городничего, хотя Хлестаков безбожно врал, о своей значимости в Санкт-Петербурге, а Константин Коханов совсем не скрывал, кем был на самом деле в Москве то, что после увольнения по собственного желанию из «почтового ящика» с технической должности, он работал на заводе МЗТМ (точной электромеханики) наладчиком-испытателем 4 разряда в цехе по окончательной сборки и диагностированию приборов СВЧ (сверхвысокой частоты).

Студенты и их «учёный наставник» или, как они его называли, «командор», Дмитрий Дёмин, подумали тогда, что Константин Коханов, по каким-то причинам, прикидывается простым рабочим, который с поллитровкой в авоське (в прямом смысле), приходит на «Заимку Кулика», где, до его прихода, все пели вместе с туристическими песнями Юрия Визбора и песню «Владимира Высоцкого» из фильма «Вертикаль», – «Здесь вам не равнина, Здесь климат иной… Идут лавины одна за одной, И за камнепадом гремит камнепад. И можно свернуть, обрыв обогнуть, Но мы выбираем трудный путь, Опасный как военная тропа!».

И после «такой песни», разве могли они, «по своей наивности», поверить, что он простой, но только не в меру любопытный, советский рабочий. Такого просто не могло быть, говоря словами Владимира Высоцкого, по крайней мере, в этих «Заповедных и Дремучих, Страшнее Муромских, лесах».

Не знаю зачем, в шутку или в серьёз, но студенты всё-таки пригласили Константина Коханова, на свою ежегодную конференцию по Тунгусскому метеориту, в Томский университет, которая у них совмещалась с празднованием очередной годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Разумеется, никто из них не мог подумать, что я действительно к ним приеду, но «простой советский рабочий» к ним всё-таки приехал и чувствуется не на шутку перепугал все «руководство их самодеятельного научного коллектива».

Конференция, конечно представляла собой обычный студенческий капустник, с кратким отчётом о проделанной Комплексной самодеятельной экспедицией работы в 1971 году, с планами на 1972 год и демонстрацией фильма о первом испытании советской атомной бомбы.

Когда руководство КСЭ, во главе с будущим академиком Николаем Васильевым, решило проконсультироваться с Константином Кохановым, – можно ли показывать этот фильм студентам, так как в нём могут быть секретные материалы, – он понял, что на этой конференции играет, как в песне Владимира Высоцкого, роль «засекреченного ракетчика», но скорее всего, человека, связанного с органами КГБ. На это указывало и то, как Николай Васильев, поделился с ним, чуть ли не шёпотом, о сделанном недавно сенсационном открытии, связанным с тем, что под эпицентром ядерного взрыва на высоте 500 м, мощностью 10 килотонн в тротиловом эквиваленте, на деревьях не повреждается лиственный покров. Оказалось, что при ядерном взрыве такой мощности, каждый листок обволакивается паром и лист не повреждается, хотя должен был, по крайней мере, обгореть и погибнуть.

Когда же Константину Коханову рассказали, достаточно подробно, что будет показано в этом фильме, он понял, что этот «секретный фильм» предназначался для познавательных целей на курсах по обучению командиров отрядов гражданской обороны, которые тогда создавались на крупных предприятиях СССР. На заводе, где он в то время работал наладчиком, таким «Командиром по ГО», был его бригадир Анфиногенов, которому лень было посещать эти курсы, возможно уже не в первый раз, и он попросил Константина Коханова отбыть за него эту повинность, не забывая при этом во время учёбы, откликаться во время переклички, когда назовут его фамилию.

В итоге «секретный фильм» был показан, но когда «конференция по Тунгусскому метеориту» плавно перешла к праздничному банкету, Константин Коханов понял, что пора возвращаться в Москву. В Москве он уже поинтересовался «биографиями» и научными работами руководителей КСЭ и узнал, что один из них математик Вильгельм Фаст даже защитил кандидатскую диссертацию в 1966 году, связанную с Тунгусским метеоритом по теме: «Статистическая структура полей разрушений, вызванных Тунгусским метеоритом», а другой учёный, проводивший параллельно с КСЭ, собственные исследования, последствий взрыва Тунгусского метеорита, Алексей Золотов, издал книгу «Проблема Тунгусской катастрофы 1908 г.» (Минск: Наука и техника, 1969) и оформил результаты своих «изысканий» в виде диссертации на соискание степени кандидата физико-математических наук по специальности «Экспериментальная физика», где обосновал взрыв Тунгусского метеорита за счёт его внутренней энергии.

Таким образом «литературные гипотезы» Казанцева и Ляпунова, вопреки очевидным фактам, отсутствия повышенного радиоактивного фона в «эпицентре взрыва Тунгусского метеорита», в 1971 году, можно сказать, обрели второе дыхание, и этот бред сивой кобылы «продолжает фонить» на страницах бульварной и околонаучной прессы до настоящего времени.

Для справки: Информация из «компетентных источников», – «На месте падения Тунгусского метеорита» на сайте https://am-world.ru/na-meste-padeniya-tungusskogo-meteorita/

Но к 1972 году, Константин Коханов уже был достаточно подготовлен к поиску места предполагаемого падения «Тунгусского метеорита», ознакомившись с первоисточниками сообщений о его падении по сообщениям (публикациям) в сибирских газетах 1908 года (которые были в наличии в московской «Ленинской библиотеке», теперь – РГБ) полностью разделял мнение Дмитрия Дёмина, одного из руководителей КСЭ, с которым он познакомился на Заимке Кулика в 1971 году, что слово (выражение) «не там» – будет обозначать (или толковаться), в Третьем издании Большой Советской энциклопедии, как место падения Тунгусского метеорита».

Обследовав в 1972 году одно из предполагаемых мест (указанных эвенками) вероятного падения Тунгусского метеорита в верховьях реки «Верхняя Лакура», Константин Коханов вышел, перейдя через хребет Лакура, к реке Хушма и по ней к ручью Чургим, по долине которого дошёл до Заимки Кулика, где ещё один из руководителей КСЭ Джон Анфиногенов, нашёл на горе Стойковича, бледно-голубоватого цвета валун, весом, уже раскопанной им части, в несколько тонн, который, среди трапов чёрного цвета, выглядел на их фоне, действительно инородным телом, и был принят этим учёным за Тунгусский метеорит.

Не смотря, что коллеги учёного и студенты, над его находкой только посмеялись, Константин Коханов, предложил Джону Анфиногенову прекратить продолжать раскапывать валун, а начать производить раскопки вокруг валуна, потому что его валун, если действительно прилетел из космоса, то по своей структуре конгломерата, должен был основательно, раскалённой поверхностью, «наследить» своими осколками по траектории своего полёта.

Когда Джон отказался бросать раскопки своего валуна, Константин Коханов вызвался ему помочь, и попросил разрешить ему самому провести раскопки вокруг валуна на расстоянии от него в 5 метров. Джон, задумался, но всё-таки дал ему разрешение, на проведение раскопок вокруг своего валуна, но только на расстоянии в 10 метров.

Раскопки Константина Коханова закончились тем, что он практически, на одной из предполагаемых траекторий (рассчитанных или указанных очевидцами падения Тунгусского метеорита), обнаружил осколок валуна, со структурой и цветом, как у Джона, а под ним белую, как показалось ему, и следом за ним Джону Анфиногенову, выжженную этим осколком площадку, то ли из мелкого песка, то ли из какого-то порошкообразного вещества. Можно сказать, сразу же, после находки Константина Коханова, валун (который теперь носит название «Камень Джона») Джона Анфиногенова, превратился на глазах участников КСЭ-14 в «Тунгусский метеорит».

Но призыв Владимира Маяковского «Сочтёмся славою…», в ситуации с «найденным» Тунгусским метеоритом, явно не устраивал сибирского учёного, «делиться славою» с каким-то московским старателем Костей (до этого уровня его опустил сам Джон Анфиногенов, причём в разговоре с ним после его находки осколка валуна), ему совсем не хотелось, видно, что-то у него сразу перемкнуло в голове, насчёт того, что Константин Коханов станет теперь, как и он, претендовать на получение Нобелевской премии.

«Московскому старателю» хотелось сразу послать Джона Анфиногенова с Нобелевской премией «на хрен» в его штанах, но пришедшие в это время на Заимку Кулика московские геоморфологи из МГУ, с которыми Константин Коханов познакомился в Ванаваре, предложили ему плыть с ними на резиновых лодках по реке Кимчу до её левого притока Кимчукана, и при этом даже пообещали, каждый вечер, специально для него, «запускать» в небо «тунгусский метеорит», из имевшейся у них, ракетницы…

Подробнее об этой «таёжной трагикомедии» рассказано в Дневнике Константин Коханова 1972 года, опубликованном не только на его сайте, но и частично ещё на нескольких сайтах Интернета, в том числе на сайте КСЭ «Тунгусский феномен».

Можно сказать, что именно с 1972 года, описанные в дневниках Константина Коханова приключения в тайге, стали по содержанию и интересу, уступать описаниям событий и «приключений» по пути в тайгу и при возвращении из тайги домой.

За прошедшие больше чем полвека (с 1970 года), как ни странно, в памяти, наиболее отчётливо сохранились именно они (попутные впечатления и встречи, не относящиеся к таёжным приключениям), имеющие вроде бы второстепенное значение, потому что лучше отражали жизнь советской эпохи в Сибири и намного правдивей, как это сделали профессиональные сибирские писатели В. П. Астафьев (1924-2001) В. Г. Распутин (1937-2015), отражавших сибирскую жизнь, к сожалению, главным образом, действительно талантливо, но в основном с позиции пассивного наблюдателя, без непосредственного участия, что-то по существу сделать им самим для того, чтобы жизнь там стала хотя бы немного лучше.

Зачем помогать конкретным людям, когда рассуждаешь о судьбах человечества и общечеловеческой морали, ведь копаться в прошлом и решать, что в нём было сделано неправильно или вообще преступно, всегда было намного легче и популярней (как у нас, так и за бугром), чем в те годы говорить, писать и требовать, чтобы что-то, хотя бы в жизни людей изменить к лучшему, или по крайней мере не мешать им жить по-человечески, а не так, как это представляла себе после войны и развала СССР, такая безграмотная, самонадеянная или спившаяся сволочь за кремлёвской стеной, из числа «реформаторов», как Никита Хрущёв, Михаил Горбачёв и Борис Ельцин.

В Интернете (zubkoff.livejournal.com) Константин Коханов случайно наткнулся на характеристику Виктора Астафьева: «Дело в том, что великий писатель Астафьев был не столько умён, сколько хитёр; точнее говоря, по-крестьянски хитрожоп. Именно это качество – хитрожопость – в итоге и привело его, после нескольких лет унылого топтания в патриотической литературе, в объятия прогрессивной общественности».

О писателе Валентине Распутине, Константин Коханов, никогда бы такого не мог сказать и даже подумать, но вот автобиографический рассказ этого писателя «Уроки французского», он прочувствовал на собственной шкуре, хотя его самого, эта история, коснулась в меньшей степени, но была значительно страшней и намного правдоподобней. В Дневниках Константина Коханова эта история растянулась на несколько лет и только в 1986 году, он поставил в ней последнюю точку, а затем сам написал рассказ «Уроки советского языка», который был им опубликован в Интернете и в качестве комментария на сайте газеты «Мир Новостей» (https://mirnov.ru/obshchestvo/socialnaja-sfera/povezet-dovezet.html) в 2017 году.

Следует отметить, что иногда Дневники путешественников начинают терять свою привлекательность, в частности достоверности изложения описанных событий, в части их хронологической последовательности.

Это связано, во-первых, потому что события могут принимать иногда экстремальный характер, когда нет просто времени вести записи в дневнике, а нужно быстро устранять последствия либо вашего неудачного спуска в лодке через пороги, либо, при пересечении сильно заболоченной местности, заниматься бесконечными поисками на ней безопасного прохода, между непроходимыми трясинами или карстовыми озёрами, с плавунами, покрытыми мхами или другой болотной растительностью, имитирующими твёрдую поверхность.

А во-вторых, просто усталость и отсутствие достаточного количества продуктов, заставляющая искать «подножный корм» (грибы и ягоды), охотиться или ловить рыбу, а не записывать об этом в дневнике, как всё это совсем не хотелось делать, причём безрезультатно, в течении нескольких однообразных дней, которые затем в дневнике могут быть отмечены и одним днём, и целой неделей.

Так в принципе произошло и с Константином Кохановым, в конце его путешествия в 1982 году, когда он потерял в своём дневнике, почти два дня, после того, как он искупался при спуске с порога «Ворон» и умудрился в тот же день приплыть сухим в Ерёму, и на следующий день улететь с пересадкой с самолёта на самолёт (с АН2 на АН2), из села Преображенка в Киренск.

И если бы в его воспоминаниях, опубликованных раньше, не было сказано, что он прилетел в Киренск в рыбный день (который тогда в СССР был четвергом), и на следующий день на теплоходе «Заря» не поплыл бы в Усть-Кут (по отметке в билете 9 июля 1982 года), то, конечно, не смог бы установить, хронологическую последовательность событий в последние дни своей метеоритной экспедиции: с 5-го до 7-го июля 1982 года ночевал и сушил вещи в зимовье в 17 км от деревни Ерёма, 7 июля 1982 года приплыл вечером в Ерёму и 8 июля 1982 года вылетел на почтовом АН2 из Ерёмы в Преображенку.

Основные документы, подтверждающие хронологическую последовательность событий, описанных Константином Кохановым в «Дневнике метеоритной экспедиции 1982 года»: железнодорожный билет из Москвы до станции Лена (Усть-Кут) от 20 мая 1982 года и билет на теплоход «Заря» от 9 июля 1982 года из Киренска в Осетрово (Усть-Кут).

22.

Следует также отметить, что среди непронумерованных листов Дневника метеоритной экспедиции Константина Коханова 1982 года, среди черновых записей описания некоторых частей путешествия с вариантами стихотворных набросков впечатлений, в часы вынужденного пережидания в палатке окончания частых дождей и ливней, также был лист с перечнем снаряжения для предстоящей экспедиции 1984 года, в котором впервые, было указано, не просто палатка, а трёх-местная палатка, (в которой можно было бы встать в полный рост) и не просто спальник, а именно спальник пуховой, и даже две ножовки и лучковая пила. В список также были внесены изменения в объём необходимых канистр – вместо одних только 10-литровых канистр (10-11 штук), он решил взять четыре 20-литровые канистры, две 10-литровые канистры и одну 5-литровую канистру

И затем уже, на вложенном в Дневник листе с этим перечнем снаряжения, перепечатанным в Москве на пишущей машинке, им были добавлены в него: туристическая лопата, походная раскладушка и даже походный стол и стул, но судя по обведённым кружками номерам перечисленных позиций снаряжения, от походного стола и стула, Константин Коханов всё-таки отказался, как и от 5-литровой канистры.

Разумеется, этот перечень снаряжения не раз ещё за два года уточнялся, но главное снаряжение оставалось прежним – лодка «Романтика-2» и лодочный мотор «Ветерок-8».

Декабрь 2022 года – январь 2023 года