Дневник рекогносцировочной метеоритной экспедиции Константина Коханова 1984 года
Введение («Мой адрес – Советский Союз…»)
Когда Константин Коханов в 1982-1984 годах совершил две рекогносцировочные метеоритные экспедиции, и по сути вышел в один из предполагаемых районов падения Тунгусского метеорита на границе Иркутской области и Красноярского края, то он, наконец, окончательно определился, что дальнейшие поиски «космического гостя» следует вести в направлении с Востока на Запад от построенной им «перевалочной базы» на Левом Алтыбе до верховьев реки Южная Чуня (предположительно к расположенному там зимовью «Южная Чуня»).
Первоначально он предполагал построить свою базу, рядом с местом слияния Правого и Левого Алтыбов, но ещё в 1979 году Константин Коханов за Правый Алтыб, ошибочно, принял правый приток Алтыба реку Норионгну, не доплыв на вёслах, против течения, до Правого Алтыба 15-20 км.
1. 
Константин Коханов: Три фрагмента административной карты Иркутской области 1956 года в масштабе 15 км в 1 см (масштаб на коллаже не соблюдён), на которой указаны расстояния на реке Лене из расписания теплоходов от речного порта «Осетрова», в городе Усть-Кут) до села Чечуйска, а по рекам Нижняя Тунгуска, Большая Ерёма и Алтыб расстояния указаны по сомнительным данным из «Водного реестра РФ». Расстояние от реки Лены в селе Чечуйске до реки Лена в селе Подволошино, по разбитой в 1982 году вдрызг дороге, было приблизительно 35 км. В настоящее время (после 2020 года), судя по расстояниям для автотранспорта в Интернете (между центрами этих сёл) составляет по автодороге от 27,5 до 29,5 км.
2. 
Константин Коханов: Началу экспедиции метеоритной экспедиции 1984 года предшествовала длительная активная тренировка по доставке лодки «Романтика-2» из города Усть-Кут по реке Лена до села Чечуйск – 367 км, из Чечуйска до села Подволошино – по дороге на машине – 35 км и от Подволошино до Ерёмы по реке Нижняя Тунгуска – 400 км. После этой «лёгкой разминки» ~ в 800 км, путь к базе Коханова на Левом Алтыбе, по сомнительным данным «Водного реестра РФ» и по его прикидкам, составил приблизительно 300 км.
В 1982 году на лодке «Романтика-2» с подвесным мотором, он по своей невнимательности (и отсутствии точных карт), на этот раз проплыл мимо места слияния Правого и Левого Алтыбов, которое оказалось приблизительно в 15 км выше устья реки Норионгны, и уже по Левому Алтыбу проплыл ещё 15-20 км до озера Эксэкун и уже выше его, примерно на 2 км, начал рубить двумя топорами свою базу, используя, как основной ориентир, для начала «своей Тропы на Запад», это озеро.
На обратном пути в Ерёму, Правый Алтыб, в буквальном смысле, сам вышел навстречу лодке Константина Коханова, когда с шумом большого порога, своим течением, как плотиной из пенных волн, вдруг неожиданно перегородил русло Левого Алтыба. Видимо в тот год, иногда длящиеся непрерывно в течении нескольких дней подряд дожди, в верховьях Правого Алтыба, были значительно сильнее и продолжительнее, чем в верховьях Левого Алтыба.
3. 
Рекогносцировочная метеоритная экспедиция Константина Коханова 1984 года. Карта масштабом 1:200000 составлена по результатам съёмки в 1968-69 г.г., обновлена в 1976 году, издание 1982 года (Река Алтыб с Левым Алтыбом была изображена на двух листах P-48-XXVII, XXVIII и P-48-XXXIII, XXXIV). О такой карте Константин Коханов в 1984 году, мог только мечтать.
После того, как Константин Коханов «срубил» там «базу» и приступил к прокладке своей тропы, сначала на участке «от своей базы до Правого Алтыба», надеясь, что в 1986 году ему это удастся сделать, и приступить к прокладке следующего участка своей тропы, «от Правого Алтыба до реки Еремакон».
Но в 1986 году, по ряду не зависящих от него причин, связанных с тем, что ему не удалось купить запасные винты для мотора «Ветерок-8» и купить вместо них винты для «Ветерка-12». Это привело к тому, что с этими винтами использовать лодочный мотор на полную мощность было нельзя и приходилось всё время плыть только на средних оборотах, и поэтому, особенно, если плыть вверх по течению или по тихим плёсам, создавалось впечатление, что лодка не плывёт, а «идёт» со скоростью даже не пешехода, а какой-то ленивой сухопутной черепахи.
Пришлось и в 1986 году основную работу всю основную работу по прокладке «своей тропы на Запад» переносить на 1988 год и затем уже на последующие 1990, 1992 и 1994 годы, потому что к 1988 году Константин Коханов сумел купить, и то совершенно случайно, только лодку «Романтику-2», а лодочные моторы «Ветерок-8», вообще, исчезли из продажи. И произошло, то, о чём Константин Коханов даже не мог подумать, развалился, при «мудром руководстве генеральным секретарём ЦК КПСС, а затем Президентом Михаилом Горбачёвым, СССР. Страна перешла на рыночные отношения и когда снова появились в продаже «Ветерки-8», лодочный мотор стоил 160000 рублей, при зарплате Константина Коханова, как инженера, в 400 рублей.
Поэтому дневники экспедиций Константина Коханова с 1976 года по 1986 год, почти 40 лет пролежали у него в неотредактированном виде и в настоящее время они, скорее всего, представляют не столько научную ценность, сколько уникальный исторический материал повседневной жизни советского человека (по сути отзывчивого в своей массе и всегда готового прийти кому-то на помощь).
Советского человека, часть сейчас «продвинутой молодёжи», называет презрительно «совком», даже не задумываясь, насколько она сама стала тупей, трусливей и ничтожней.
Читаю и редактирую свои дневники с 1970 года, и словно на машине времени возвращаюсь в своё советское прошлое: что-то хочется забыть и не вспоминать, что-то пропустить, где-то оправдаться, но, когда я вспомнил, как подошёл в 2010 году к высушенному ударом молнии, переломленному пополам, дереву на берегу эвенкийской реки, на котором вырезал ножом свою фамилию, название своей экспедиции и поставил под ней дату «17/VI 1970», только тогда понял, что рукописи «действительно не горят».
Оставалось лишь только отметить на дереве, что я здесь был снова и, расчистив до бела на стволе этого дерева место, написал йодным карандашом: «Коханов К. П. 40 лет спустя» и поставил дату «29.05.2010 г.».
4. 
Константин Коханов: Самое интересное в 2010 году было в том, в принципе, совсем не нужном мне походе на Чамбу, что мной тогда была обнаружена, чудом сохранившаяся на стволе, засохшей от удара молнии лиственницы, моя надпись, вырезанная на ней в 1970 году. Действительно прав был Михаил Булгаков, когда сказал, что «рукописи не горят», даже сделанные на сухом дереве, на котором ещё сохранились следы, от бывших там таёжных пожаров.
К сожалению, в записях дневников мелькают фамилии случайных знакомых, с их адресами и просьбами, что-то купить, достать и прислать. И я покупал, доставал и присылал, сначала просто, и не получая ответов, потом отправлял посылки с платными уведомлениями о вручении посылок, но и тогда практически редко кто-то, считал себя обязанным, хотя бы письменно, за это, меня поблагодарить. Поэтому остались только фамилии с адресами, а кто эти люди и чем я им был обязан, конечно, уже не вспомню и эти пробелы в памяти, мне уже никогда не восстановить.
Редактирую свои дневники, а в голове постоянно крутится только один куплет и припев из песни Давида Тухманова на слова Владимира Харитонова «Мой адрес Советский Союз», написанный ими в 1972 году:
«Колёса диктуют вагонные,
Где срочно увидеться нам,
Мои номера телефонные,
Разбросаны по городам:
Заботится сердце,
Сердце волнуется,
Почтовый пакуется груз…
Мой адрес – Не дом и не улица,
Мой адрес – Советский Союз…».
Предисловие
Метеоритная экспедиция Константина Коханова 1984 года, – это, во-первых, его несбывшиеся надежды и, наконец, осознание простой истины, что всё в жизни, что ему кто-то, что-то, пообещал, этот человек (или люди) забудет (забудут) и не вспомнит (не вспомнят) даже на следующий день, и во-вторых – это осознание того, что такие люди (как он), которые в основном рассчитывают только на себя, просто кого-то, из местных властей, начинают очень сильно раздражать и в вместо того, чтобы им чем-нибудь ему помочь, или хотя бы им ему не мешать, начинают, в меру своих ограниченных полномочий и возможностей, просто мелко пакостить.
Кто конкретно проинформировал из деревни Ерёма местные правоохранительные органы о человеке, который прикидывается, что ищет Тунгусский метеорит, а на самом деле занимается «промывкой» золота, Константин Коханов, конкретно, сказать не может, но то, что его «делом» стала заниматься «группа ответственных товарищей» из села Преображенки, и сам начальник РОВД (Районного Отдела Внутренних Дел) Катангского района Иркутской области, говорит о том, насколько он тогда оказался «опасным для советского общества человеком».
И всё-таки главное тогда было в том, что не стоило Константину Коханову надеяться на обещание Александра Каменного принять участие в его экспедиции, а хорошо подумать, что может остаться от его обещаний через год, тем более через два, чтобы не оказаться в идиотской ситуации, среди «очень порядочных людей», в роли наивного, верящего всем болтунам, человека.
Поэтому до начала своей метеоритной экспедиции Константин Коханов оказался в полном неведении, что его на самом деле ждало в деревне Ерёма, потому что никаких писем, что у Александра Каменного изменились планы, он ему сам об этом не написал, и просто с женой покинул Ерёму. Не говоря уже о том, что, вернувшийся ни с чем с Камчатки в Ерёму Константин Юрьев (не найдя, там хорошую для себя работу или должность), тоже об этом решил ему не сообщать, что выглядело также довольно странно. И даже бывший председатель сельсовета Виктор Васильев, совсем не понятно по каким причинам, об отъезде Александра Каменного, ему также ничего не написал, хотя, конечно, мог, но почему-то не придал этому значения.
А до деревни Ерёма Константину Коханову ещё предстояло из Усть-Кута доплыть на «Романтике-2» с лодочным мотором «Ветерок-8», тем же маршрутом, как и в 1982 году: сначала по реке Лене до Чечуйска, потом от него доехать на машине до села Подволошино на Нижней Тунгуске и уже оттуда, спуститься вниз по этой реке, немного дальше устья реки Большая Ерёма, до деревни. Ерёма. Поэтому расстраиваться по поводу того, что его не ждут в деревне Ерёма, он ещё не мог.
Начало метеоритной экспедиции Константина Коханова 1984 года:
В отличии от экспедиции 1982 года, Константин Коханов отправил 28 апреля 1984 года с Ярославского вокзала города Москвы, поездом до Усть-Кута (до станции «Лена»), только своё снаряжение. В 4-х больших фанерных ящиках, были отправлены: лодка «Романтика-2», лодочный мотор и туристические принадлежности, в том числе трёхместная, двухскатная брезентовая палатка с высотой «конька» около двух метров, пуховой спальник, туристическая кровать-раскладушка, печка, кипятильник, плоские вёдра, канистры, сухое горючее и продукты (концентраты и консервы). Но сам он, в этот раз, не поехал на поезде до Усть-Кута, а сначала долетел на самолёте до Братска, и уже из Братска, на самолёте АН-2, местной авиалинии, прилетел в Усть-Кут, но об этом, достаточно подробно, можно узнать из записей в его дневнике:
5. 
Константин Коханов: Началом метеоритной экспедиции 1984 года был не мой вылет из аэропорта «Внуково» 19 мая 1984 года в Братск, а полученная мной квитанция на отправленный 28 апреля 1984 года в Усть-Кут с Ярославского вокзала г. Москвы груз, который прибыл туда 5 мая 1984 года и по квитанции его выдачи, хранился там 14 суток и был мне выдан только 20 мая 1984 года.
Дневник Константина Коханова 1984 года.
18 мая 1984 года.
Сажусь в такси и прошу водителя отвезти меня на городской аэровокзал. Шофёр интересуется с какого аэропорта я улетаю. – Из «Внукова», – говорю я в ответ. Шофёр недоумевает, – а почему сразу не поехать во «Внуково», – это всего на 1 рубль дороже? – Если Вас так интересует этот рубль, то я могу Вам его отдать, – говорю я в ответ. Шофёр, явно иронизируя, говорит, – тогда ловлю Вас на слове, – но самого, по всему видно, всё-же гложет любопытство, почему всё-таки нужно ехать на городской аэровокзал, рядом со станцией метро «Аэропорт», а не сразу в аэропорт «Внуково.
Популярно объясняю (проясняю) шофёру эту непонятную для него ситуацию, связанную только со значительной экономией времени, связанного с регистрацией билетов и оформления багажа перед посадкой в самолёт и дальше на саму посадку:
На городском аэровокзале производит регистрацию на каждый рейс примерно 1/3 пассажиров, а непосредственно в любом аэропорте – все остальные, не говоря уже о том, как производится регистрация пассажиров, – в суете, в давке и при повышенной бдительности, производящих досмотр багажа, служащих аэропорта. В итоге устаёшь в десять раз сильнее, оттого что начинаешь нервничать, доказывая, что ничего запрещённого в твоём багаже, в карманах одежды и в ручной клади нет. В тоже время на городском аэровокзале тоже самое происходит без лишней суеты и кроме всего прочего, тебя от городского аэровокзала подвозят на автобусе прямо к трапу самолёта.
Ну, теперь мне вся ясно, – выслушав меня, говорит шофёр и мы «летим» к городскому аэровокзалу, обмениваясь по пути, новыми анекдотами и городскими новостями. На городском аэровокзале, рассчитываюсь с шофёром, как и обещал, не в шутку, дополнительным рублём и получаю вполне искреннее напутствие, – «Счастливого пути», – и отправляюсь оформлять билет.
Обычные дорожные знакомства, доброжелательный юмор и дорога до аэропорта «Внуково» в заполненном наполовину автобусе.
Посадка в самолёт. Объявляют, что до Омска будет ужин и прохладительные напитки, а после Омска прохладительные напитки и больше ничего. Ужин, за исключением чая, холоден и неаппетитен. От прохладительного напитка, ещё больше хочется пить, но видно из скромности, ничего больше из напитков, не предлагают.
В Омске моросит дождь. В аэропорте было объявлено, что температура воздуха в городе +12°C? – холодновато.
В Братске уже было +4°C, и толпа в зале ожидания аэропорта на местные рейсы. Одно радовало, что была солнечная погода, но огорчало другое, что мой рейс в Усть-Кут будет почти через сутки. Ничего не оставалось, как только отправиться на экскурсию по городу Братску, (для изучения его достопримечательностей).
19 мая 1984 года.
Всё написанное днём раньше, после вылета самолёта из аэропорта «Внуково», следовало бы отнести к 19 мая 1984 года, так как самолёт взлетел в 0 часов 5 минут, но ассоциация с началом нового дня, у меня почему-то оказалась связана только после приземления самолёта в Братске, но думаю, я могу себе простить эту вольность, связанную с потерей ориентации во времени суток, совсем не связанную с чередованием часовых поясов во время своего перелёта с запада на восток.
К тому же день в Братске, связанный с недосыпанием в самолёте и полной неопределённостью о том, что ждать впереди, наверно стоил нескольких обычных дней, с привычно размеренным распорядком, таких же пустых и скучных, о которых и вспоминать не хочется и тем более говорить, только кивком головы подчёркивая, что они прошли, как и те, которые ещё пройдут.
(Чтобы как-то развеять скуку) в Братске посетил все магазины от автостанции до кинотеатра «Россия» по обе стороны улицы Мира и даже немного левее этой улицы в сторону магазина букинистической книги, (в основном), когда шёл пешком к автостанции назад, не пропуская ни одной магазинной вывески, уже мной «изученным» (увиденным) из окна автобуса.
В (магазине) «Букинистической книги» купил №12 за 1983 год журнал «Техника-молодёжи» с обзором изучения Тунгусского метеорита за 75 лет всех «чемоданно настроенных экспедиций». «Чемоданное настроение», (если точнее его охарактеризовать) – это «приехать и найти метеорит» или хотя бы ошеломить новой гипотезой, вороша на «Тропе Кулика», окурки всех своих предшественников и уйти из тех мест, чаще навсегда, (хотя и не) реже (к раскрутке) новой полемики в прессе (от природы Тунгусского метеорита» до причин его взрыва в атмосфере).
(После посещения магазинов) вернулся в аэропорт, полюбовавшись по пути к нему, ещё покрытым льдом Братским морем, которое постоянно проглядывалось через окружавшую его тайгу.
Как мной и предполагалось, в аэропорту провёл кошмарную ночь и даже, когда взлетел на «Л-410» – самолёте импортного производства и снова пролетал над Братским морем и такой миниатюрной на его фоне (Братской) ГЭС, то всё ещё не верил, что день 19 мая 1984 года, (наконец, всё-таки) закончился.
20 мая 1984 года.
Самолёт летит словно спотыкается на кочках, слегка проваливаясь в трясину болота, монотонно, до дремоты, покачиваясь над сопками мимо которых бегут то рельсы, то мачты ЛЭП, а то по дорогам, как маленькие букашки разноцветные автомобилишки.
Наконец-то, прилетаю в Усть-Кут. В аэропорту жду, и не только я один, автобус. Его нет и нет, и ты начинаешь верить, что его не будет ещё очень долго. Выручает такси, сажусь в него ещё с двумя прилетевшими пассажирами, скинувшись с ними за проезд по рублю. Выходя раньше меня из такси, мои попутчики отдают свои рубли мне, а я как джентльмен, доехав до речного вокзала, рассчитываюсь с шофёром, за всех троих сразу, смятыми в руке, тремя рублями.
Опять, как в 1982 году блуждаю по Усть-Куту, потому что лодочная стоянка в устье реки Куты ещё не функционирует и сторожка закрыта. Моего знакомого Александра Дюбарова дома не оказалось, но зато на АЗС был бензин, но не было автола. Опять не везёт. Снова еду на автобусе к лодочной стоянке. Останавливаюсь около двух беседующих мужчин. Посетовал на своё «горе» – на замок на сторожке и на отсутствие в продаже автола. Насчёт автола мужчины пообещали выручить.
Принимаю решение всё-таки везти весь свой груз к лодочной стоянке, а потом уже думать, что делать дальше. Привёз к лодочной стоянке свои вещи, но как только приступил к установке своей палатки, пришёл знакомый мне сторож. И вот сторожка в моём распоряжении. Выпиваю со сторожем бутылку коньяка за встречу и сразу же начинаю готовиться к отъезду, (точнее говоря «к отплытию» в Чечуйск). Поэтому ночевать ложусь в спальнике, отказавшись от предложения сторожа, натопить на ночь печь, решив сразу поэкспериментировать, забравшись в него, насколько он защищает от холода, чтобы в пути не было для меня каких-либо досадных неожиданностей.
21 мая 1984 года.
Собирать лодку стал сначала со сторожем Майоровым Валерием Борисовичем, а когда к нам подошли двое мужчин, работа пошла значительно веселее. Как и в прошлом году плохо стыковывались отдельные секции, особенно транцевая секция с самой большой секцией лодки. Ну, как бы нам не было трудно, всё-таки за два часа лодка была собрана.
Вечером укрепил на транце лодки лодочный мотор «Ветерок-8» и залил в бак 10 литров топливной смеси бензина с автолом. Автол в количестве 20 литров я всё-таки достал, причём за 10 литров один из мужчин брать деньги отказался, пришлось всё-таки с трудом ему навязать московских конфет.
Ночевал в сторожке опять без топки печки. Температура воздухе в сторожке за ночь опустилась с +10°C до +5°C, но всё-рано была явно выше, чем на улице.
22 мая 1984 года.
Валерий Борисович приступил к обкатке лодочного мотора. Его запуск был произведён без особого труда (раз десять дёрнули пусковой шнур и протёрли одну из свечей зажигания). Во время обкатки мотора стал собираться в дорогу. Понемногу перетаскал свои вещи к лодке и погрузил в неё всё снаряжение своей экспедиции.
Простился с Валерием Борисовичем и поплыл под мотором к АЗС (которая находилась в нескольких километрах ниже по течении реки Лены) и приобрёл там 80 литров бензина. Взять ещё 20 литров не рискнул – лодка явно загружена под 400 кг, при разрешённой загрузке в 300 кг.
Приготовил 20 литров топливной смеси (бензина 18,5 литра и 1,5 литра автола) и продолжил дальнейший путь. С 8 часов до 16 часов проплыл устье реки Таюры и ещё 12-16 км до избы бакенщиков, приблизительно 85-90 км, затратив на весь этот путь 20 литров топливной смеси.
Переночевать решил в избе бакенщиков, так как кое-что из вещей намочил, из-за того, что иногда волны от проходивших мимо меня, на встречных курсах самоходных барж, перекатывались через нос моей лодки.
23 мая 1984 года.
Утром, (на всякий случай), упаковал в двойные полиэтиленовые пакеты, (всю) одежду, затем более рационально рассортировал всё остальное снаряжение, но всё равно полностью не решалась основная проблема, даже на берегу, потому что в разных направлениях мимо меня, без конца, проходили баржи, и могли в любую минуту свести на нет, все мои старания, захлестнув волнами лодку не только через её нос или корму, но и с любого борта, если не успею вовремя повернуть лодку носом, под прямым углом, к ним навстречу.
Поэтому сегодня пришлось переставить лодку от берега Лены в устье, впадавшего рядом ручья. Вода сегодня упала настолько, что теперь это уже стало возможным. Вчера я уже думал это сделать, но лодка входила в устье ручья только наполовину, до выступающих из него камней, а теперь она помещалась в устье вся, что позволило спокойно произвести её окончательную загрузку.
Продолжил путь по реке приблизительно в 14 часов московского времени или около 19 часов местного времени. Сначала всё шло хорошо. Центровка лодки, ввиду уменьшения веса груза (на 20 литров израсходованного горючего) и некоторой переустановкой канистр, почти не изменилась, но в районе деревни Назарово, встречный ветер и поднятые им волны, своими брызгами, обрушились на лодку «непрерывным потоком воды», иногда вызывающим ассоциации с настоящим проливным дождём.
Я сначала пробовал маневрировать среди набегавших на лодку валами поднятых волн и как-то бороться со шквалистым, менявшим направление ветром, но результат был ничтожным, и я быстро буквально вымок (до нитки). Какие-то 30 минут внезапного буйства стихии, были для меня, наверно, одним из самых неприятных испытанных ощущений, вообще, за всё время плавания по реке Лене, (как в этом, так и в 1982 году).
После деревни Назарова, по просьбе встречного водителя лодки, сделал рядом с ним остановку. Этот товарищ поинтересовался, – куда я еду (то есть плыву), так как впереди (вниз по течению) пожар. Теперь мне стала понятна причина клубов дыма на горизонте, когда я отплывал от избы бакенщиков, но на его вопрос (куда плыву?), ответил, что сейчас думаю пристать где-нибудь к берегу (у ближайшей избы), так как от встречного ветра и поднятых им высоких волн, сильно промок.
- А я подумал, что Вы плывёте в Марково, – ответил мне водитель встречной лодки и сказал, что переночевать можно в зимовье на правом берегу, которое находится немного ниже этого места.
Проплыл место пожара на левом берегу. Огонь широкой искривлённой лентой описывает (очерчивает) контур берега и по подстилке тайги устремляется по сопке. Просматривается линия огня вдоль берега длиной примерно 0,5 км. По всему видно, что пожар погаснет сам – в тайге ещё сыро, а верхняя сухая подстилка из прошлогодней сухой травы, быстро сгорая вряд ли сможет вызвать большой верховой пожар.
Ввиду пожара на левом берегу, в зимовье на правом берегу, решил не останавливаться, а подыскать для ночёвки другое место и, когда поплыл дальше, почти сразу, увидел, как к месту пожара на большой высоте полетел вертолёт. А так как я плыл в это время вдоль правого берега, то неудивительно, что срезал на винте мотора шпонку, причём уже вторую за этот день, причём первую шпонку срезал, при запуске мотора, рядом с местом моей кратковременной стоянки.
На вёслах подошёл к берегу у небольшого галечного мыска, напротив красного бакена. Изучив берег, решил поставить лодку за еле выступающими из воды кустиками в глубокой, до 1 метра вымоине берега и привязал её за галечным мыском при помощи причального фала (верёвки с оранжевыми пенопластовыми поплавками) к торчащему из воды кустику за нос, от кустика к правому швартовочному рым-болту и от него к вбитому в берег колу, со стороны левого борта лодки.
Место для стоянки лодки оказалось удачным. Суда всех классов, включая водомётный теплоход «Зарю», волнами от своих судоходных установок, не захлёстывали совсем лодку, благодаря, скорее всего, торчащим из воды верхушкам затопленных водой кустов.
На берегу Лены оказалось много разбросанных обрезков досок (шириной 40 см). Чтобы, хотя бы немного согреться побегал, собирая их по берегу, предпочитая брать, в основном, обрезки досок длиной 1-2 метра. Из досок сделал на берегу настил, длиной около 3-х метров, между двумя маленькими ручейками. Затем притащил, к сделанному мной настилу из досок, чурбан и гвоздём, вытащенным из одной доски, прибил её к чурбаку, и в итоге получилось что-то похожее на импровизированный стол.
Затем, выше настила, я вбил колышки для просушки одежды и сапог, а из оставшихся коротких досок, сделал две деревянные дорожки, одну к лодке, а другую к галечному мыску. Разогрел на галечном мыске консервированную курицу, а на настиле в кипятильнике на сухом горючем, вскипятил воду и заварил в нём чай. Поужинал, затем на настиле переоделся в сухую одежду, вытащил из лодки спальный мешок и завалился в нём спать прямо на деревянном настиле. Проснулся около 9 часов Иркутского времени.
24 мая 1984 года.
Утром может быть ещё и провалялся бы в дремоте на берегу Лены в спальном мешке, но заморосил дождь и поэтому встал на ноги быстрее, чем (вставал дома) по будильнику (на работу). Быстро свернул спальник и засунул его в полиэтиленовый мешок, также поступил и с вещами. Подогрел в кипятильнике чай и выпил его с сушками. Затем стал заниматься лодкой. Вычерпал из неё воду, при этом здорово помогла поролоновая губка. Не только для окончательного удаления воды, но и для чистки дна секции лодки. После чистки лодки снова развесил для просушки вещи и продолжил завтрак, но теперь уже в кастрюле туристической печки разогрел голубцы и съел. После завтрака, в дневнике нарисовал схему крепления лодки к кустам на правом берегу и приступил к загрузке второй секции лодки, ещё раз просушенными вещами.
6. 
В путь отправился около (время 9 часов МВ зачёркнуто), трудно сказать «какого», после всех имевших место передряг, но 12 часов 50 минут я доплыл до указателя расстояния (от устья Лены) «3435 км» и прикинул в 13 часов 25 минут, по указателю «3425 км» скорость моей лодки, которая оказалась ~ 15 км/час. Всё это время в пути, моросил дождь, то стихая, то усиливаясь и вот наступил такой момент, когда холод до стука зубов, начал требовать от меня остановки в каком-нибудь зимовье, но сначала, к сожалению, ничего подходящего не попадалось.
Наконец, мелькнул белый домик бакенщиков, без стёкол в окнах и за ним, за изгородью, изба. Вроде, можно было бы в ней остановиться, но мне показалось, что она уже занята, и мне не хотелось бы очутиться там, где возможно будет не до меня, (а создавать неудобства людям, мне совсем не хотелось).
В итоге поплыл дальше, внимательно рассматривая берега, пока не заметил очертания строений, напоминающих избы (зимовья). Толком рассмотреть их не удалось так в это время навстречу мне плыл большой танкер и мне пришлось срочно пересекать его курс. Но зато, во время этого манёвра на реке, я разглядел на пригорке зимовьё и немного ниже его, (по течению Лены), устье большого ручья, в которое и направил свою лодку. Привязываю там лодку при помощи фала к деревьям и иду к зимовью.
Около зимовья, на импровизированном столе, на рваном листе газеты «Ленские зори» от 22 мая 1984 года, лежали, размокшая под дождём четвертушка белой буханки, конфеты и кусочки сала. Люди, скорее всего здесь, были сегодня. Возвращаюсь к устью ручья и вижу, после прохождения мимо него большого корабля, что выбранное для стоянки лодки место, ни к Чёрту не пригодно.
Сначала вода из устья ручья с шумом устремлялась в Лену, потому что корабль, загруженный железнодорожными контейнерами, в три ряда высотой, проминал своей массой её русло, образовывая в нём, (своей кормой, широкою и глубокую «оврагообразную») борозду, в которую от берега устремлялась вода, обнажая на насколько метров дно реки, а затем после удаления корабля от устья ручья, вода с таким же шумом устремлялась на 15-20 метров вверх по ручью, значительно повышая в нём, свой, первоначальный уровень.
При этом моя лодка, сначала просела на дно ручья, а потом чуть не оказалась затопленной набегавшей волной, а когда она резко всплыла в бурном потоке, то так сильно рванула швартовочный фал, что мне даже показалось удивительным, как она только не оторвала его от дерева.
Пришлось срочно менять место стоянки лодки, переправить на другой берег ручья и вырубить в кустах для неё дорогу, чтобы протащить её к речной отмели, где ничего не оставалось другого, как только не вытащить её полностью на песчаный берег. Затем в 15 метрах от устья ручья до каменистого, через него, брода, прорубил в кустах от лодки к зимовью дорогу, и уже по ней перенёс в зимовьё рюкзаки, чемодан и сумку. Канистры, снаряжение, инструменты, были мной положены, на сделанный мной настил из валявшихся на берегу досок, на 2 метра выше, (лежащей на берегу лодки).
7. 
Константин Коханов: На Лене, во время причаливания к берегу «Романтики-2», приходилось всегда учитывать, что при прохождении по реке самоходных барж или нагруженных контейнерами теплоходов класса «река-море», вода в реке сначала быстро отступает от берега, обнажая дно, а потом с шумом возвращается назад. Однажды, в глубоком устье одного ручья, моя лодка во время «отлива» (прохода по реке одновременно двух судов), чуть ли не повисла вертикально на причальном фале, но я вовремя успел его отвязать.
(Как назло) в зимовье не оказалось дров, но (хорошо, что) рядом с навигационным знаком валялось несколько срубленных берёз, и две из них я порубил на дрова. Но печь в зимовье плохо растапливалась, поэтому на её растопку было потрачено две упаковки сухого горючего (200 грамм), чтобы в зимовье, наконец, стало тепло.
Около избы поставил кипятильник и туристическую печку, налив в ёмкость кипятильника и в кастрюлю печки, по литру воды, для чая и супа. Суп решил сварить картофельный с овощами, а чай пить со сгущённым молоком. На печь поставил плоское 5-ти литровое ведро с водой, специально для предстоящих водных процедур, именно «процедур», а не для того, чтобы, как следовало бы теперь, вымыться.
На гвоздях, полках и жердях развесил для сушки промокшую одежду, а сапоги поставил, подошвами вверх, сушиться рядом с печкой. Поставил также сушиться у печки подмоченные стороны рюкзаков, но только уже на нарах.
Когда ложился спать (после записей в дневнике, посмотрел на часы), было уже полпервого ночи по Иркутскому времени.
25 мая 1984 года.
Встал в 6 часов Иркутского времени. В избе было прохладно. Подкинул в печку дров и поставил на неё разогреваться суп и чай. После завтрака стал собираться в дорогу. Уложил в рюкзак одежду и свернул спальник. Потом за несколько этапов перенёс все 5 рюкзаков, чемодан, сумку и спальник через ручей к месту лодочной стоянки. Заправил бак мотора горючем и вышел на берег Лены, чтобы убедиться, что в обоих направлениях на реке нет самоходных барж и танкеров. Убедившись, что никаких судов в прямой видимости нет, стащил лежащую на берегу лодку в воду, быстро погрузил в неё с вещами снаряжение и поплыл в Макарово.
В Макарово автола не было. Бензин на АЗС был, но талоны на него продавались только в хозяйственном магазине. Когда я пришёл в магазин было 13 часов 30 минут Иркутского времени, он оказался закрытым на обеденный перерыв, который в нём был с 13-ти до 15-ти часов. Пришлось вернуться к стоянке лодки и пообедать. На обед была консервированная курица и чай.
Пообедав, снова пошёл в магазин в котором уже образовалась небольшая очередь. Нарасхват шли одноконфорочные электрические плитки, а на электрические духовки производилась предварительная запись, и (вообще) на прилавке наглядно проглядывался махровый дефицит (даже самых простых) хозяйственных товаров.
Отстояв в очереди минут двадцать, купил талоны на 40 литров бензина, но на АЗС наполнил канистры 70 литрами бензина (на 30 литров бензина остались талоны, купленные в Усть-Куте) и понял, что талоны на 10 литров автола, теперь у меня останутся только на память в качестве никому не нужных сувениров.
В 12 часов Московского времени (в 17 часов Иркутского времени) поплыл дальше, и остановился только, когда высоко над сопками не увидел телевизионную башню, примерно в 120 км от Киренска.
Возможно в этот день, я бы проплыл значительно меньше, но никак не мог найти подходящего места для стоянки, но и выбранное мной место тоже было далеко до идеала, так как представляло собой террасу, которая выступила из воды, вероятно, не более 10-ти дней назад, с редкой высохшей травой и с настолько влажной землёй, что подошвы сапог проваливались в ней на 2-3 см.
(Перед установкой палатки) пришлось разрезать пополам рулон полиэтиленовой плёнки, чтобы трёхметровыми полотнищами положить их внахлёстку на землю, под её дно. Расстелив на этих полотнищах из полиэтилена дно палатки, выступающие из-под него их концы, подвернул под эти же полотнища, чтобы в случае дождя, попав на них, под дно палатки, не затекала вода.
После установки палатки зашнуровал полотнище её левой част входной части, сверху на 0,5 метра, и перетащил в неё из лодки рундук, (покрытое дерматином сиденье в кормовой части лодки), спальник, и лист фанеры, который положил на рундук, сделав таким образом стол. А так как в палатке было темно, на стол поставил и зажёг свечу. При свете свечи собрал в палатке туристическую раскладушку. Затем около палатки вскипятил в кипятильнике воду, заварил в нём чай и разогрел в кастрюле туристической печки голубцы. Поужинал за «столом» в палатке.
Спать на раскладушке было значительно приятнее (лучше), чем на настиле из досок или по впечатлениям 1982 года, просто на полу палатки, даже подложив под него ветки елового лапника.
Лодка и на этот раз была мной привязана с двух сторон швартовочным фалом к кусту на берегу и через рым-болт (болт с кольцом для верёвки) к кусту, торчащему из воды.
26 мая 1984 года.
Спалось хорошо, но как рано не встаёшь, ещё ни разу не смог отправиться в путь пораньше. Сегодня вроде и встал рано, но зато на реке туман, видимость практически не больше 10 метров, хотя это и могло показаться, если смотреть на реку из палатки.
Когда туман рассеялся, и я уже собирался вылезти из палатки наружу, вдруг услышал шум лодочного мотора, который оборвался напротив палатки, а затем со стороны реки послышались мужские голоса. Не трудно было догадаться, что недалёко от палатки причалила моторная лодка и я теперь уже не раздумывая, сразу же вышел из неё наружу. Рядом с моей «Романтикой-2» стояла моторная лодка «Казанка», из которой двое мужчин, явно рыбаков, рассматривали мою лодку, а третий мужчина уже шёл по направлению к моей палатке, но увидев меня, изменил направление немного в сторону и, проходя мимо меня, поинтересовался, сколько ещё со мной человек приехало на рыбалку.
Когда я сказал, что я просто турист, и остановился здесь только, чтобы переночевать, он всё-таки не удержался от любопытства, подошёл к палатке поближе и даже заглянул внутрь. Насколько он был потрясён, я понял потому, как он крикнул своим товарищам, – мужики, у него в палатке, даже кровать!
А, что здесь такого особенного, – ночью холодно, это вам сибирякам, жарко спать даже без спального мешка, у костра на берегу, – постарался сострить я, в тоже время, выражая им своё восхищение и у них, в свой адрес, неподдельный ответный смех.
Когда рыбаки уплыли, я сразу начал собираться в путь: разобрал палатку, упаковал её в общий свёрток из брезента вместе с лопатой, ножовкой, раскладушкой и палаточным установочным набором, позавтракал и около 10 часов 30 минут Иркутского времени, поплыл в сторону Киренска.
Город Киренск проплыл не останавливаясь, как и весь остальной путь до Чечуйска, в котором сразу начал интересоваться у жителей деревни, где и с кем я могу поговорить из водителей грузовых машин, чтобы они отвезли меня с лодкой до деревни Подволошино на Нижней Тунгуске.
Получилось так, что один из мужчин, у которого я поинтересовался, где мне найти водителей машин до Подволошино, сам оказался шофёром оттуда. И я не только договорился с ним, отвезти меня в Подволошино, но даже принял приглашение, у него переночевать. Нужно отметить, что дорога из Чечуйска в Подволошино за два года не стала лучше, (не смотря на все старания, за это время, её отремонтировать, причём неоднократно, но только в наиболее разбитых и размытых дождями местах).
Кстати, нужно объяснить, почему я так кратко описал в дневнике свой путь на машине из Чечуйска в Подволошино, как будто он обошёлся без каких-либо приключений. А приключения всё-таки были, но только не у меня, а у шофёра с его начальником.
Когда я разговорился с шофёром из Подволошина насчёт того, чтобы перевезти меня с лодкой к нему в деревню, он сказал мне, что приехал на базу в Чечуйск со своим начальником, но груз, за которым они приехали, обещали им выдать только утром, потому что рабочий день у ответственного за его выдачу лица, сегодня уже закончился, но это было не главное, разрешение на перевозку лодки мог дать только его начальник.
Тогда я попросил шофёра, чтобы от сходил к своему начальнику и спросил у него, сколько мне ему заплатить за перевозку лодки или он может быть предпочтёт оплату за проезд водкой или вином? И для большей убедительности, добавил, – скажи ему, что у меня есть даже две бутылки венгерского десертного «токайского» вина.
Шофёр ушёл, и я стал выбирать место, где мне лучше будет поставить палатку, но только пошёл за ней к лодке, как увидел, что по направлению ко мне едет пустая машина. Из неё вышел шофёр и смеясь сказал, что когда он сказал своему начальнику, что нужно помочь человеку утром перевезти его с лодкой в Подволошино, за деньги или за водку, тот сказал, что он не возражает, а когда узнал, что вместе с водкой можно ещё получить за проезд и венгерское вино, то решил не ждать утра и отвезти меня в Подволошино сегодня.
С шофёром мы быстро погрузили лодку и все мои вещи с канистрами в кузов машины, а лодочный мотор прикрутили к её борту, рядом с кабиной. Затем поехали к дому, где в то время находился начальник шофёра, посадили его в кабину и поехали в Подволошино. По пути в Подволошино, уже находившийся слегка навеселе его начальник, возможно потому, несколько раз инструктировал шофёра, что ему нужно будет сделать, главное не попасться на глаза его жены, пока он будет проводить ночь у любовницы и пить с ней десертное вино.
Утром шофёр должен был подъехать за ним к дому любовницы в 5 часов 30 минут, но не к калитке, а за два-три дома до неё, зайти за ним, и снова отвезти в Чечуйск.
В Подволошино шофёр, высадил своего начальника с четырьмя бутылками водки и вина, рядом со своим домом и предложил мне переночевать у него. Назвать домом старый салон троллейбуса, для этого нужно было иметь слишком большое воображение, но это было действительно так. Вокруг салона автобуса была сделана завалинка, набитая опилками, а в самом салоне стояла самодельная «печь-буржуйка». Как переносил сорокаградусные морозы шофёр с женой и с грудным ребёнком, в этой металлической коробке, не только спросить, мне даже подумать было страшно.
Но я только поинтересовался у шофёра, почему он не построит здесь, хотя бы для себя, временно, зимовьё и получил ошеломивший меня ответ. Оказывается, здесь ничего нельзя строить вопреки разработанному кем-то «генеральному плану» по строительству в деревне Подволошино.
В пять часов утра мы с шофёром сначала отвезли лодку с мотором и моими вещами к берегу Нижней Тунгуски, где я, вместе с ним, спустил лодку в реку, а затем он уехал за своим начальником к дому его любовницы и чем закончилась эта любовная история, я так и не узнал.
27 мая 1984 года.
Утром с помощью шофёра (который привёз меня из Чечуйска в Подволошино) спустил лодку с берега в Нижнюю Тунгуску и погрузил в неё вещи под лёгким моросящем дождём. Сел в лодку и не смог запустить мотор. Пришлось причалить к берегу и заняться поиском неисправности лодочного мотора, но, в результате, только стёр до обрыва самодельный пусковой шнур.
Через полтора часа местный товарищ посоветовал немного поднадавить на поплавок карбюратора проволочкой, для того, чтобы поднакачать в карбюратор побольше бензина, но это мало помогло. Мотор хотя и запускался, но сразу глох. Пришлось заняться свечами, потом бензонасосом и, наконец, самим карбюратором. В инструкции к «Ветерку 8Э» нашёл аналогичную неисправность, вывернул дозирующую иглу, прокачал канал топливом и мотор запустился, но я потерял, занимаясь его «ремонтом», почти три часа.
Как только мотор заработал, к лодке сразу же подошли пять местных жителей, до этого с интересом наблюдавшие за моими мучениями со стороны и начали задавать уже привычные для меня вопросы о стоимости лодки, максимальной для неё мощности мотора и куда я собрался плыть.
Правда, зачем я, куда-то плыву, они спросить не успели, так как, отвечая на их вопросы, уже отплывал от берега и поддав газу, поплыл вниз по реке и вскоре выяснил, по указателям расстояний на берегу, что лодка развивает скорость всего лишь около 13 км/час.
(Погода тоже не радовала), без конца то начинался, то немного затухал дождь, но в его редкие перерывы, когда светило солнце, всё в лодке, всё-таки, успевало просохнуть, до тех пор, пока не хлынул ливень и сменивший его град. Сразу всё вокруг и сверху потемнело так, что даже прямо по курсу лодки уже было невозможно ничего разглядеть, но приставать к берегу не хотелось и я, накрыв голову листом фанеры от ящика, решил всё-таки доплыть до ближайшего зимовья.
Когда приставал к берегу около зимовья град и дождь прекратились, но я всё-таки решил в нём погреться. Дрова в фабричной железной печке, местами изрядно прогоревшей (до мелких дыр), пришлось поджигать при помощи сухого горючего (с помощью щепок и бересты, разжечь печь быстро не удалось). В зимовье развесил часть намокших вещей, с целью, хотя бы не полностью высушить, а хотя бы немного просушить. Заодно и пообедал. Съел разогретую на печке банку голубцов и напился чая и снова продолжил свой путь по реке.
К вечеру, когда решил остановиться на ночлег, увидел у бывшего населённого пункта Соснино (на 104 км от Подволошино) три моторные лодки, поэтому решил плыть дальше до первого, после Соснино, зимовья и почти сразу повстречался с буксиром, который тянул за собой, (в Подволошино), три пустые баржи.
На одном из поворотов реки заметил зимовьё, но далеко от берега, в следующем зимовье в окне горел свет и у берега, рядом с ним, стояли две моторные лодки и опять пришлось плыть дальше.
Но к этому времени берег уже плохо просматривался и после указателя «120 км», через 1-2 км, показавшаяся впереди гора, настолько скрыла очертания русла реки, что я «налетел» на отмель, рядом с большой песчаной косой и поэтому, когда там вышел из лодки на берег, там же решил и переночевать в своей палатке.
Песок на берегу был влажным, поэтому колышки для растяжки палатки без конца выскакивали из земли, но в конце концов палатка всё-таки была поставлена, (на подложенные под её брезентовый пол, внахлёстку, листы толстой полиэтиленовой плёнки).
Ночью в палатке было прохладно, но спать в ней (на туристической раскладушке) всё-таки было можно (и можно сказать, что в спальнике, даже в тепле).
28 мая 1984 года.
Утром на песчаной косе, где стояла моя палатка, сделал остановку, перед рыбалкой на озере выше косы, охотник из Непы. Оказывается, этот охотник видел меня на «Романтике-2» в прошлый раз, в 1982 году. Поговорил с ним об охоте и рыбалке в этом году. Охотник пожаловался мне, что рыбы стало мало, а местами она исчезла вообще, из-за того, что на буровых применяется соль (а сделанные для рассола отстойники, часто размываются дождями и речными паводками и этот отработанный рассол соли часто попадает в притоки Нижней Тунгуски, а по ним и в неё).
Затем охотник поделился со мной последними новостями. Рассказал две истории связанны с несчастными случаями на охоте. У двух охотника из-за разгильдяйства разрывались стволы ружей из-за попадания в них мокрого снега.
На мой вопрос, – можно ли в Нэпе купить 5-10 литров бензина, – охотник ответил, – что можно, если его поискать. (Вот только, на то, что бензин придётся в Непе поискать, я тогда этой оговорке охотника не придал значения).
После разговора с охотником, быстро позавтракал, разобрал палатку и продолжил путь вниз по Нижней Тунгуске. Прошёл не останавливаясь село Гаженку (170 км от Подволошино) и приплыл в Непу (190 км от Подволошино).
На берегу реки сразу поинтересовался у местных жителей насчёт того, где или у кого в Непе можно купить 10 литров бензина, – и мне посоветовали пойти в село и там поискать. Пошёл в посёлок. При подходе к первым домам, встретил одного «товарища» с канистрой и с удочками, и сразу также спросил и у него, – где или у кого мне можно купить 10 литров бензина? «Этот товарищ» меня, даже, не подумал обнадёживать, просто ответил, что купить у кого-то бензин в Нэпе, маловероятно.
(В этот я легко убедился, пройдя в деревне мимо несколько домов, по реакции их хозяев, которые заметив человека с канистрой, чуть ли не бегом забегали в дом, а некоторые даже закрывали занавесками окна).
Я понял, что искать в Непе бензин бесполезно, к тому же, по моим расчётам, у меня его должно было хватить, пусть даже впритык, но всё-таки до Преображенки. Поэтому вернулся к реке и поплыл дальше.
В районе бывшей деревни Данилово, стали встречаться рыбаки, видимо из геологических партий, так как рядом с ними не было моторных лодок. Ночевать остановился на берегу реки, примерно в 200-х метрах от указателя «250 км». Палатку установил на маленькой полянке в прибрежной тайге, рядом с тропой.
29 мая 1984 года.
Утром по реке плыли плоты. Привёл в порядок лодку и где-то после 12 часов местного времени продолжил дальнейший путь. В последние дни почему-то никак не удаётся отправиться в путь пораньше. Как я и предполагал бензина хватило до Преображенки (320 км от Подволошино) впритык. Лодочный мотор заглох сразу, как только вдали показались её первые дома. Приподнял бак лодочного мотора и проплыл под ним ещё 0,5 км до бывшего магазина. Пристал к берегу уже на вёслах и пошёл в аэропорт, где поинтересовался, где я могу найти охотников Геннадия Мирка или Октябрина Верхотурова.
Оказалось, что Геннадий Иннокентьевич Мирк находится на рыбалке в Хомокашево, но зато Октябрин Иванович Верхотуров оказался дома. От него я узнал, что завтра в Хомокашево летит к Мирку за рыбой пустой вертолёт и мне можно отправить туда свой груз или даже попробовать на нём туда улететь самому.
Октябрин Иванович знакомит меня со своей женой. Отметили встречу. Вспомнили 1976 год, когда я с ним познакомился в Усть-Чайке.
30 мая 1984 года.
С утра было солнечно и тепло, и поэтому я с Октябрином Ивановичем, легко одетыми, пошли к промхозовскому руководству договариваться о вертолёте. Я всегда чувствую себя неудобно, когда приходиться говорить о Тунгусском метеорите и своей цели подниматься вверх по реке Алтыб.
Два года назад (осенью) один из иркутских «товарищей», представившись корреспондентом, прошёлся по зимовьям на Большой Ерёме, используя их содержимое, как шакал. Останавливался он, (как хозяин) и у Октябрина на Кирикане, и в Хомокашево у Мирка. У Мирка он прожил около недели и пошел пешком по берегу реки дальше, (причём вверх по течению реки). В итоге (в районе предалтыбских порогов) его, почти совсем окоченевшего, обнаружили усть-кутские вертолётчики и доставили в Усть-Кут.
После таких «товарищей» (даже в роли корреспондентов), на путешественников вроде меня, (теперь все) смотрят (очень) настороженно.
Но, в конце концов, (когда руководители промхоза) поняли, что (в Хомокашево) нужно только забросить часть (моего) груза и горючее, а не меня лично, и поэтому брать на себя ответственность не придётся, то (сразу) пошли мне навстречу. (Затем я и Октябрин Иванович) перевозим и перетаскиваем мой груз и горючее в канистрах к вертолётной стоянке, сначала (ближе к ней) в моей лодке, а потом на себе (и в руках) в аэропорт.
Погода тем временем резко ухудшается. Сначала пошёл град, причём градины всё время увеличивались в диаметре, а затем, как зимой, повалил снег. Аэропорт закрыли, а когда вновь засияло солнце, где-то к 18 часам местного времени – авиасообщение было открыто только на трассе (между населёнными пунктами).
Воспользовавшись временной задержкой вылета вертолёта, я «приобрёл» бочку бензина и прикатил её с одним местным товарищем к вертолёту, (прекрасно понимая, что) запас бензина в тайге никогда не помешает. Наконец командир вертолёта сообщил мне, что полёт (в Хомокашево), перенесён на завтра, где-то на 8 часов утра.
Ночевал в доме у Октябрина Ивановича, у которого его супруга, снова обильно почвовала меня таёжными деликатесами.
Слово приобрёл в дневнике было написано без кавычек, потому, что попади мой дневник в руки «кого следовало в то время избегать», у него могли возникнуть вопросы, – что эти кавычки могли бы значить?
На самом деле бочку бензина я не купил, а обменял на алюминиевую 20-литровую канистру, которую у меня начал клянчить заправщик вертолётов. Продавать ему её я отказался, и бензин мне в принципе был не так уж тогда нужен. К тому же в эту канистру уже было залито 20 литров топливной смеси. Тогда заправщик предложил мне в обмен на неё полную бочку бензина. Я и от обмена канистры на бочку бензина начал отказываться, но Октябрин Иванович, всё-таки меня убедил, «что лишний бензин в тайге не помешает». В итоге я отдал свою канистру заправщику аэропорта и прикатил с ним бочку бензина к вертолёту.
31 мая 1984 года.
Проводил вертолёт в Хомокашево и даже принял участие в погрузке в него бочек бензина (поэтому моя бочка с бензином была погружена первой) и части своего снаряжения, затем приступил к загрузке своей лодки. От завтрака в доме Октябрина Ивановича отказался, выпил только кружку чая и в 12 часов (иркутского времени) покинул Преображенку.
По километровым указателям расстояний на берегу реки определил скорость своей (частично разгруженной) лодки ~ 25 км/час. На некоторых участках Нижней Тунгуски скорость лодки была даже больше.
В 20 км от Ерёмы повстречался с Председателем Ерёминского Сельсовета, у которого заглох мотор, но, когда я причалил на реке к его моторной лодке, он уже разобрался в чём была причина неисправности мотора. Лодка председателя сельсовета была загружена бочками с отборными карасями. От него я узнал неприятную для новость, что всё мое оставленное в деревне снаряжение, в результате наводнения прошлого года, по всей видимости пришло в полную негодность, скорее всего, испорчен лодочный мотор, так он оказался под водой.
И совсем неожиданным для меня оказалось, что Александра Каменного в Ерёме нет, он уехал на Чукотку, но зато в Ерёму вернулся Костя Юрьев и снова работает на почте.
В Ерёме был приблизительно в три часа (~ 400 км от Подволошино) и сразу же с сыном Кости Юрьева пошёл к нему на почту, а потом смотреть в каком состоянии находится оставленное в Ерёме туристическое снаряжение.
Секции лодки («Романтики-2) оказались в удовлетворительном состоянии, но лодочный мотор внушал подозрения. Начинаю собирать всё что может пригодиться в предстоящем путешествии на Алтыб. Палатка к счастью цела, сохранились три кипятильника и туристическая печка.
Перетаскиваю на берег реки секции разобранной лодки «Романтики-2», лодочный мотор «Ветерок-8», палатку, два рюкзака с сохранившимся снаряжением и за два раза в своей «Романтике-2» перевожу их вниз по реке к месту напротив дома Кости Юрьева.
Вечером мою лодочный мотор, очищаю его от грязи и тоже самое делаю с секциями лодки, но начавшийся дождь помешал в этот день закончить сборку лодки.
1 июня 1984 года.
С утра начинаю собирать «Романтику-2» и часа за четыре, мне это удалось. Спрашиваю Костю Юрьева, – не желает ли он купить у меня эту лодку. Конечно, – отвечает он. Вечером, совместно с Костей Юрьевым, я занялся разборкой «Ветерка-8», пострадавшего (оказавшегося под водой) во время наводнения 1983 года. Протираем и промываем бензином внутренности подвесного мотора и его топливную систему (карбюратор и бензонасос). Собственно говоря, на это, у меня, был потрачен весь сегодняшний день.
Следует всё-таки сделать некоторые уточнения к этой краткой дневниковой записи:
В 1982 году Костя Юрьев решил поменять место работы и ждал вызова на Камчатку. Его сосед Саша Каменный вроде бы никуда ехать «искать счастья» не собирался, и я с ним договорился, что летом 1984 года он возьмёт отпуск, и мы с ним поднимемся, ещё километров на 50 выше по Левому Алтыбу. Поэтому я решил в том году не продавать свою «Романтику-2», «Ветерок-8», и десять 10-литровых алюминиевых канистр.
Но получилось так, что после того как я разобрал «Романтику-2», и уже хотел расчистить угол в сарае, чтобы туда её поставить, ко мне подошёл Костя Юрьев и сказал, что через полчаса будет самолёт до Преображенки. Мне тогда пришлось попросить Сашу Каменного расчистить место от дров в его сарае самому и занести туда секции моей разобранной лодки и лодочный мотор. Саша сказал, чтобы я не волновался и что он обязательно сегодня же это сделает. У меня даже не могло возникнуть мысли, что он этого может не сделать или просто не захочет.
Вернувшись в Москву, я отправил Юрьеву и Каменному бандероли с конфетами и пожелал всего наилучшего в Наступающем Новом году. От семьи Каменных я даже получил телеграмму с благодарностью за бандероль и приглашением приезжать в гости.
Каково же было моё удивление, когда в 1984 году, подплывая к Ерёме, и встретившись на реке с новым председателем сельсовета, узнал от него, что семья Каменных там больше не проживают. Правда, с Камчатки вернулся назад Костя Юрьев, но что касается оставленной мной в Ерёме лодки «Романтики-2», то она вместе с лодочным мотором, год провалялась в разобранном виде во дворе дома Александра Каменного, в том же месте, где она мной была оставлена в разобранном виде и, скорее всего, её просто смыло во время наводнения в Нижнюю Тунгуску.
Я хотел понять в разговоре с Костей Юрьевым, по какой причине Александр Каменный, мог не сдержать своего обещания, убрать мою лодку и лодочный мотор в свой сарай, но Костя, словно не расслышал моего вопроса, но зато дал понять, что он и так для меня много сделал.
Причём он сделал мне «большое одолжение», когда после наводнения в Ерёме в 1983 году, всё-таки занёс секции лодки и лодочный мотор в сарай, хотя мог бы этого и не делать, так как я, его лично, об этом не просил. Я не знаю, как только сдержался, чтобы не высказать Константину Юрьеву всё то, что я тогда и о нём самом и о его бывшем соседе Александре Каменном, тогда подумал, и главное не пойму, как смог тогда промолчать.
Вернувшийся с Камчатки в Ерёму Костя Юрьев ещё не успел приобрести себе лодку и лодочный мотор и поэтому сам поинтересовался у меня, буду ли я продавать не нужную мне теперь вторую лодку. Я ответил Косте, – что на лодку, на которой я приплыл в Ерёму, у меня уже есть покупатель в Преображенке, и эту, там желающие купить найдутся, – к тому же и просьбы уже есть, – но если он захочет, то может купить у меня вторую лодку, вместе с мотором и с канистрами. Костя сказал, что он подумает. И поэтому мой вопрос к Косте, – будет ли он у меня покупать лодку? – теперь уже каждому будет понятно, почему мной был задан ему, именно в этот день, когда мной была полностью собрана вторая лодка, пережившая наводнение в Ерёме.
2 июня 1984 года.
С утра сходил к бывшему председателю сельсовета Васильеву Виктору Фёдоровичу, попил с ним чай и поговорил о своих планах. Васильев (просто, на всякий случай) пообещал дать мне 50 литров бензина. Пригласил его с женой в гости (в дом Кости Юрьева). Отметить мой отъезд на Алтыб.
От Васильева пошёл к реке и принёс к дому Кости Юрьева, лодочный мотор «Ветерок-8» с «Романтики-2», на которой приплыл в Ерёму. В обоих «Ветерках-8» заменил масло в редукторах. Затем попробовал запустить «Ветерок-8», пострадавший от наводнения. Один раз он слегка «зачавкал» и на этом его функционирование прекратилось.
Несколько слов о погоде: Почти каждый день идёт дождь, иногда даже с градом, поэтому холодно.
Васильев в этот день поздно приехал с рыбалки и в «гости» идти постеснялся. Поэтому «торжественное отплытие» на Алтыб в этот день, пришлось отменить.
3 июня 1984 года.
Утром сам решил сходить в гости к Васильеву. Перед уходом спросил у Кости Юрьева, что ему оставить, – коньяк или шампанское? Шампанское я не пью, – ответил мне Костя, и сказав ему, – тогда бери коньяк, – я, с бутылкой шампанского, отправляюсь к Васильеву.
У Васильева беру бензин, приготавливаю топливную смесь и только после этого отправляюсь снова к нему, но теперь уже только завтракать. Васильев пригласил к себе позавтракать также почтовых работников (из Ербогачёна), прилетевших в Ерёму, для проведения на почте ревизии. Так что в большой компании пришлось выпить и за знакомство, и за свой поход на Алтыб.
Возвратившись от Васильева в дом Кости Юрьева, начинаю собирать свои вещи и перетаскивать на берег реки к своей лодке. Во время загрузки лодки, в Ерёму приплыла из Подволошино баржа с товарами (повседневного спроса). Не спеша на берег реки выходят все жители деревни, но буксиру с баржей причалить непосредственно напротив деревни из-за мели не удалось, и он поэтому спустился ниже по реке и причалил уже за деревней.
Прощаюсь с Костей Юрьевым и отплываю без провожающих меня, по «уважительной причине», жителей деревни Ерёма в 12 часов 30 минут Иркутского времени…
Следует отметить, что находясь в деревне Ерёма, я всё-таки сделал попытку получить от Председателя Ерёминского Сельсовета справку о прохождении противопожарного инструктажа, но, как и в 1982 году, он отказался и уговаривать его было бесполезно, а главное, не с кем. А так как в деревне на этот раз лесника не было, то я решил обойтись и без противопожарного инструктажа, и без официального разрешения плавать по реке Большая Ерёма.
…Лодка вверх по Нижней Тунгуске «шла» неплохо, где-то 13-15 км/час. «Вошёл» в устье Большой Ерёмы и приблизительно через 2,5 часа достиг порога «Ворон» (в 30 км от деревни Ерёма). Стал под мотором подниматься вверх по порогу. Сначала всё шло хорошо, но примерно, на последней четверти порога, мотору стало не хватать мощности, и лодка практически остановилась на месте и её понемногу стало сносить вниз. Поэтому я поворачиваю лодку в сторону берега, глушу мотор и быстро выскакиваю из лодки.
Оставшуюся часть порога протаскиваю лодку на верёвке, волоча за собой, в болотных сапогах, по воде. К сожалению, не проверил, когда поплыл дальше, состояние мотора (его винта), судя по тому, как упала скорость лодки. Даже на небольших перекатах, «шла» вверх, как в прошлом году, еле справляясь с течением реки.
Не смотря на это, прошёл порог Явкит и подошёл к порогу «Бур». Порог «Бур» преодолел по левой протоке, ведя лодку несколько сот метров на «бечеве». Перед тем как запустить мотор (и плыть дальше), очистил вал винта мотора от накрутившихся на него веток кустов, наверно ещё на пороге «Ворон». После этого лодка сразу же «пошла» раза в два быстрее, как накануне перед порогом «Явкит» и после него, без особого труда.
Бензина в баке подвесного мотора хватило примерно на 55 км (возможно только из-за моей халатности). «Подошёл» к бывшему посёлку Усть-Чайка (в 80 км от деревни Ерёма). Думал переночевать здесь. На дверях старых зимовий, как и в 1982 году, замки. Новая изба с большими окнами, оказалась открытой. В ней стояли три кровати и хотя была печь из половины бензиновой бочки, но выглядела она всё-таки неуютно. К тому же, её крыша, явно тела, так как на печке и на полу рядом с печкой, была вода.
Решил плыть дальше до зимовья на Кирикане, но доплыв до зимовья у переката с островками (приблизительно в 100 км от деревни Ерёма), решил заночевать в нём, потому что Иркутское время уже было далеко за 11 часов вечера. Затопил печь. От тепла, усталость сразу бросила в сон, но всё-таки у меня хватило сил приготовить себе ужин.
4 июня 1984 года.
К половине двенадцатого иркутского времени, когда собрался в дорогу, заморосил грибной дождь. Поэтому по пути в Хомокашево, ветер, дождь и солнце, сменяя друг друга, сводили то мой гнев на милость, то милость на гнев.
Всматривался внимательно на левом берегу Большой Ерёмы, в те места, где мог стоять балок (сарай), построенный мной во время моих походов 1974 году, в верховья реки Шанар (Санар). Наконец, с лодки разглядел вздыбленную жесть с крыши сарая. Останавливаться и сходить на берег не стал. И так всё было ясно. Ещё в Преображенке Октябрин Иванович Верхотуров поставил меня в известность, что в 1983 году, во время разлива реки, он был смыт водой.
При подходе к бывшей деревни Хомокашево, мотор сначала «чихнул», а потом просто заглох. Покачал бак лодочного мотора и понял, что горючего в нём совсем немного. Заправил бак последними 10 литрами бензина и доплыл до зимовья Геннадия Иннокентьевича Мирка, в 10 км выше Хомокашево, когда уже солнце временно взяло верх, над другими стихиями (дождя и ветра).
Над зимовьем поднимался весёленький дымок, и я понял, что Геннадий Мирк на месте (находится в доме). Когда я причаливал к берегу появился, и он сам, и следом за ним, сразу пошёл дождь, но это теперь уже не имело никакого значения. Завтра мне будет нужно упаковать, как следует, все вещи и снаряжение экспедиции, а сегодня, до конца дня, решил только отдыхать.
Первым делом справился у Мирка, как обстоят дела с моим горючим. Оказывается, в вертолёте моя бочка стала течь, а при посадке у зимовья потекла ещё сильнее, поэтому пришлось мыть даже весь салон вертолёта…
Как мне сказал Мирк, – если бы моя бочка стояла в вертолёте первой к его входной двери, то её просто выбросили бы сверху на землю. Хорошо ещё, что я погрузил её в вертолёт первой, и она была загорожена в его салоне другими бочками.
…После выгрузки моей бочки из вертолёта, Мирк перелил бензин из неё в свою пустую бочку. (Вытекло в вертолёте, из моей бочки, бензина приблизительно 10-15 литров).
Выгруженные из вертолёта мои рюкзаки лежали под навесом, полиэтиленовый мешок с палаткой и канистры с бензином так и остались на вертолётной площадке (на просто на вырубленной в тайге поляне).
Зашёл следом за Мирком в зимовьё, выпил с ним за мой «приезд» и закусил жареными карасями. Вечером Мирк натопил баню. После долгого пути от Усть-Кута до Хомокашево, моё бедное тело, (толком не отдохнувшее в Ерёме, можно сказать) вернуло (себе, так необходимую мне теперь), бодрость духа.
Приложение №1. В Хомокашево на 4.06.1984 г. имеется в наличии:
- 7 рюкзаков;
- 2 палатки;
- 7 канистр по 10 литров;
- 3 канистры по 20 литров;
- 1 п/э канистра на 5 литров;
- 260 литров бензина;
- 14 литров автола.
5 июня 1984 года.
Весь день занимался упаковкой рюкзаков. Три рюкзака выделил для продуктов, четыре рюкзака для снаряжения и одежды. С Мирком договорился, что он подбросит часть моего груза до последнего зимовья перед «предалтыбскими» порогами (~ 60 км). Вечером Мирк делится разными охотничьими историями под караси и нечто стимулирующее беседу.
Приложение №2. Комплектование 3-х рюкзаков с продуктами:
1-й и 2-й рюкзак:
- по 8 листов д/а (тонкие дюралевые листы ~ 200х500, толщиной ~ 0,5 мм – с бракованным текстом правил пользования пассажирскими лифтами);
- 3 банки – консервированная курица;
- 2 банки – голубцы;
- 1 + 1 банка – тушёнка;
- 2 банки – сгущённое молоко;
- 1 банка – топлёное масло;
- 1 упаковка подсолнечного масла (бутылка в молочном пакете);
- 1 пакет – сушки (1 кг);
- 1 пачка – сахар (1 кг);
- сухое горючее – 2, 4 кг,
- 1 пачка – панировочные сухари;
- гречневая крупа – 0, 8 кг;
- блинная мука – 1 кг;
- 1 пачка – чай (100 гр.);
- р/кофе – 5 разовых пакетов;
- 2 коробки – спички;
- соль – 0,2 кг;
- изюм – 0,7 кг;
- 11 пакетов концентратов (суп, каша, макароны-лапша)
3-й рюкзак:
- 8 листов д/а (тонкие дюралевые листы ~ 200х500, толщиной ~ 0,5 мм – с бракованным текстом правил пользования пассажирскими лифтами);
- 2 банки – консервированная курица;
- 3 + 2 банки – тушёнка;
- 1 банка – сгущённое молоко;
- 1 упаковка подсолнечного масла (бутылка в молочном пакете);
- 2 пакета – сушки (2 кг);
- 1 пачка – сахар (1 кг);
- сухое горючее –3 кг,
- 1 пачка – панировочные сухари;
- 1 пачка – чай (100 гр.);
- р/кофе – 2 разовых пакета;
- 2 коробки – спички;
- соль – 0,5 кг;
- изюм – 0,5 кг;
- 12 пакетов концентратов (суп, каша, макароны-лапша);
- конфеты (грильяж в шоколаде) – 0,25 кг;
- 5 пакетиков – лимонная кислота;
- 3 пакетика – приправа (лавровый лист, перец, хмели-сунели).
Приложение №3. Продукты, оставленные в лабазе Хомокашево:
- 1 банка – тушёнка;
- 1 банка – сгущённое молоко;
- 1 банка – голубцы;
- 2 банки – консервированная курица;
- 1 пакет – сушки (~ 1 кг);
- 6 пакетов концентратов (суп, каша, макароны-лапша);
- 1 пачка – сахар (0,5 кг).
Приложение №4. Пять аварийных пакетов, которые будут оставлены на всякий непредвиденный случай попутно в зимовьях на Большой Ерёме перед устьем реки Алтыб:
- концентраты – 3 пакета (супы);
- сушки – 100/150 грамм;
- 3 конфеты – грильяж в шоколаде
Следует отметить, что, когда об аварийных пакетах узнал Геннадий Мирк, он с удивлением сказал, – не слишком ли я их часто (близко друг от друга) буду оставлять в зимовьях? – Геннадий Иннокентьевич, – ответил ему я, – а вдруг, мало ли что со мной может случиться, вплоть до того, что может даже придётся ползти.
6 июня 1984 года.
Утром привожу в порядок лодку: вычерпываю из неё дождевую воду, произвожу прогрев лодочного мотора на малых оборотах и её загрузку. Мирк, как обычно в это время, уехал проверять сети. Рыба ловится плохо, и он думает через несколько дней возвращаться (в Преображенку).
Во втором часу дня (теперь везде буду указывать только Иркутское время) отправляюсь с Мирком к последнему зимовью перед порогами.
В «казанку» Мирка поставил три 20-литровые канистры с топливом и два рюкзака с палатками и снаряжением. Мирк запустил свой «Вихрь-30» и скрылся за поворотом. Моя же лодка («Романтика-2» с «Ветерком-8), «пошла за ним следом, но по всей видимости, не развивала скорость больше 15 км/час. После часа «езды» увидел стоящую у берега лодку с Мирком и подплыл к нему.
- А я подумал, что у тебя что-то случилось с мотором, – сказал мне Мирк, и поэтому мне приходиться, чтобы увеличить скорость лодки, частично её разгрузить. Поэтому вытаскиваю из своей лодки два рюкзака и ставлю их в лодку Мирка.
С уменьшенной загрузкой лодка «пошла как надо», развила скорость ~ 25 км/час, и я через полтора часа был уже у зимовья, где Мирк уже успел заварить в чайнике чай.
- Пожалуй, давай, я тебя всё-таки провожу, до порогов, – неожиданно предложил мне Мирк, и мало сказать, что меня это обрадовало, (а привело в состояние солдата на фронте, когда перед атакой, ему, перед строем, командир вручает Медаль «За Отвагу»).
Когда я подплыл к первому порогу (если их считать от устья Большой Ерёмы), Мирк перед ним уже спининнговал и только махнул в сторону порога рукой, чтобы мне не останавливаться и пройти его сходу, что мной и было сделано. В результате я причалил к левому берегу реки, в метрах 150-ти от основного слива первого порога и достав из лодки свой спиннинг пошёл помогать Мирку ловить рыбу.
Мирк уже поймал 3-х килограммовую щуку – другая, почти такая же у него сорвалась. Минут через двадцать, я поймал такую же щуку (возможно ту, которая сорвалась у Мирка), но затем моя блесна, впустую, полчаса разрезала волны после первого порога. Тогда я пошёл за порог, где поймал окуня (~ 150 грамм), но, к сожалению, больше ничего не попалось.
Мирк тоже прекратил рыбачить и достав из лодки пустой рюкзак, пошёл к скалам, собирать купоротник (местный сорт папоротника, растущий небольшими пучками в трещинах камней, настойкой которого на спирте, местные жители лечатся от всех болезней, и говорят, что он полезней или помогает лучше, чем женьшень). Я пошёл за ним следом и постарался влезть на скалы повыше, где купоротника было больше, и главное, он там был крупней.
Когда мы с Мирком набрали полный рюкзак купоротника, он простился со мной и поплыл обратно в Хомокашево, а я полностью загрузив свою лодку, поплыл со скоростью 15-17 км/час, теперь уже один, ко второму порогу.
Выгрузив перед ним два рюкзака и две 20-литровые канистры с топливом, провёл через него, без особого труда, лодку с остальным грузом вдоль левого берега. Третий порог преодолел таким же образом, только проводил лодку вдоль правого берега. Перекат, который иногда принимают за порог, прошёл под мотором.
Воодушевлённый этим, пошёл под мотором на четвёртый порог, но сумел преодолеть только его «первую бороду», до места, где река упиралась в отвесную скалу и делала поворот почти под прямым углом. И вот там, до плёса мне дотянуть всё-таки не удалось, у мотора явно не хватало мощности, и я лавируя в сторону левого берега, заглушил мотор и выскочил из лодки на левый берег и потащил за собой лодку к обрыву.
Около самого края обрывистого берега, где река словно упирается в гору, образовался круговорот (противоток) воды (или «улово»). Воспользовавшись этим подарком («Водяного»), сажусь в лодку и, подгребая слегка веслом, подруливаю к другому сливу порога и выхожу на берег.
Волоку лодку за собой, но при выходе на «бороду» порога, поскользнулся на стволе раскидистого куста и упал в реку. Погрузился в реку почти по плечи, при этом ноги даже не коснулись дна. Хорошо, что ещё не кончился противоток воды и я, уцепившись за борт лодки, забарахтал в ней ногами и вылез на берег.
Ещё не было ни одного такого раза, чтобы я не окунулся на этом пороге, правда со стороны левого берега – это произошло впервые. Благодаря тому, что я был одет в отечественный охотничий прорезиненный комбинезон на помочах с пришитыми к нему сапогами, который на талии был перетянут ремнём, то при моём падении в реку, в него угодило совсем немного воды.
После непредвиденного купанья в реке, волочь лодку через порог стало «веселее», но после прохода 1,5 гребней (метров 150-200) все силы, наконец, всё-таки иссякли и стало ясно, что выше по порогу, полностью гружёную лодку, (около 400 кг), мне дальше не протащить.
Хотя и тяну за собой лодку дальше, на уже начинаю внимательно осматривать берег, а так как уже стемнело приходиться напрягать зрение и меньше смотреть под ноги, поэтому часто останавливаюсь, чтобы не споткнуться и, падая, не выпустить верёвку из рук. Наконец такой метод проводки лодки через порог мне надоел, и я привязываю лодку к поваленному дереву, и начинаю искать место на берегу, где можно будет переночевать. Место, рядом с привязанной к дереву лодкой, для этого мало подходит. Иду по берегу вверх по течению реки и метров через двадцать, нахожу место, которое мне нужно, – ровную, слега наклоненную к воде, песчаную площадку.
Хотя и трудно отволакиваю лодку к этому месту и выгружаю из неё то, что завтра нужно будет перенести за порог и то, что необходимо для разбивки стоянки. Кипячу в кипятильнике воду, завариваю в нём чай, и устанавливаю палатку, затем в ней же пью чай с бутербродами с салом, которое мне дал на дорогу Геннадий Мирк.
7 июня 1984 года.
Когда встал (проснулся), солнце (было), высоко в небе, (и) светило сквозь лёгкую дымку тумана. Перетащил за порог (300-400 метров) 3 рюкзака и 3 канистры (с горючим по 20 литров) и провёл за порог лодку, причём опять «грохнулся» в воду, но к счастью не зачерпнул в свой, водонепроницаемый, из прорезиненной ткани, охотничий комбинезон, воды.
За порогом погрузил в лодку рюкзаки и канистры, проверил работу лодочного мотора, проплыл по широкому плёсу до устья реки Алтыб и по Алтыбу до его первого порога, где и пристал к левому берегу. Вышел из лодки на берег, посмотреть, как выглядит порог. Основной слив его первого каскада мне показался проходимым, и я возвращаюсь к лодке, сажусь в неё, и пусть с трудом, но прохожу слив порога, почти у самого правого берега и останавливаюсь в небольшом «плёсике» с тихим обратным течением.
Выхожу на берег, привязываю лодку и ставлю палатку, почти вплотную к воде. Другого, более подходящего места, вблизи не было видно, а бессмысленно на 1-2 дня, вырубать кусты, мне совсем не хотелось.
Разгружаю лодку, вешаю на ветки куста для просушки, охотничий комбинезон и на вбитые в землю колья вставляю, подошвами вверх, болотные охотничьи сапоги. После готовлю обед. На обед у меня банка консервированной курицы и бутерброд с салом, который запиваю чаем.
В часы всё-таки попала вода и они остановились, поэтому пришлось их разбирать, протирать внутренности и просушивать в разобранном виде.
8 июня 1984 года.
Пасмурно. Часы вроде бы ходят. Завтракаю. На завтрак банка голубцов и чай. Пора браться за дело. Обдумываю, что (лучше всего) перебросить пешком (на себе и в руках) за пороги, поэтому немного перетряхиваю в рюкзаках снаряжение экспедиции.
В рюкзак со второй палаткой, кладу часть одежды, взваливаю его на плечи, беру в руку 20-ти литровую канистру с горючим и медленно начинаю идти за порог. Через каждые 100-200 метров пути отдыхаю, сидя на поваленных деревьях или валунах. Ходьба, с тяжёлым рюкзаком и канистрой, не из приятных, потому что канистру то и дело приходится перекладывать с одной руки на другую, и хотя от этого идти становится немного легче, но в конце концов всё-таки делаешь ещё одну незапланированную остановку на отдых, не пройдя и 50-ти метров.
Ну вот, порог позади, оставляю там рюкзак и канистру и отправлюсь обратно к лодке, расчищая по пути топором от кустов берег, для её предстоящей проводки. Тальник рубится хорошо, но березняк сильно от удара топором пружинит и поэтому часто хлещет ветками по лицу.
Возвратившись к палатке, вскипятил в кипятильнике воду и заварил в кружке пакет растворимого кофе. Затем долил в кипятильник воды и снова поставил её кипятить. Выпил кофе, потом немного отдохнул, лёжа в палатке на туристической раскладушке и затем стал подготавливать к переноске за порог новый груз.
На этот раз в рюкзак с чемоданом, где находятся инструментами с запчастями для лодочного мотора, засунул 20-ти литровую канистру с горючим. Взвалил с трудом рюкзак на плечи (наверно в нём было больше 40 кг), взял в руку 20-ти литровую канистру с горючим и «зашагал» (с трудом передвигая ноги), значительно медленнее, чем в первый раз. Также и отдыхать приходилось значительно чаще и дольше, но всё-таки груз был доставлен в тоже самое место, за порогом, где уже находилась часть моего снаряжения.
На обратном пути я продолжал расчищать берег от кустов, не смотря на то, что эта рубка доставляла много хлопот и выматывала ещё сильнее, чем сама переноска вещей и всего снаряжения, но ничего другого, лучше, придумать было нельзя. Чтобы протащить за собой на верёвке лодку (с берега) вдоль берега, или проталкивать, (шагая по воде) её носом между торчащими из воды камнями и валунами, приходилось рубить не только кусты на берегу, но ещё чаще, нависающие на рекой, их длинные ветви.
Вернувшись к палатке, приготовил обед. На обед была консервированная курица, изюм, кофе и сушки. За день за порог мной было переброшено 120-130 кг груза, в том числе 60 литров горючего.
9 июня 1984 года.
Решил палатку не разбирать, оставил в ней спальник, туристическую раскладушку и рюкзак с оставшимся снаряжением экспедиции.
В 11 часов гружёную лодку повёл вверх по порогу. Загрузка лодки с лодочным мотором была 220-250 кг, и я с большим трудом провёл её по реке ~200 метров, потому что далее подобное напряжение приложенных мной усилий, выдержать уже было невозможно. К тому же всё время не давала покоя мысль, – а правильно ли я выбрал берег и не лучше ли было вести лодку вдоль левого берега, где я занимался проводкой лодки и в 1979-ом, и в 1982-ом году? Но теперь исправлять свою явную оплошность, мне было поздно.
Выгрузил из лодки два рюкзака с продуктами и пять 10-ти литровых канистр с горючим. Одну 10-ти литровую канистру положил в рюкзак. Рюкзак взвалил на плечи, в руки взял две 10-ти литровые канистры с горючим и весь этот груз понёс за порог. Вот только тогда, я действительно сумел оценить всю мной проделанную 8 июня 1984 года работу по расчистке правого берега от кустов и от их ветвей под ногами.
Когда, возвращаясь назад, я подошёл к лодке, то решил сначала провести её за порог, и уже потом перетащить туда оставшийся, выгруженный из неё на берег, груз (рюкзак с продуктами и две 10-ти литровые канистры с горючим).
Поволок лодку за порог, прибегая к различным ухищрениям, при проводке лодки между валунов и камней, то по сливам с наименьшим течением, а то наоборот с большим, но там, где было мелко. Один раз моя нога провалилась в расщелину между валунами, да ещё так, чтобы вытащить её оттуда мне стоило большого труда. Два раза падал с валунов в воду, не касаясь ногами дна (и вплавь добираясь до берега, стараясь не выпустить из рук верёвку).
Мне даже не сразу поверилось, что я оказался с лодкой за порогом, когда увидел перенесённый мной туда груз. Привязываю лодку к кусту, раздеваюсь, выворачиваю наизнанку охотничий комбинезон, (составляющий со своими сапогами единое водонепроницаемое целое), и вешаю его на куст сушиться, затем переодеваюсь в сухую одежду и надеваю болотные сапоги.
Переодевшись, отправляюсь за оставленными на берегу рюкзаком и канистрами и затем перетаскиваю его за плечами и две канистры с горючим в руках, также за порог, к привязанной там лодке.
На обратном пути к палатке, измеряю пройденное расстояние, считая свои шаги, после каждой сотни шагов загибаю пальцы на левой руке. Через каждые 500 шагов делаю зарубку топором на палке, которую периодически достаю из кармана.
Аналогичную работу я проводил уже по левому берегу. До палатки от плёса, где была привязана мной лодка, оказалось 2615 шагов. Считая, что три шага это ~ 2 метра, пройденное расстояние составило ~ 1,6 км.
В палатке я был около 18 часов. Разогрел и съел банку консервированной курицы, напился чая с сушками и в 19 часов начал разбирать палатку и туристическую раскладушку. Затем постарался засунуть их вместе со спальным мешком в рюкзак со снаряжением. Груз получился объёмистый и тяжёлый, весом приблизительно 45 кг, к тому же он весь в рюкзаке не уместился.
В начале тащил рюкзак за плечами, а палатку и спальник в руках, но пройдя 150 метров понял, что так далеко не уйдёшь и поэтому прикрепил спальник к ремням рюкзака, а палатку взял в охапку и прижал к груди. Идти сразу же стало намного легче, но всё равно к лодке я пришёл почти через два часа, когда было около 21 часа.
Загрузил лодку вещами и снаряжением, снова облачился в водонепроницаемый охотничий комбинезон, сел в лодку, запустил мотор и поплыл дальше, но был вскоре неприятно удивлён, оказавшись в конце плёса у нового порога, хотя должен был об этом прекрасно знать ещё по прошлым путешествиям и в 1979-ом, и в 1982 году.
Сначала я решил попробовать пройти порог сходу, но это оказалось пустым делом и пришлось приставать к берегу и протаскивать лодку через этот порог. Но после этого порога показалась ещё серия порогов (каскад из трёх гребней с бурными сливами), где тоже пришлось заниматься проводкой лодки вдоль берега. На одном из этих порогов, при проводке лодки, поскользнулся и упал, зачерпнув охотничьем комбинезоном воду.
За каскадом из трёх порогов, после небольшого плёса, последовал порог с двумя большими гребнями, где также пришлось заниматься проводкой лодки вдоль берега, но зато дальше стало больше плёсов и очередной порог я прошёл под мотором, (как вокруг острова) по «обходному каналу».
После этого порога, за поворотом, показалось зимовьё, в котором я решил заночевать. Пристал рядом с ним к берегу. Окно в зимовье оказалось не с закрытой, а с заколоченной ставней, которую я не стал снимать (точнее говоря, отрывать). Зашёл в зимовьё, затопил печь, развесил для просушки намокшие вещи, заварил чай, и выпил его со сгущённым молоком. Настолько устал в этот день, что даже мне есть не хотелось и после выпитого чая, я сразу «завалился на нары спать, к тому же было уже около 2 часов ночи.
8. 
Константин Коханов. Запись из дневника метеоритной экспедиции от 9 июня 1984 года: «…За поворотом, показалось зимовьё, в котором я решил заночевать. Пристал рядом с ним к берегу. Окно в зимовье оказалось не с закрытой, а с заколоченной ставней, которую я не стал снимать (точнее говоря, отрывать). Зашёл в зимовьё, (приблизительно в 10 км от устья Алтыба), затопил в нём печь, развесил для просушки намокшие вещи, заварил чай, и выпил его со сгущённым молоком. Настолько устал в этот день, что даже есть не хотелось и после выпитого чая, я сразу «завалился» на нары спать, к тому же и время было, ~ 2 часа ночи»
10 июня 1984 года.
С утра солнечно. Приготовил суп («Куриную лапшу») и сварил рисовую кашу с тушёнкой. Всё снаряжение в лодке накрыл полиэтиленовой плёнкой. Пробовал ловить рыбу, но безуспешно. Около 16 часов видел снова минисмерчь, по-местному «Вихорь», у противоположного левого берега реки. Поднялся небольшой, всего 0,5 метра высотой столб воды, с лёгким шумом быстро опавший, не пройдя и четверть ширины реки. Далее был небольшой круговорот воды, завихрение в кустах на правом берегу реки и пролёт «минисмерча» левее моей лодки и зимовья, направление которого легко угадывалось по раскачиванию на его пути веток деревьев.
В этом же месте, приблизительно в том же направлении, мной наблюдался такой же «минисмерчь» в 1979 году, когда я находился в лодке, (но тот смерч, поднимая воду в реке, пересёк её русло, словно «чавкал», как лодочный мотор на малых оборотах). Вероятно, эта местность, вокруг зимовья предрасположена своим рельефом, к образованию таких («вихрей» или точнее) «минисмерчей».
С утра я снова затопил печь, нагрел на ней воды в ведре, и раздевшись до пояса, (основательно вымылся, и даже) принял под умывальником мини душ.
В зимовье просмотрел десятка два журналов – более половины за 1984 год (один из журналов был даже №4, за апрель1984 года). Тематика журналов была разнообразной: «Человек и закон», «Аврора», «Юность», «Звезда Востока», «Работница», «Здоровье», «Молодая Гвардия», «Зарубежное военное обозрение», «Иностранная Литература». Из газет преобладала «Литературная газета» и было несколько номеров «Роман-газеты», также несколько книг в основном познавательной тематики.
Спать лёг, где-то, в 21 час. Долго не мог заснуть и сегодня на ночь не топил печь, в зимовье было душно и около 1 часа ночи даже пришлось выйти из него наружу. Было и так светло (ведь ночь белая), да ещё Луна светит. Немного постоял, глядя на реку, потом вернувшись в зимовьё вынес из него кипятильник и вскипятил на сухом горючем воду (сразу отмечу, что запах от горящего сухого горючего отвратительный и в помещениях, и палатках, его лучше не зажигать). Развёл горячей водой сгущённое молоко, выпил пару кружек с сушками и снова лёг спать.
Настроение скверное, вторая ночь в зимовье, вот и расслабился (от безделья).
11 июня 1984 года.
Отправился в путь в 9 часов 10 минут. Участок пути от (первого) зимовья до 4-го ручья (на моей копии русла реки Алтыб с топографической карты масштаба 1:100000 по результатам моих экспедиций 1979 и 1982 года) был обозначен, как редкие пороги с тихими плёсами. Видимо в 1979 году я всё время волочил за собой лодку и плыл (со скоростью), как черепаха, так что этот участок реки тогда и мог показаться таким, а в 1982 году большинство на нём порогов было пройдено в лодке с подвесным мотором.
Теперь же, на загружённой около или свыше 400 кг, я эти пороги прочувствовал уже основательно. До «котловины с озером» (на копии карты, имеющий обозначение «каньон») было 11 порогов (перекаты не считал), из которых только два с трудом «прошёл» в лодке, через все остальные «волочил» лодку со стороны наиболее благоприятного для этого мероприятия берега.
После «котловины», должно было быть несколько порогов, но они выглядели как перекаты, и я их без особого труда «прошёл» в лодке. У «Большого порога» (назвал его так, потому только, что крутой и короткий и имеет при подходе к нему против течения большой, хотя и короткий плёс), был в 14 часов 40 минут и теперь, самое главное, знал, что за ним до (второго) зимовья на плёсе в устье реки Норионгны, (принятой мной в 1979 году за Правый Алтыб), нет больше порогов, а только одни бесконечные перекаты.
Через «Большой порог» проводил лодку вдоль правого берега, выгрузив из лодки всё, кроме двух рюкзаков с продуктами и 20-ти литровой пустой канистры. Даже, учитывая малую длину порога, но при его крутизне 15-25 градусов, при проводке через него лодки, мне приходилось напрягаться на грани своих физических возможностей.
Как и следовало было ожидать, после «Большого порога» пошли «бесконечные» перекаты, при этом скорость лодки заметно снизилась, а 17 часов я «подошёл» (приплыл) к первому, перегородившему русло реки, стволу, упавшего в него, большого дерева. С пилкой и рубкой ствола этого дерева, я провозился минут сорок. Когда поплыл дальше, вскоре наткнулся на перегородившее русло реки второе упавшее в него дерево. Правда рубить дерево пришлось только со стороны его макушки, и поэтому имевшего там значительно меньший диаметр ствола.
После того, как я прошёл «канал» (так был отмечен на копии русла реки, её прямолинейный участок), своеобразное, легко запоминающее место, словно с подстриженным садовником по обоим берегам кустарником и за ним, как специально посаженными одинаковой высоты молодыми берёзами, было пройдено другое не менее замечательное место, обозначенное мной, как «телевизор», которое представляло часть открытого пространства со стороны левого берега, где до самого горизонта просматривались отдельные сопки, явно вокруг сильно заболоченной местности.
(Когда я впервые проплывал мимо этого места в 1979 году, мне показалось, что как будто я смотрю в экран маленького телевизора, как КВН-49, на фоне стоящей стеной тайги и вижу на нём начало какого-то документального фильма о какой-то экспедиции).
Затем, казалось бы в самом безобидном месте, сорвал на валу лодочного мотора шпонку крепления его винта. Случилось это так, что проплыв с поднятым лодочным мотором верхушку лиственницы, я пристал к завалу деревьев, частично перегородившим русло реки и потом самонадеянно запустил лодочный мотор. Лодка «пошла» вдоль поваленного в реку дерева и винт лодочного мотора налетел на ствол лежащего там под водой другого дерева, но эта неприятность ещё усугублялась тем, что не было подходящего места для замены сорванной шпонки. В результате устранение этой простой поломки лодочного мотора, растянулось на тридцать минут.
Но и дальше, в конце пути (ко «второму зимовью»), меня ждало ещё одно испытание. Когда казалось, что у зимовья на плёсе я буду максимум через полчаса, путь лодке преградил завал из трёх упавших деревьев. Причём одно из этих деревьев «висело» над рекой на высоте 30-40 см, а из двух других, первое, – целиком лежало на воде и перегораживало всё русло реки, а ствол второго дерева, упавший в реку с левого берега, – лежал внахлёстку на стволе первого дерева, перегодившего собой реку.
Удручающе на меня подействовала толщина стволов этих деревьев, не менее 30 см в диаметре, в местах предполагаемой их пилки или рубки.
(Если бы берега реки в этом месте были чистыми, а не с хаотично поваленными на них деревьями и на них было поменьше кустарника, то имел бы смысл, разгрузить полностью лодку, и перетащить весь груз, включая подвесной мотор, за этот завал, как я это делал на порогах, а лодку просто проволочь по берегу, но это к сожалению, было бы ещё более худшим решением, чем рубка деревьев).
Работа с расчисткой речного завала продолжалась более двух часов, при этом лучковая пила оказалось для этого дела малоэффективным (точнее малопригодным) орудием (инструментом), поэтому я больше полагался на топор. В результате во время рубки дерева, лежащего на воде, от летевших на меня брызг воды, изрядно вымокла куртка охотничьего комбинезона, да и работать в охотничьем комбинезоне было не столько неудобно, как жарко.
Когда я (практически прорубил в речном завале проход для лодки) и поплыл дальше то оказалось, что до (второго) зимовья на плёсе (в устье реки Норионгны) было не больше 200 метров. Это было место моего максимального продвижения по Алтыбу в 1979 году, где я «срубил» свою первую перевалочную базу, тогда, правда без окон с одним лазом, где оставил свою ножовку и лопату с запиской, (в которой была просьба к случайным геологам, охотникам и рыболовам), – инструмент из сарая не уносить! (Но когда я приплыл к своей промежуточной базе) в 1982 году, она оказалась охотниками разобрана, и на её месте стояло недостроенное зимовьё.
Теперь зимовьё было достроено полностью, но зато оказалось незавершённым строительство лабаза, и я подумал, – кто его знает, может в 1986 году я увижу здесь уже недостроенную баню, (потому что здесь явно просматривалась временная аномалия, где земное время сильно замедляет свой ход, хотя, может быть, просто люди в этих местах, постоянно находятся в состоянии алкогольного анабиоза и поэтому думают, что впереди у них бесконечная жизнь).
Учитывая, что скорость моей лодки не превышала 6 км/час, расстояние от «Большого порога» до (Второго) зимовья было порядка 30 км (но может, и около, 40 км).
При рубке деревьев на последнем завале, меня впервые в этом году, стали явно одолевать комары, которые теперь вились около зимовья и вокруг моей головы в зимовье, так что впервые в этом году пришлось применить аэрозоль «Репелент». Правда пока обрабатывать им себя не стал, а только распылил его над нарами, где расстелил свой спальник и по углам зимовья.
В зимовье затопил печь и разогрел на ней, приготовленный ещё в первом зимовье куриный суп (остатки), вскипятил в чайнике зимовья воду и заварил в нём чай.
Планирую, не позднее 14 июня 1984 года, продолжить, если получится, в лодке под мотором подъём вверх по реке Алтыбу и Левому Алтыбу, чтобы дня через два преодолеть основной этап пути, (если не до Большого озера («Эксэкун») на Левом Алтыбе, то хотя бы до места слияния Правого и Левого Алтыбов), потому что, к моему большому сожалению, в реке, стала заметно падать вода.
12 июня 1984 года.
День отдыха. Пробую спиннингом поймать рыбу, но рыба (щука и окунь) не ловятся, хотя хорошо видно, что по плёсу гуляет много разной рыбы, и поэтому я сделал обыкновенную удочку. В качестве наживки использую личинки короедов, которых набрал ободрав кору с двух пней. На десяток короедов поймал три десятка плотвичек и ельчиков. Говорю о рыбе уменьшительно, потому, что каждая рыбка вряд ли превышала весом 50 грамм.
Есть сегодня ничего не хочется, пью только чай и разбавленное сгущённое молоко. Приготовил макароны по-флотски. Хотел нажарить блинов, но блинная мука оказалась испорченной. Поэтому нажарил только рыбы, предварительно обваляв её в панировочных сухарях. Рыба зажарилась неплохо, получилась и вкусной, и сытной. Всю рыбу съесть не смог и примерно её треть оставил на завтрашний день. Завтра решил проверить состояние всего снаряжения экспедиции и равномерно распределить по весу в секциях лодки, рюкзаки, как со снаряжениями, так и с продуктами.
13 июня 1984 года
Второй день стоит хорошая солнечная погода, плохо только то, что вода в реке стала падать ещё быстрее и это вызывает у меня сильное беспокойство, поэтому решаю продолжать путь уже сегодня.
В сенях зимовья оставляю 6 канистр и ~ 35 литров горючего на обратную дорогу. С собой беру 60 литров горючего и снаряжение в семи рюкзаках.
Чищу лодку, выгребаю из неё весь накопившейся в её секциях мусор и произвожу загрузку лодки. Отплываю от зимовья в третьем часу дня. Проплыл наверно всего 20 км, как забарахлил лодочный мотор. Сделал остановку и до ночи возился с мотором. Устранить неисправность, связанную с электронным зажиганием не удалось и оттого, что я нашёл её причину, мне стало не легче, вышел из строя тиристор, а запасного всё равно у меня не было. Единственно чего я добился – это работы лодочного мотора на одной свече (или говоря точнее на одном цилиндре).
Вот и не верь теперь в приметы, правда говорят, что цифра 13 несчастливое число, вот таким и оказался день 13 июня 1984 года.
Перед тем как заняться ремонтом лодочного мотора, я расчистил дальнейший проход по реке, правда не совсем удачно. Когда я отрубил верхушку дерева, вопреки моим ожиданием, его ствол не затонул и поэтому пришлось отрубленную, внушительную верхнюю часть его ствола, кантовать вдоль берега, поэтому не удачный опыт рубки этого дерева, мной даже был сфотографировал на память.
На месте ремонта лодочного мотора, я и расположился на ночлег, правда поставил там, всё-таки не большую, а маленькую польскую палатку.
14 июня 1984 года.
Встал в 5 часов утра. Позавтракал. Съел банку консервированной курицы и выпил чай. Произвёл погрузку лодки, сел в лодку, запустил мотор и «пополз, как черепаха» со скоростью 2-4 км/час вверх по реке. Вскоре, завалы на реке и разрубленные мной на части, упавшие в воду, стволы деревьев, перестал даже считать. Малая скорость лодки всё-таки имела свои преимущества.
Когда я натыкался на затопленный ствол дерева, мотор сам медленно приподнимался, потому что лодка начинала пробуксовывать, и я успевал приподнять работающий мотор, а потом благополучно, проплыв через ствол дерева, снова опускать его в воду.
Поэтому хотя бы на этом у меня экономилось время, избавляя от необходимости, глушить мотор и вручную перевалить лодку даже через полузатопленный ствол дерева и потом, за ним, снова запускать мотор.
Правда два раза на пути попались такие большие деревья, перегородившие реку и лежащие полностью на поверхности воды, что приходилось полностью разгружать лодку и только потом «проволакивать» её через их ствол.
Но как бы не была мала скорость лодки, но я сегодня дошёл до места слияния Правого и Левого Алтыбов. В этом году это были, по сути, две одинаковые реки, в чём я смог убедиться, когда «вошёл» в устье Правого Алтыба, проплыв по нему немного вверх, а затем, когда вернулся к устью Левого Алтыба и смог сравнить эти реки.
По Левому Алтыбу в этот день я «прошёл» два порога. На первом пороге, провёл лодку вдоль левого берега, а на втором пороге проводил лодку вдоль правого берега, причём снаряжение, канистры и рюкзаки, пришлось переносить за этот порог, частично используя тропу (скорее всего звериную) с дополнительной прорубкой и очисткой некоторых (за ней) новых её участков, приблизительно на расстояние 50-80 метров. На всём участке переноса груза на деревьях сделал топором двухсторонние зарубки (затёсы).
После этих двух порогов, я уже стал чувствовать усталость, но всё рано продолжал плыть ещё несколько часов.
Место для ночлега выбрал около небольшого завала деревьями русла реки. Поставил на берегу большую палатку, приготовил на туристической печке на ужин рисовую кашу с тушёнкой, сварил куриную лапшу и заварил в кипятильнике чай. Поужинал. Развесил на кустах и деревьях для просушки вещи. Спать лёг в час ночи.
9. 
Следует отметить, что в дневнике датой 14 июня 1984 года отмечены на отдельных листах два «ЭТЮДА» имеющие названия «Цветы» и «Жара»:
«Цветы»
Сначала бросались в глаза только подснежники, потом малюсенькие незабудки, то вдруг неожиданно зажелтели в воде, вдоль берегов, лилии и в траве загорелись жарки. А у второго порога, на Левом Алтыбе уже готовились расцвести цветы, чем-то похожие на ландыши. В цвету красная смородина-кислица, черёмухи не видно, то ли уже отцвела, то ли её, вообще, здесь нет.
«Жара»
Первый порог на Левом Алтыбе. Пристаю к левому берегу. Начиная разгружать лодку. Немилосердно светит солнце. Охотничий костюм раскалён, как скафандр пришельца с далёкой планеты в пустыне Сахара. Таскать снаряжение и горючее нужно ~ 25 метров.
10. 
С каким трудом мне даются в пути эти метры. Отношу два рюкзака, возвращаюсь к лодке по кромке берега. В одном месте, где солнце, как сквозь сито, пробивается своими лучами между ветвей лиственниц, хоть какая-то прохлада.
Валюсь на берег, расстёгиваю ремни брюк охотничьего костюма и куртку. По груди, грязными ручьями, течёт пот. Состояние полной расслабленности и безразличия. С трудом поднимаюсь. Хочется пить, но в этом состоянии, (если пить холодную воду прямо из реки), можно простудиться. В лодке лежит фляжка с ещё горячим чаем.
Беру в лодке очередные два рюкзака, надеваю их на себя, как два парашюта. Один традиционно висит за плечами, а другой повешен спереди, с упором на грудь. В карман одного из рюкзаков засунул фляжку с чаем. В конце пути бросаю рюкзаки на землю, а фляжку с чаем топлю в вымоине берега, с проточной водой.
Снова иду к лодке. Опять же останавливаюсь под рассеянными лиственницами лучами солнца, и растягиваюсь под ними на берегу, для отдыха, в относительной прохладе, но ненадолго и снова иду к лодке. Снова беру два рюкзака, один несу за спиной, а второй, в полиэтиленовом большом пакете, взяв в охапку. Сваливаю их на землю рядом с уже принесёнными рюкзаками в общую кучу и возвращаюсь к лодке, на этот раз захватив с собой фляжку с чаем, от которой исходит приятная прохлада.
Раскалённые блики солнечных лучей, кажется жгут даже отражаясь от воды. Снова для отдыха ложусь на берег. Пью медленными глотками горьковато-терпкий, взбодряющий прохладой, индийский чай. Перестать пить, остановиться, трудно. Вроде бы напился, нет же, опять отвинчиваешь пробку фляжки и пьёшь. Пьёшь до тех пор, пока есть, что пить. И только выпив весь чай, я быстро встаю на ноги и уже «бодренькой» походкой, подхожу к лодке.
Надеваю на себя самый тяжёлый рюкзак, в одну руку беру 20-ти литровую канистру с горючим, в другую – лодочные вёсла. На этот раз переношу груз, как-то не замечая (не обращая внимания) ни солнечной жары, ни раскалённых, как сковорода, прорезиненных на себе охотничьих брюк. Может потому, что переноска груза за порог близится к концу и остаётся только последний с ним поход и только проводка, вдоль берега за порог, пустой лодки.
И вот на берегу укладываются на берегу последний рюкзак и канистра. Но в последнем пути за грузом, снова начинаешь ощущать всем телом жару, и сопутствующую ей сонную вялость с нестерпимым желанием пить. Подхожу к лодке, беру 20-ти литровую канистру с горючим, пилу с топором и вяло, как при замедленной киносъёмке иду за порог.
Возвращение назад, без остановки на отдых, тоже было не из весёлых прогулок. И вот, мне кажется, что с шипением от раскалённого охотничьего костюма, я вхожу в воду и начинаю вести лодку за порог. Порог нельзя сказать, что он уж очень крутой, но и не из тех обычных, через которые проводишь неразгруженную лодку.
Прохожу самый высокий гребень порога, погружаясь в воду почти по пояс и медленно подвожу лодку к маленькой бухточке, где предстоит её загрузка и потом дальнейший путь вверх по реке.
Сначала всё тело, после проводки лодки, охватывает приятная прохлада, потом уже солнцу приходится восстанавливать прежний дискомфорт и снова раскалять на мне охотничий костюм и вызывать до помутнения сознания жажду, там, где нужно быть предельно внимательным, обходя на реке, какое-нибудь очередное препятствие. Проводка лодки через порог заняла всего лишь полчаса, а мне показалось, что на неё я потратил целый день. Вот, что может представлять собой жара, если до такой степени притупляется ощущение длительности прошедшего времени, даже за такой короткий его промежуток.
15 июня 1984 года.
Встал в 10 часов 30 минут. Распаковал маленькую польскую палатку. Тент повесил сушиться на верёвке. Саму палатку днищем вверх разложил на траве. Позавтракал. Не спеша запаковал вещи. Рюкзаки и канистры с горючим перенёс на 25 метров вверх по берегу, в обход очередного завала
деревьями, русла реки. Свернул палатки, уложил их в рюкзаки и также перенёс за порог, к уже перенесённым туда вещам. Затем в лодке немного спустился вниз по реке, чтобы отцепить на упавшем в воду дереве, запутавшуюся в его, торчащих из воды ветвях, блесну, после одного из неудачных бросков, которые я сделал спиннингом, вчера вечером.
Преодолел без особого труда, в основном проводя (проталкивая) через полузатопленные стволы деревьев лодку через этот завал к вещам лежащим на берегу. Загрузил ими лодку и в четвёртом часу дня продолжил свой путь вверх по реке.
Сегодня пришлось, практически всё время в пути, преодолевать заваленное деревьями русло реки, прибегая почти к непрерывным рубкам стволов упавших в него деревьев или проволакивать по ним свою лодку, чаще полностью загруженную, реже частично, но иногда и полностью с поднятым вверх лодочным мотором.
11. 
Константин Коханов: Сегодня пришлось, практически всё время в пути, преодолевать заваленное деревьями русло реки, прибегая почти к непрерывным рубкам стволов упавших в него деревьев или проволакивать по ним свою лодку, чаще полностью загруженную, реже частично, но иногда и полностью с поднятым вверх лодочным мотором.
12. 
13. 
Константин Коханов: Завалы на реках Алтыб и Левый Алтыб в 1984 году были к счастью. Как на верхних снимках коллажа, а не как те – внизу.
Около 12 часов ночи, после прохождения очередного заваленного деревьями участка реки, с полной разгрузкой лодки с переноской груза по берегу за этот завал, там же решил остановиться на ночлег.
Поставил маленькую польскую палатку и поужинал: разогрел на туристической печке, оставшуюся после завтрака рисовую кашу с тушёнкой, и без особого аппетита её съел, запивая горячим чаем. Лёг спать, почти также, как вчера, около часа ночи.
За этот день вряд ли мной было «пройдено» и пять километров, но зато я (от души) поработал топором, больше, чем за всё время, с начала моего путешествия этого года.
16 июня 1984 года.
Встал в 8 часов. Позавтракал консервированной курицей. Обильная роса, даже на тенте польской палатки со стороны, где находилась моя походная кровать (туристическая раскладушка). Охотничий костюм немного просох только к 10 часам. В 10 часов 30 минут отправился в дальнейший путь. На реке местами сохранились, обрубленные мною в 1982 году, верхушки деревьев, но зато появилось много новых завалов. Когда я подошёл к острову с «комбинированным» завалом, то понял, что до Большого озера («Эксэкун») осталось плыть 5-10 км, так как в 1982 году до этого места от озера я доплыл приблизительно за 20 минут.
Но сейчас, когда я плыву фактически на одном цилиндре двухтактного лодочного мотора, со скоростью трактора и непрерывно работаю на речных завалах топором, как дровосек в средние века, время в пути до озера может растянуться на целый день.
Минут тридцать преодолевался только завал у самого острова, затем минут пятнадцать завал на реке сразу же за островом. На следующем, за ними, завале, прорубая дорогу для лодки в сучьях упавшей в реку лиственницы, утопил один из топоров. Это была вторая, ощутимая во время путешествия потеря, после того, как на берегу Нижней Тунгуски забыл лёгкие чешские, из искусственной кожи, туристические ботинки (похожие на современные белые кроссовки).
Следует отметить, что и дальше живописные плёсы, и чистые участки русла реки, как в ухоженном городском парке, как правило заканчивались поваленным поперёк реки деревом, а то и сразу лежащими друг на друге, несколькими деревьями, которые как мусоросборники собирали на себе весь плывущий по реке «древесно-травяной материал», без сортировки и по весу, и по качеству.
Не скрою того, какая меня охватила радость, когда я, наконец увидел Большое «Лево-Алтыбское озеро» («Эксэкун») и переплыв его по правому краю, снова вошёл в Левый Алтыб. Визуально это озеро было шириной около 800 метров и длиной 1-1,5 километра.
Когда выходишь из теснины русла реки, иногда всего шириной 3 метра, на такой простор, есть от чего появиться хорошему настроению.
После озера оставалось проплыть 1-1,5 километра до моей перевалочной базы. Этот путь по реке в 1982 году, подорвал у меня тогда окончательно веру в свои силы, когда, именно здесь, я искал место слияния Правого и Левого Алтыбов, даже не подозревая, что давно проскочил его и уже нахожусь далеко от него на Левом Алтыбе.
Но и в этом году, мне пришлось интенсивно работать топором, расчищая путь лодки, среди деревьев, чтобы проводить её волоком по их стволам через речные завалы, но даже 10-15 метров между завалами, я всё-таки проплывал с работающим лодочным мотором, потому что так всё-таки было плыть быстрее, чем, против течения, на вёслах.
И вот в 16 часов 35 минут, я, наконец, доплыл до своей перевалочной базы, построенной мной в 1982 году, которая представляло собой сооружение, по виду, что-то среднее, между зимовьём и обыкновенным сараем, без окон и с лазом, вместо двери, закрытым, засунутым во внутрь «базы» полотном из водонепромокаемой толстой ткани-серебрянки.
14. 
Константин Коханов: 11 июня 1984 года, на снимках коллажа слева, зимовьё и лабаз на плёсе в устье реки Норионгны, которую я в 1979 году принял за Правый Алтыб и где приступил тогда к постройке своей перевалочной базы. Мою недостроенную базу местные охотники разобрали и прямо на её месте уже в 1982 году стояло уже почти готовое новое зимовьё. 16 июня 1984 года, на верхнем снимке коллажа справа, вид промежуточной базы экспедиции Константина Коханова выше озера «Эксэкун» с её разрушенной стеной. С 17-го по 20 июля я был занят ремонтом своей базы, «срубленной» мной, в буквальном смысле этого слова, двумя топорами в 1982 году.
Стена моей «базы» со стороны реки, оказалась частично разрушенной, но упавшая стропила зафиксировала остальные брёвна этой стены, и удержало от падения крышу. Внутри моего сарая, всё, кроме ободранной подкладки (наверно грызунами) висевшей на гвозде куртки, было на месте и совсем не пострадало.
15. 
Константин Коханов: Стена моей «базы» со стороны реки, оказалась частично разрушенной, но упавшая стропила зафиксировала остальные брёвна этой стены, и удержало от падения крышу.
Внутри моего сарая на меня сразу навалилась слабость (в мышцах рук от резкого прекращения рубки топором стволов деревьев) и полное нежелание что-либо делать. Но всё-таки заставил себя сфотографировать свою базу в том виде, в котором её застал. Сделал два снимка снаружи и два – внутри сарая, с помощью компактной одноразовой магниевой фотовспышки «1-Куб-4».
16. 
Константин Коханов: Внутри перевалочной базы (сарая) рекогносцировочной московской метеоритной экспедиции 1982 года. Вот, что она собой представляла внутри, после обрушения одной из её (его) стен, в день моего посещения 16 июня 1984 года.
На фотографии слева на стене сарая куртка со шляпой с потрёпанной грызунами подкладкой и часть оставленного в нём снаряжения упакованного в полиэтиленовую плёнку.
На фотографии справа, стол с посудой и нары с правой стороны. Над нарами полиэтиленовый мешок с запиской внутри, с просьбой, ничего из сарая не уносить (почти с таким же текстом, как и записка в моём сарае у плёса на Алтыбе, в устье реки Норионгны, в 1979 году.
Не смотря на мою записку, сарай разобрали, ножовку украли, лопату нашёл в 1982 году под нарами зимовья, построенного точно на том на месте, где раньше стоял мой сарай.
В 1984 году из моей перевалочной базы (сарая) на Левом Алтыбе, ничего украдено не было – видимо его тогда, просто, ещё никто случайно не нашёл).
Следует отметить, что я специально не стал делать в своём сарае пол, а просто, вместо него, насыпал на землю все щепки, от рубки и подгонки брёвен при возведении стен сарая, а также на стене вдоль нар натянул полиэтиленовую плёнку, чтобы не заделывать мхом щели между лежащими друг на друге брёвнами. Разумеется, внутри базы я не ночевал, и в конце её ремонта, только завтракал, обедал, ужинал и делал записи в дневнике.
Потом (после «экскурсии» внутрь своей перевалочной базы) я стал не спеша разгружать лодку, и по ходу (её) разгрузки поставил в кипятильнике кипятить воду и, как только вода в нём закипела, заварил в кружке кипятком пакет растворимого кофе. Оставшийся в кипятильнике кипяток, добавил в разбавленный в холодной воде концентрат киселя, в кастрюле от туристической печки, и довёл его на туристической печке, до кипения.
Кисель получился по этой технологии приготовления, не совсем удачным, но я всё равно отнёс его остудиться на речку и погрузил кастрюлю с ним, ненадолго, в воду в небольшой вымоине берега. Затем уже, толком не остывший кисель, минут через пятнадцать, сразу же весь выпил, что немного меня взбодрило, и я продолжил разгрузку лодки, после чего приступил к установке своих двух палаток.
Сначала я поставил перед лазом в свой сарай польскую палатку, и занёс в неё часть своих вещей и рюкзак с продуктами и только потом поставил (нашёл место, где поставить) свою большую 3-х местную палатку. После установки палаток я решил пообедать. Разогрел в кастрюле туристической печки, сваренный ещё 14 июня 1984 года югославский куриный суп (который полностью не был тогда съеден), но съел без аппетита только его половину и понял, что югославский куриный суп нужно есть только свежесваренным, (а не разогретые через день, его помои).
17. 
Константин Коханов. Палатки рекогносцировочной метеоритной экспедиции 1984 года рядом с её перевалочной базой, построенной (срубленной двумя топорами) в 1982 году, перед началом её ремонта 17 июня 1984 года.
Следует отметить, что с установкой большой 3-х местной палатки у меня в этот день возникли большие проблемы:
Когда я строил свою «перевалочную базу», я старался рядом с ней не рубить живые деревья и к тому же для маленькой польской палатки места для неё, рядом с ней, было достаточно, но для установки большой 3-х местной палатки было только одно удобное место на ровной брусничной поляне.
Это место было справа (если смотреть в сторону реки) от построенного мной в итоге сооружения (чего-то среднего, между сараем и зимовьём), но к сожалению, оно с одной стороны оказалось ограниченным, подступающим к нему болотом, а с другой стороны, напротив мной построенной «перевалочной базы» – оживлённой муравьиной тропой, причём с бегавшими по ней, в двух направлениях, большими чёрными муравьями. Муравьиная тропа заканчивалась в корнях большой лиственницы, а сам муравейник находился либо под её корнями, либо в её пустотелом стволе.
Расстелив поверх густого брусничника брезентовое дно палатки, с её входом в сторону моей «пародии на зимовьё», я понял, что правый край дна палатки, дальше 10 см от муравьиной тропы, мне отодвинуть не удастся (не позволяло с другой стороны болото), но я, немного поколебавшись, всё-таки решился поставить палатку именно здесь.
Как только я установил палатку, то перед тем, как заносить в неё вещи, мне всё-таки нужно было проверить, как к ней отнесутся муравьи, воевать с которыми, как с комарами и мошкой, мне совсем не хотелось. Поэтому откинув створки входа в палатку, на её крышу, я вошёл в палатку (она была высотой в коньке выше моего роста) и сел в ней посередине на брезентовый пол и стал ждать, какой интерес, проявят к моей палатке, сами муравьи.
Честно говоря, я думал, что в палатку влезут сразу несколько десятков муравьёв, но минут через десять в палатку влез только один большой чёрный муравей, он медленно прошёл, по брезентовому полу 10-15 см, потом приподнялся на задних ножках, покрутил головой из стороны в сторону, и мне даже показалось, что он заодно оглядел и меня, так что я на всякий случай с ним поздоровался, наклоном головы вниз.
Не обнаружив в палатке ничего для себя интересного, муравей-разведчик вылез из палатки и больше ни один муравей в мою палатку, ни разу не влез, до её разборки, в день начала моего возвращения в Ерёму.
18. 
Константин Коханов: На верхнем снимке коллажа жёлтыми стрелками и в жёлтой рамке показано направление муравьиной тропы перед входом в мою палатку. Следует отметить, что и в 1986 году я ставил палатку на этом же месте, и муравьи также не обращали на неё внимания, хотя прошло два года, но даже ни один из них не залезал внутрь, чтобы снова произвести в ней разведку.
17 июня 1984 года.
Хотелось устроить себе по-настоящему выходной день, но я видно отвык ничего не делать полезного за время своего путешествия. На моей «перевалочной базе» в 1982 году были оставлены кипятильник и туристическая печка и для них 0,5 кг (пять упаковок по 100 грамм) сухого горючего, которое хранить дальше, до 1986 года, было уже бесполезно (гарантированный срок хранения закончился ещё год назад). Поэтому решил сначала, для приготовления пищи, израсходовать его в первую очередь, причём сразу на двух туристических печках. На печке с «базы» я решил приготовить макароны по-флотски, а на второй, привезённой на «базу» – гороховый суп. К моему удивление старое сухое горючего всё-таки горело неплохо, даже, как мне показалось, лучше «свежего» (купленного в 1984 году).
Позавтракал. Съел половину кастрюли от туристической печки, макарон и выпил чай, заваренный в кипятильнике. После завтрака «покрутился» около своей «базы», ещё раз её сфотографировал и прикинул хватит ли мне привезённых дюралевых листов на то, чтобы покрыть ими всю крышу моей постройки после восстановления полуразрушенной стены. К сожалению, на всю крышу дюралевых листов, я понял, что немного не хватит.
После предварительной оценки предстоящих мне работ, связанных с ремонтом базы, пошёл искать, подходящее для удочки, какое-нибудь тонкое и прямое деревце. После того, как оно было найдено и очищено от веток, а местами и от коры, я прицепил к нему рыболовную снасть фабричного производства, намотанную на пластмассовую катушку и состоявшую из лески, поплавка, грузила и крючка.
После изготовления удочки, отправился искать короедов, захватив с собой аэрозоль от комаров, потому что комаров теперь стало столько, что не обработав себя репеллентом и без балончика репеллента, из палатки лучше было, даже близко, не отлучаться – иначе сожрут. Короедов нашёл не сразу, но зато сразу достаточное количество, под корой, на одного из поваленных деревьев.
Оставалось только наловить рыбы, но рыба клевала плохо. Омуток, в котором была пришвартована моя лодка, видно являлся местом праздного любопытства одной только мелкой рыбёшки, к тому же ещё и сытой. Периодически, в течении дня, делал попытки наловить хотя бы 2,5 десятка таких рыбёшек, но с трудом поймал около десяти штук (не считал, складывая их в полиэтиленовый пакет).
После обеда решил совершить экскурсию на ближайшую сопку (на западе) в 150-200 в метрах от моей палатки. Пошёл к ней по компасу и почти сразу наткнулся на звериную тропу и вышел к круглому болотцу. В одном месте вдоль этой тропы валялась белая нитка – возможно после геодезических работ. Прошёл по тропе назад, пока она сохраняла своё генеральное направление на восток, затем свернул к своей «базе». После вернулся опять к сопке и по пути к ней уже стал расставлять затёсы, вырубая по пути, мешающие обзору деревца и кустарник, заложив тем самым начало (прокладки) «дороги» в Эвенкию.
Оказывается, у меня появились соседи. Вчера видел одну белку, а сегодня уже двух. «Орудуют» невозмутимо на деревьях рядом, лишь изредка обращая на меня внимание.
В 21 час 42 двинуты на Запад прошёл (пролетел) самолёт. Инверсионный след от двигателей самолёта совпал с началом проложенной мной тропы в Эвенкию. Если эта трасса «Лондон-Токио», то придерживаясь её направления под инверсионными следами от самолётов, я могу (чисто гипотетически) выйти в район горы Фаррингтон рядом с Заимкой Кулика, в 150 км отсюда (разумеется только не в этом году).
На ужин пил сгущённое молоко с чаем и с сушками. Перед ужином поставил ещё одну палатку («Малютку»), специально для её просушки, после того, как она две зимы перезимовала, висящей на стене моей «базы», завёрнутой в несколько слоёв полиэтиленовой плёнки. Палатка оказалось сверху сухой и внутри неё даже не чувствовалось запаха сырости.
18 июня 1984 года.
Заготовил шесть столбов для ремонта своей «Промежуточной Базы» (сарая или похожего на зимовьё сооружения) и во второй половине дня решил приступить к её ремонту. В 12-ом часу пошёл продолжать прокладку своей тропы на Запад. В 12 часов 25 минут над круглым болотцем на моём пути пролетел на Запад самолёт.
В конце дня стало очевидным, что авиатрасса станет для меня надёжным контролёром за моей работой. Самолёты летали в этот день надо мной на Запад по записанному мной расписанию в 12 часов 25 минут, 17 часов 12 минут и 21 час 42 минуты. Самолёты, летящие на Восток, я визуально не наблюдал, только слышал звук их моторов.
Тропу сегодня «прорубил» примерно на 1 км, расстояние прикинул по времени на обратной путь к «Базе» (где-то 12 минут).
С ремонтом «Базы» оперативности не получилось. Оказалось, что её три стены, в буквальном смысле, держались на трёх гвоздях. Когда я тронул крышу, моё сооружение, за исключением фасадной стены рухнуло, как карточный домик.
Сегодня приготовил рисовую кашу со свиной тушёнкой и гороховый суп. Вечером вместо чая пил разведённое сгущённое молоко. Рыбу пришлось выкинуть, потому что она испортилась от жары, но было только жаль не только саму рыбу, но и потраченное на её ловлю время.
Завтра думаю целый день заниматься «реставрационными работами» по возвращения «Базы» (своего сарая), в пригодный для эксплуатации вид. Чувствуется, что работы будет «пропасть», а тут ещё без конца наседают комары, чуть выдохнется репеллент, сразу накидываются на меня, как голодные собаки на сахарную кость.
19 июня 1984 года.
Работы по ремонту «Базы» оказалось действительно много. Направляющие угловые столбы стен заметно разошлись, некоторые брёвна в стенах рассохлись. Перекладывание с места на место брёвен результата не дало. Снова пришлось заниматься подгонкой и даже заготовкой новых трёх брёвен, для этого пришлось срубить одно большое засохшее дерево. Гвозди катастрофически заканчиваются, и я боюсь, что их даже не хватит для крепления каркаса крыши, но по всему видно, что работы ещё достаточно (много) и на завтрашний день.
К вечеру стала надвигаться гроза, гремел гром, казалось вот-вот грянет ливень, но всё обошлось. Ветер разогнал тучи и снова, сквозь лёгкую дымку облаков, засияло солнце.
Вода в реке всё падает и падает, и поэтому следует ожидать, что на обратном пути, (мне будут грозить) не малые неприятности.
20 июня 1984 года.
Сегодня занимался (возился) с крышей «Базы». Для ремонта крыши пришлось нарубить дополнительно около 20-ти 2-х метровых жердей для её настила. Затем прибил к жердям настила крыши дюралевые листы. Там, где дюралевых листов не хватило, компенсировал их отсутствие водонепроницаемой тканью-серебрянкой, которая уже использовалась для покрытия крыши в некоторых местах мной в 1982 году.
Вероятней всего, крыша в некоторых местах, всё-таки будет течь, потому что мне так и не удалось выдержать (сделать) её одинаковый наклон, в какую-нибудь одну сторону, поэтому придётся, поверх сделанной кровли, накрыть её полиэтиленовой плёнкой.
Устал неимоверно так, что ощущения нельзя (невозможно) передать словами. Для этого нужно самому, как следует за день вымотаться, а потом ещё с полной отдачей весь следующий день поработать, только тогда, может быть, можно будет получить какое-то сравнение с этой охватившей меня сейчас усталостью.
Можно сказать, что, наконец, закончился для меня этот очень тяжёлый день, в завершении которого, в половине девятого вечера, заморосил дождь, с какой-то ленцой, как будто, и он тоже, не хуже меня, где-то успел, как следует порезвиться, окончательно выдохся и превратился в мелкий, еле ощутимый, дождичек.
Сегодня приготовил гречневую кашу, по рецепту одной читательницы газеты «Вечерняя Москва», которая дала простой совет, как приготовить её рассыпчатой всего за 10 минут (как и все другие каши, а не 1-1,5 часа). Оказывается, всего-то нужно было только замочить гречневую крупу на ночь. До этой экспедиции я покупал брикеты варёно-сушеной гречки и риса, для быстрого приготовления каши в походных условиях, но эти брикеты исчезли из продажи и поэтому в последних сибирских походах гречку и рис я варил в редких случаях. (Правда, потом я всё-таки узнал, что на Руси, оказывается, все крупы замачивали на ночь, но тогда об этом, я даже не мог подумать).
В дневник на отдельных непронумерованных 3-х листах был вложен, неизвестно в какой день после 19 июня 1984 года, написанный мной, «Этюд №3»:
«Усталость»
Лежишь на походной кровати, взъерошив спальный мешок и тупо уставившись в скат палатки. Гудят ноги и руки, в голове вакуум. Думал работы всего-то на полдня: поправить местами свой «сарайчик», сменить кровлю, сколотить нары и стол и вновь занимайся своими околонаучными делами.
Но вот, только тронул одно всего брёвнышко, как раздался сильный треск и трёх стен и крыши «сарая», как не бывало. А оставшаяся стена, как триумфальная арка, машет пологом из прорезиненной ткани, как флагом, то серебряного, то пурпурного цвета, в лучах заходящего солнца.
И вот по брёвнышку на брёвнышко, кладёшь одно за другим, одно на другое, а в результате всё приходится начинать сначала, потому что направляющие столбы, в пазы которых вставляются. обрубленные под их глубину концы брёвен, заметно разошлись и концы верхних брёвен, на всю глубину этих пазов уже не входят, а некоторые вообще в них перестали попадать.
Сначала, чтобы закрепить концы верхних брёвен в пазах, пробовал подбить их там, где брусочком, где щепочкой, где гвоздиком наискосок, да так что два раза молотком по шляпке каждого гвоздя попадал, а три раза по пальцам, и всё было бестолку, потому что на такое крепление брёвен и дунуть было страшно, (не дай Бог), опять вся стена рассыплется.
Снимаю брёвнышко за брёвнышком, одно за одним, одно с другого. И как это я два года назад натаскал эти брёвна сюда, поднимал над столбами вверх (и опускал в пазы столбов, укладывая), одно на другое, а тут (ведь) только снимаю брёвна и то поясница болит, что значит энтузиазм помноженный на молодость и поделенный на никому не понятные принципы.
(А тут ещё) комары наседают, мошка всюду пролезть норовит. От репеллента сам не хуже комаров вокруг (своего) «сооружения века», очумело («летаю», точнее вяло) брожу, – то ищу пассатижи, то топор, то гвоздь, (который упал сверху на землю). Ведь тут у каждого инструмента под рукой должно быть своё место, тем более гвоздю, которых и так мало и за ними в магазин не сбегаешь, кругом тайга и 300-350 км до ближайшей деревни.
Ну, вот стены не скрипят, стропила подогнаны, и крыша дождалась ремонта, но опять, чтобы её полностью отремонтировать, «материала» не хватило, опять небольшие деревца рубить надо, а сил (на это уже) совсем нет. Еле хватило (сил только, чтобы) подогреть на туристической печке рисовую кашу с тушёнкой и в кипятильнике заварить чай. А потом, чуть ли не на четвереньках (залез) в палатку и плевать, что комаров сейчас в ней, как пассажиров в часы пик в московском метрополитене, сквозь них до походной «кровати» (раскладушки) протолкнулся и упал, на «спальник» (спальный мешок), взъерошенный ещё с утра, и тупо уставился в скат палатки, (как в экран телевизора):
Ноги гудят, руки, как будто за оголённый провод под напряжением держусь, дёргаются, лишь в голове вакуум, (как вокруг космической станции «МИР» на околоземной орбите), ни мысли, ни шума, ни даже малейшего желания, проанализировать создавшееся положение.
Правда, вдруг показалось, что в голове что-то сначала тихо загудело, потом гул стал нарастать, поэтому стал невольно прислушиваться и сразу понял, что это (надо мной) самолёт (американский «Боинг») на трассе «Лондон-Токио», летящий из Токио в Лондон, (а не проходящий рядом с моей палатки железнодорожный состав).
И сквозь охватившую меня дремоту, вдруг в голове промелькнула тревожная (безумная) мысль, (одна из тех, которые могут возникнуть только во сне), – а ведь у меня палатка высокая и самолёт большой, не дай Бог, за неё зацепится, тогда точно будем международный скандал и конец (всем) моим (таёжным) приключениям.
21 июня 1984 года.
Погода хмурая. Ночью был сильный ветер. Небо затянуто тучами и всё вроде бы предвещает дождь. Занимаюсь своим сараем, сделал в нём стол и пару нар. Одну из стен, обращённую на юг, затянул полиэтиленовой плёнкой, которая раньше использовалась на крыше.
Поверх дюралевых листов положил на крышу (точнее, накрыл крышу) новой утолщённой прозрачной полиэтиленовой плёнкой. С севера на юг «стянул» стены дополнительными брёвнами, поверх уже прибитых по направлению с востока на запад.
Вчера разобрал палатку «Малютку», сегодня разобрал польскую палатку. Содержимое палаток перенёс в свой сарай.
Вода в реке по-прежнему падает. По дереву, упавшему с берега на берег, как по мостику, пробежала рыжая белка, моя «старая» знакомая.
За такой (по сути) мелочной, малозаметной работой, прошёл весь день. Сварил макароны по-флотски и куриную лапшу, а на ночь замочил в кастрюле от туристической печки, гречневую крупу.
Завтра, если будет хорошая погода, снова пойду продолжать (прокладывать свою) тропу на Запад.
22 июня 1984 года.
С утра солнечно. Сварил гречневую кашу и гороховый суп. Около 12 часов собрал рюкзак, взял фотоаппарат, горсть сушек, 3 конфеты, фляжку с чаем, несколько кусков сахара, банку консервированной курицы, походную сковородку, ложку, два брикета сухого горючего и спички, и
в 12 часов отправился продолжать прокладывать свою «Тропу на Запад».
На деревьях делал (ставил топором) затёсы. При этом пришлось много срубить небольших деревьев и кустов, так как путь преградила очень густая поросль (в основном березняка), через которую плохо просматривались сделанные мной на больших деревьях затёсы.
Делал (ставил) затёсы и занимался расчисткой тропы от деревьев и кустов до 16 часов. На последней лиственнице, рядом с затёсом, вырубил сверху треугольник с вершиной, направленной вверх.
На обратном пути засёк время в пути до своего сарая – оказалось всего 25 минут и судя по времени (при быстрой ходьбе), пройденное расстояние сегодня было ненамного больше 2-х километров.
Всю остальную работу по прокладке «Тропы на Запад», (хотя бы) до Правого Алтыба придётся перенести на 1986 год и (даже, возможно) на последующие годы.
После обеда, продолжил обустраивать свой «сарай». Обтянул на 2/3 во всю длину брезентом (от фабричной упаковки лодки) стену напротив входа (лаза) в сарай. От входа (лаза) левый угол сарая, также обтянул брезентом до нар. Подготовил для подвеску на стену две палатки, упаковав (завернув их) в полиэтиленовую плёнку.
Завтра займусь подготовкой в обратную дорогу. Намеченное здесь пребывание в течении 10 дней, придётся сократить (до 7 дней), из-за неисправности лодочного мотора. Боюсь как бы обратно, вообще, не пришлось плыть на вёслах. Поэтому три дня и приходиться выделить, в качестве резерва, на обратную дорогу.
К вечеру небо стало заволакиваться тучами, но ветра не было, но ночью, слегка моросил, дождь.
23 июня 1984 года.
Утро солнечное. Приступаю к подготовки в обратный путь. В «сарае», на правую от входа стену, обтянутую полиэтиленовой плёнкой вешаю две палатки, установочный для них набор и два пиджака.
На противоположную стену вешаю лучковую пилу и лопату. На стену напротив входа, сверху, прибиваю гвоздём шляпу, оставленную здесь в 1982 году, а ниже её, как два револьвера, вешаю ножовку и охотничий топор. (Для чего я так сделал?). Дурак не поймёт, а умный снимет нервное напряжение и усталость с дороги, парадоксальной контрастностью природы и человеческого оптимизма. На этой же стене слева вешаю 3-х литровое плоское ведро с аптечкой. На ведро наклеил от коробки аптечки красный крест.
19. 
Константин Коханов: Внутренний вид перевалочной базы рекогносцировочной метеоритной экспедиции Константина Коханова на Левом Алтыбе, после её ремонта и доукомплектации в 1984 году. Часть стен была обтянута брезентом от фабричного чехла разборной лодки «Романтики-2». Оставлены 2 палатки («Малютка» и польская палатка), 2 кипятильника, туристическая печка, 4 плоских вёдра, посуда и инструмент.
На стене справа вешаю З-х литровое плоское ведро с рыболовными и хозяйственными принадлежностями, в которое добавляю 4 пакета с супами-концентратами. Напротив, этих вёдер, на стенке с входом (точнее с лазом), вешаю 5-ти литровые плоские вёдра, одно с запасом продуктов (смотри приложение), а другое с сухим горючим, с парафиновыми свечами и марлей. На нары слева от входа кладу два кипятильника и туристическую печку.
На столе оставляю свечку воткнутую, в проделанную мной дырку в консервной банке, 2 пачки сухого горючего, 2 кружки, кастрюли, ложки и вилку. На крышу «сарая» кладу две удочки, одну образца 1982 года, другую образца 1984 года.
Собираю рюкзаки, упаковывая в них вещи, затем иду приводить в порядок лодку. Очищаю её от мусора, проверяю работу лодочного мотора. Мотор запускается, но продолжает работать только на одном цилиндре (или на одной свече).
Вокруг моей «Перевалочной Базы» (пусть даже сарая) вовсю расцвёл шиповник. Вода в реке всё ещё падает. Дерево, которое почти всё было в воде, в момент моего «приезда», напротив установленной палатки, выше по течению, теперь уже всё висит над водой.
20. 
Константин Коханов: Вид перевалочной базы рекогносцировочной метеоритной экспедиции Константина Коханова, после её ремонта в 1984 году. Со стороны реки её не сразу можно было бы заметить, судя по нижней фотографии, сделанной по «приезде» 16 июня 1984 года.
Сегодня произошло курьёзное происшествие. Когда я мыл баллон кипятильника и резко вытряхнул из него воду, он вырвался из моих рук и упал в реку. Глубина реки в этом месте, почти рядом с берегом, была больше метра. Лезть в воду не хотелось и поэтому я минут двадцать щупал лодочным веслом дно реки, потом, когда наткнулся им на баллон кипятильника, стал с помощью весла выталкивать его на берег, между затопленных на дне реки коряг. И надо же, бывает же такое, всё-таки выволок (выкатил) веслом баллон кипятильника на берег, даже сам удивился, потому что думал, что это просто безнадёжная затея.
Вечером зарядил пять кассет фотоплёнкой. Думаю, сделать как можно больше снимков Левого Алтыба и Алтыба, особенно порогов.
24 июня 1984 года.
Время около 10 часов. Поставил вариться гречневую кашу, добавив в неё банку свиной тушёнки. В рюкзаки укладываю последние вещи. Фотографирую свой «сарай» снаружи и внутри. Разбираю большую 3-х местную палатку и свою походную туристическую кровать и укладываю их в самый тяжёлый рюкзак вместе с чемоданом с инструментами и запасными частями к лодочному мотору. Потом все собранные вещи в рюкзаках и снаряжение гружу в лодку и отправляюсь в обратный путь.
Вода в реке упала настолько, что приходится без конца прорубаться даже в тех местах, где раньше свободно проводил лодку. Полностью разгружать лодку (правда без снятия мотора) пришлось перед самым Большим озером («Эксэкун»), где завал на реке представлял уже собой баррикаду.
«Вошёл» в озеро, сделал несколько панорамных снимков (последовательно, один за другим) и при входе в озеро, и при входе лодки снова в Левый Алтыб (с другой стороны).
21. 
Константин Коханов: Из дневника экспедиции 1984 года.
22 июня 1984 года. С утра солнечно. Около 12 часов собрал рюкзак, взял фотоаппарат, горсть сушек, 3 конфеты, фляжку с чаем, несколько кусков сахара, банку консервированной курицы, походную сковородку, ложку, два брикета сухого горючего и спички, и в 12 часов отправился продолжать прокладывать свою «Тропу на Запад» (к реке Правый Алтыб). Делал (ставил) затёсы и занимался расчисткой тропы от деревьев и кустов до 16 часов. На последней лиственнице, рядом с затёсом, вырубил сверху треугольник с вершиной, направленной вверх. На обратном пути засёк время в пути до своего сарая – оказалось всего 25 минут и судя по времени (при быстрой ходьбе), пройденное расстояние сегодня было ненамного больше 2-х километров. Всю остальную работу по прокладке «Тропы на Запад» приходится переносить на 1986 год и на другие годы…
24 июня 1984 года. «Вошёл» в озеро, сделал несколько панорамных снимков (последовательно, один за другим) и при входе в озеро, и при входе лодки снова в Левый Алтыб (с другой стороны).
Жаль, что снимки получились низкого качества, а часть плёнки конца экспедиции, вообще, оказалась засвеченной, но хотя бы общее впечатление глядя на них, всё равно хорошо «освежало память, при редактировании и редактирования Дневника экспедиции 1984 года.
После озера «прошёл» (проплыл через) несколько перекатов, причём река там в некоторых местах, сужалась почти до 2-х метров. Посередине одного из перекатов, днищем лодки задел дно. Затем пошли бесконечные (многочисленные) завалы русла реки, особенно в районе острова и около него, где я проработал топором около 2-х часов и всё равно проводил с большим трудом через них полностью разгруженную лодку, хотя и без снятия мотора, но после острова, уже приходилось без конца (часто) снимать мотор и класть его на дно лодки, чтобы её провести, под упавшими (перегородившими) реку деревьями.
Перед островом, когда перерубал ствол одного из деревьев, оно неожиданно переломилось, и я больно ударился левой ногой об переломленную часть его ствола. Падая там в воду я всё-таки вымокнуть полностью не успел, только слегка замочил одну рубашку.
На этом мои злоключения в этот день не закончились. Маневрируя под стволом, нависшей низко над рекой берёзы, я нагнулся, чтобы, как это бывало не раз, приподнять руками её ствол вверх и отвести в сторону, но в этот день, чтобы потом проплыть под ним, мне пришлось откинуть (нагнуть назад) в сторону работающего мотора голову, и надо же, именно в этот момент, «сапог» мотора в воде наткнулся на затопленное там дерево и отбросил мотор вверх, навстречу с моей головой.
К счастью мотор, от удара об мою голову, не разлетелся на части и не загорелся от посыпавшихся из моих глаз искр и я, в результате удара корпусом мотора по моей голове, при этом только лишь «заработал» (набил на ней) большую шишку. (Тогда мне было всё-таки не до смеха и) настроение (и так уже совсем не приподнятое, после этого столкновения корпуса лодочного мотора с моей головой, как-то сразу), заметно упало.
(К тому же), завалы на реке стали попадаться ещё чаще. В месте моей последней стоянки перед «Большим озером» по пути к моей «Базе», пришлось разгружать лодку полностью, в том числе снять даже мотор, перетаскивая его и весь свой груз, за поваленные раньше в реку деревья, а теперь уже повисшие над рекой. А что касается самой лодки, то её там в некоторых местах, даже пришлось волочить по берегу.
И опять не обошлось без неприятностей. Около полузатопленных стволов деревьев посередине реки, переваливая лодку через одно из деревьев, я слишком сильно потянул на себя нос лодки, а она передвигаясь по дереву с большим трудом, неожиданно быстро пошла на меня и сбросила в воду. И стало одним из самых нежелательный купаний, когда оказываешься в реке почти весь и чувствуешь, как вода начинает заполнять комбинезон охотничьего костюма.
Поэтому, как только вылез из воды, сразу расстегнул ремни комбинезона на плечах и стал вытряхивать из него воду, залившую его почти до подмышек. Хорошо, что ещё догадался сегодня перетянуть брюки комбинезона у пояса ремнём, а то бы сейчас вышел из воды, как из космического корабля на Сатурне, с водой в комбинезоне охотничьего костюма вплоть до подошв его сапог.
Пришлось плыть так и дальше, с висящими сзади помочами комбинезона, если не, как после порки (водяным), но с похожим настроением к уже настоящей баррикаде на реке, в несколько стволов деревьев, почти в метр высотою в самом низком над рекой месте. И поэтому за этой речной баррикадой, я и решил сегодня переночевать. Правда, удобное место для ночлега, пришлось всё-таки на берегу поискать, насколько он был «неприютен» (не приспособлен для установки палатки), потому что был весь покрыт кочками.
Лодку разгрузил полностью и весь её груз вместе с лодочным мотором, перенёс к месту выбранной стоянки, но лодку протащил по берегу туда же, к моему удивлению, по кочкам быстро, всего минут за пять.
Поставил кипятиться воду и приступил к установке палатки, но отвлёкся, увидев, что в реке плещется рыба. Но если не везёт, то правильно говорят, что это надолго. Взял спиннинг, несколько раз бросил блесну в реку, зацепился ей на дне за что-то, дёрнул резко спиннинг и оторвал блесну.
Бросив рыбачить, закончил установку палатки, переоделся в ней в сухую одежду, разогрел на туристической печке гречневую кашу с тушёнкой и с третьего раза её доел: первый раз ел кашу перед отплытием, второй раз пробовал доесть её, перед островом, но после кофе, она «шла» (лезла в рот) без аппетита.
Развесил и разложил, на чём только было можно, вещи для просушки: на вёслах, на растяжках палатки и на канистрах. Брюки охотничьего костюма, вывернутые наизнанку, положил сушиться на нос лодки.
Лёг спать во втором часу ночи. Было ещё сравнительно светло, вот только ручка с импортным стержнем барахлила, когда делал записи в дневнике, но барахлила это мало сказать, а с трудом выводя более-менее чёткие, но очень бледные буквы, даже через одну, в одном слове. Не повезло даже с ручкой, – ну, что-же это был у меня, сегодня, за такой день, хуже которого (пока) ещё не было?
25 июня 1984 года.
С утра (встал около 9 часов) решил приготовить голубцы, разогрел с ними в банку и заварить чай. Во время разогрева голубцов пошёл фотографировать вчерашнее последнее препятствие на реке, место стоянки и Левый Алтыб. Наименьшую высоту стволов деревьев над рекой, я вчера сильно приукрасил, – она была немногим более 0,5 метра.
Вернулся к палатке, съел голубцы и как только выпил, заваренный в кипятильнике чай, сразу приступил к её разборке и к переноске в лодку всего, выгруженного из неё, вчера вечером груза, но минут через пятнадцать, вдруг почувствовал первые признаки отравления в желудке, что почти сразу вызвало сильную тошноту, вместе с которой, все мной съеденные голубцы, просто вылетели наружу (да так, как будто меня всего вывернуло наизнанку).
Но всё равно, не смотря на подавленное состояние, с продолжавшимися приступами тошноты, уже явно пустого желудка я, закончил погрузку лодки, и понимая, что делать уже нечего, и остаётся только плыть дальше.
В этот день, как и вчера приходилось без конца (часто) снимать мотор и класть его на дно лодки, чтобы уже пустой провести её под перегородившими реку стволами деревьев. Места рубок деревьев, сделанных мной при подъёме по реке вверх, находились уже на высоте 0,7-0,8 метра и доставляли мне порой препятствия похлеще созданных самой природой, (шквальными ветрами или весенними паводками, размывающими берега).
22. 
Сегодня в ход пошла даже лопата. В одном месте пришлось выравнивать берег реки на 30-40 см вглубь и на 2 метра по длине, чтобы провести (протащить) лодку под перекинутом через реку деревом с большим диаметром ствола.
Рубить деревья, по сравнению с вчерашним днём, пришлось меньше, зато было значительно больше полных разгрузок лодки со снятием мотора, для того, чтобы проводить (и проталкивать) лодку под поваленными, на высоте 30-40 см, над поверхностью воды, деревьями.
Ко «Второму» порогу подплыл около 18 часов. Сначала причалил к берегу и пошёл выяснять обстановку, (где лучше проплыть через него или провести лодку вдоль берега). Порог выглядел значительно смирнее, чем по пути по реке вверх и разгружать лодку не потребовалось.
Сфотографировал порог, затем вернулся к лодке, вскипятил в баллоне кипятильника воду и заварил в кружке из двух разовых пакетиков растворимое кофе. (После выпитого кофе, признаки отравления голубцами, переносить стало намного легче).
Вся проводка лодки через «Второй» порог заняла несколько минут. Иначе обстояло дело на «Первом» пороге. Сглаженный и бурный по пути по реке вверх, теперь предстал передо мной в «прилизанном» виде, с выступающими из воды камнями и по всей длине очень мелким.
23. 
Когда я повёл через этот порог лодку, она почти сразу застряла между камнями. Думал уже разгружать полностью лодку, но потом всё-таки поманеврировал в пороге минут тридцать и провёл через него лодку, не разгружая.
После «Первого» порога идут справа от плёса два острова. Один омывается протокой от порога, отходящей почти перпендикулярно от основного слива, а другой протокой, ответвляющимся от основного слива уже из плёса.
По этой протоке я «прошёл» (проплыл) по пути вверх по реке, но теперь эта протока обмелела, но так как по основному руслу реки был завал из деревьев, я проволок лодку по этой протоке. Местами лодка скребла днищем об песок на дне протоки, но «шла» (перемещалась мной) по ней, всё-таки неплохо.
Очень долго плыл к слиянию Левого и Правого Алтыбов. Встретился даже такой большой завал на реке, что пришлось все вещи и мотор переносить по берегу больше 50-ти метров, причём углубляясь в тайгу в тайгу, потому что весь берег, вглубь тайги на 3-5 метров, представлял собой нагромождение всевозможных деревьев и просто древесного мусора. Зато потом, полностью разгруженную лодку, через этот завал «провёл» всего минут за двадцать, хотя вместе с полной разгрузкой лодки и с переноской груза и мотора, на всё это, ушло не менее, чем полтора часа.
Всё чаще, до места слияния Правого и Левого Алтыбов, стали попадаться перекаты с мелкими (и неглубокими) потоками воды, с зарывшимися в них в песок упавшими деревьями. На одной макушке такого дерева, которое я не заметил из-за выступающих из воды ветвей ели, я прокрутился 10 минут, потому что не сразу понял, что так может удерживать лодку на этом, вроде бы свободным от камней, месте.
Не обошлось сегодня (без того), чтобы снова не искупаться, когда я опять не смог сохранить равновесия при проталкивании лодки через поваленное дерево, «загремел» (полетел) в реку. Погрузился в воду с головой, но как ни странно, не сразу понял, почему при мокрой голове, верх кепки на ней, оказался сухим. Потом догадался, что когда я погрузился в воду, кепка осталась на поверхности воды, а когда я вынырнул, она снова оказалась на моей голове (насколько всё тогда с падением в реку, произошло быстро, что в это было трудно поверить).
Но зато в комбинезон охотничьего костюма набралось воды больше (выше щиколоток в его сапогах), чем во время предыдущих купаний, (в похожих ситуациях при падении в реку). Охотничий костюм пришлось снимать, выливать из него воду и надевать снова, потому что проплыть в этот день предстояло ещё большое расстояние.
В месте слияния Правого и Левого Алтыбов, образовался тихий плёс, без течения на его середине. Потоки воды из Левого и Правого Алтыбов, прижимались к правому берегу Алтыба, перемешиваясь и устремляясь к перекату, который образовался, в связи с палением уровня воды в реке, поблизости от слияния этих двух рек. При этом весь Алтыб ниже по течению выглядел неузнаваемым, потому что там, где на реке, по пути вверх, были тогда еле заметные «перекатики», теперь выступали камни, бурлила вода, и будь они тогда такими, как сейчас, то я бы в своём дневнике их обязательно отметил, как пороги.
Наконец-то пошли открытые места без завалов на реке, с березняком по берегам и мне показалось, что до зимовья на плёсе (в устье реки Норионгны), теперь уже рукой подать. Но снова «пошли» на реке перекаты, завалы русла деревьями, а за ними опять открытые места, на которых я, тем не менее, умудрился «сорвать» даже по середине реки на валу мотора две шпонки (всего три за день).
Вскоре, не глядя на часы, почувствовал, что время уже позднее, лишь потому, как стемнело и видимость на реке упала до 50-100 метров, в зависимости от обозримого впереди пространства. Вдалеке загрохотал гром и вдруг впереди, по ходу лодки, всю местность озарила, ослепительно вспыхнувшая, молния.
Когда заплыл в плёс зимовьём, сначала, в первый момент, не узнал берег, насколько в нём «упала» вода. Тайга оказалась где-то вдалеке, а к самой воде подступал никем ещё не тронутый кустарник. Если бы не все другие характерные признаки этого плёса, вполне мне могло показаться, или хотя бы я мог подумать, что это возможно совсем другое место. Потом проплывая вдоль берега увидел место стоянки лодок, где на берегу лежала, привязанная к дереву деревянная лодка с тупым носом.
24. 
И сразу стало ясно, что здесь, после моего отплытия вверх по реке, уже успели побывать люди. Но тут, как мне и следовало было ожидать, почти сразу «пошёл» дождь. Быстро перетаскал из лодки в зимовьё свои рюкзаки, но при всей спешке не смог не заметить в сенях, отсутствие своей 20-литровой алюминиевой канистры с горючим. Все остальные канистры были целы, а две оставленные мной пустыми 10-ти литровые канистры, оказались заполненными горючим.
Не трудно было догадаться, что горючее из 20-ти литровой канистры, было перелито в две 10-ти литровые канистры, а саму уже пустую 20-ти литровую канистру, (хозяева зимовья), использовали для собственных нужд.
Конечно (воровство канистры), оставило у меня на душе неприятный осадок, так как именно эту 20-литровая канистра с горючим, предназначалась для резерва горючего, которое я хотел оставить (недалеко от этого зимовья) в тайге до 1986 года.
Ну что-же, я лишний раз убедился, что все свои вещи, продукты и снаряжение, предназначенные для возвращения назад или для использования через год, нужно (надёжно) прятать (в тайге), иначе даже разбитого корыта, кто-нибудь тебе не только в зимовье или в лабазе, но даже у себя в доме не оставит, или просто, как подаренное мной «не употребит», судя потому, как это делал, неоднократно, Константин Юрьев, в деревне Ерёма.
В зимовье затопил печь, достал из рюкзака, случайно положенные в него часы и узнал, что было уже половина третьего ночи. Дождь то усиливался, то затихал. Поставил на пень у двери в зимовьё кипятильник, а на печь разогреваться открытую банку консервированной курицы. Пока кипятилась вода и разогревалась банка с курицей, развешал для просушки, намокшие сегодня вещи и, не досушенные до конца, ещё вчера.
В зимовье стало жарко, как в парилке, поэтому пришлось даже открыть входную дверь. Но самое неприятное было в том, что всё зимовьё было заполнено комарьём, которое не давало времени на чём-либо сосредоточиться, а только всё время отвлекало на борьбу с ним.
Поужинал: съел разогретую в банке консервированную курицу и выпил кружку, разбавленного горячей водой, сгущённого молока с сушками (поломанными, вместо сухарей, ещё в Москве). Спать лёг около 5 часов утра.
26 июня 1984 года
Проснулся в 8 часов. Сразу начал собираться в дорогу. Перед укладкой вещей в рюкзаки развесил их снаружи зимовья досушиваться на солнце, так как за ночь не все они, промоченные вчера, полностью просохли в зимовье. Пока сушились вещи на солнце, перетаскал в лодку канистры и не распакованные рюкзаки. Потом сделал снимки с разных точек, глядя на плёс и с берега плёса с видом на зимовьё и на речку, которую в 1979 году принял за Правый Алтыб.
В дальнейший путь отправился после суеты, связанной с просушкой вещей, погрузки лодки и фотографирования окрестностей в 12 часов 30 минут. (Можно сказать, что) неприятности, (после моего отплытия от зимовья) подстерегали меня почти с первых метров. Буквально сразу после плёса, по Алтыбу «пошла» галечная отмель, за которую постоянно стал цепляться винт лодочного мотора.
Мало того, что мотор еле тянул лодку со скоростью пешехода, внимательно читающего на ходу газету, приходилось то и дело глушить его и браться грести, (то стоя, одним веслом, то сидя по направления движения спиной, сразу двумя вёслами).
Вскоре вдоль берегов Алтыба я обнаружил следы, оставленные недавно человеком: пустую пачку сигарет «OPAL» (Опал), отрубленную верхушку лиственницы, что указывало, что человек плыл в лодке, не говоря уже о разбросанных по берегам, на разных расстояниях пустых банок консервов и следов небольших костров, а у «Большого порога» и разделки результатов рыбного промысла (на берегу было разбросано много щучьих голов) рядом со следами установки небольшой палатки.
Судя по «разбивочным» установочным следам палатки на земле, не трудно было понять, что рыбалкой с такой маленькой палаткой, могли здесь заниматься, только два человека, причём сравнительно недавно, (судя по свежим щучьим головам).
Через «Большой порог» я не рискнул проводить полностью гружёную лодку и поэтому перенёс за него все рюкзаки и канистры с горючим, и только после этого, провёл вдоль левого берега лодку с оставшимся в ней грузом.
25. 
В плёсе у «Большого порога» я попробовал половить спиннингом рыбу, но дважды с крючка сорвалась, видимо одна и та же щука, а потом река больше не подавала признаков присутствия в ней рыбы.
Прекратил рыбалку, пообедал, подогретой на сухом горючем в банке консервированной курицей и выпил заваренный в кипятильнике чай. Отплыл от «Большого порога» в девятом часу вечера. После «Большого порога до «Котловины» должны были быть спокойные плёсы, но это было по пути по реке вверх, и на тоже я рассчитывал, и сейчас. Но не то, тут было, что хотелось. Где были еле заметные перекатики, теперь местами пересекали русло реки, почти строго поперёк, можно сказать плоские провалы воды, без перекатной или порожистой «бороды» волн. Перед одним из таких провалов русла, лодка фактически словно упала вниз, как с одной ступеньки на другую, преодолев эту (можно сказать, фантастическую) линию разлома реки.
После «Котловины» мели стали попадаться значительно чаще, чем перед «Большим порогом», причём в самых неожиданных местах, так что мне пришлось отказаться от их систематизации с целью, как их заранее обойти, либо, хотя бы, чтобы успеть заглушить перед ними мотор.
Всё-таки перекаты перед «Котловиной», я преодолел благополучно, сидя в лодке и саму «Котловину» прошёл без остановок, но после «Котловины», уже на порогах, мне приходилось, вылезать из лодки и «проводить» её между камней, ведя между ними, держась за борт или спуская по течению кормой вниз, придерживая, перед камнями, верёвкой.
Мели на реке, практически почти все, прекратились у «Четвёртого ручья» от устья Алтыба, и я даже перестал о них думать, когда решил плыть вплоть до первого (от устья Алтыба) зимовья, уже предчувствуя встречу с охотниками. Так оно и произошло на самом деле.
При «подходе» к зимовью, ближе к трём часам утра, в его окне я увидел свет. Во время моего причаливания к стоящей на левом берегу «Казанке», из зимовья вышел охотник. Поздоровались.
- Ну, как, – спросил я, не скрывая улыбки, – весь «OPAL» выкурили.
- Да, нет, – ответил охотник, – ещё остался.
- Вас двое? – поинтересовался я.
- Нет два с половиной человека, – уточнил охотник.
- Ну, как я Вас понял, с Вами ещё мальчик, – без труда смог сделать заключение, при этом, и я сам.
В зимовье познакомился с сыном охотника-любителя Акуленко и его товарищем по охоте. Поделились новостями.
26. 
Константин Коханов: На фотографии слева: Охотник-любитель Владимир Акуленко, его сын Андрей и охотник-любитель Алексей Пинигин; на фотографии справа: сын Акуленко – Андрей, Константин Коханов и охотник-любитель Алексей Пинигин.
- Зачем только Вы взяли мою канистру, – всё-таки спросил я, (хотя и мог дипломатически промолчать).
- А мы подумали, что эти канистры нам штатные охотники забросили и мы её взяли, временно, на время рыбалки.
Ну, что ж, мне пришлось сделать вид, что я им, действительно поверил, поужинал (вернее позавтракал) с охотниками (тем, что у них было приготовлено, вместе с рыбой) и выпил заваренный ими чай. Спать лёг вместе с охотниками около 5 часов утра.
27 июня 1984 года.
Проспал до 11 часов, затем начал собираться в дорогу. Охотники предложили взять на дорогу свежей рыбы и я согласился взять только четыре щурёнка, где-то по 250 грамм и язя, весом около 1-го килограмма.
Приготовил на всю нашу большую компанию целую трёхлитровую кастрюлю куриной лапши (из трёх суповых пакетов). Два пакета супа с куриной лапшой, топлёное масло и около 6 метров марли оставил охотникам (на пологи от комаров). От масла охотники хотели отказаться, но я сказал охотникам, что у меня это количество всё равно останется, и не везти же его обратно домой в Москву.
27. 
Константин Коханов: На фотографии слева: Константин Коханов, Алексей Пинигин и сын Владимира Акуленко – Андрей.
На дорогу меня охотники обеспечили, кроме рыбы, батоном хлеба и халвой. Через год охотник Акуленко предложил забрасываться непосредственно на Алтыб на вертолёте из Усть-Кута. Конечно, этот вариант, доставки меня на Алтыб на вертолёте, меня устраивал, но всё-таки детали заброски меня туда решено было оговорить в последствии, во время предстоящей переписки, поэтому и оставили друг-другу свои домашние адреса.
Как бы там мне было в зимовье хорошо, но в дорогу я всё-таки собрался быстро, (но не так быстро поплыл дальше).
(Перед моим отплытием охотники вынули сеть, поставленную напротив зимовья, в которую попали два язя, примерно одного веса в 500 грамм. Акуленко протянул их на руках ко мне в лодку и сказал, – бери Константин с собой, свежей этой рыбы, нигде, вообще, не бывает. Пришлось отказаться, так, как и той рыбы, которую охотники мне дали на дорогу, я чувствовал, что мне и так всю не съесть).
Все пороги, перед последним 2-х километровым порогом до устья Алтыба, преодолевал при помощи проводки гружёной лодки, вдоль берега, причём глубокие в реке места, старался проплывать кормой вперёд, повиснув на носу лодки и управляя ей, маневрируя между камнями и валунами, работая в воде ногами, как это делает рыба хвостом.
«Большой многокаскадный Алтыбский порог» преодолевать начал также, аналогичным образом и, казалось, ничего не предвещало каких-либо неприятностей, когда я «подошёл» (приплыл) к его последнему сливу, который по пути вверх, я прошёл в лодке (без особого труда), управляя только лодочным мотором.
То, что в это время основной слив порога, стал крутым и бурным, я не придал этому значения, ободренный прежними успехами, проводки лодки вдоль берега через пороги и поэтому решил провести лодку вдоль левого берега, не разгружая её (потому что, не хотелось таскать рюкзаки всего на расстояние каких-то 15-20-ти метров).
В результате лодка ткнулась носом в камень скрытый под водным потоком. Оттянуть лодку от камня верёвкой сразу же не удалось, поэтому я ослабил верёвку, чтобы поток воды развернул лодку, но я не учёл того, что, развернувшуюся в потоке воды, поперёк течения лодку, вынесет на скрытый в воде почти плоский валун, и она на нём (капитально) застрянет. Волны сначала били в борт лодки, как в образовавшуюся перед ними плотину, а затем перехлестнули борт лодки и мгновенно залили её водой до самого верха, и она почти вся оказалась, лежащей на камнях, под быстрым потоком воды.
28. 
Хорошо ещё, что все вещи в лодке были привязаны, кроме двух пустых канистр и рыбы, и поэтому я начал быстро разгружать лодку, но это оказалось не таким простым делом. Лодка застряла на камнях в 2-х метрах от берега и поэтому поток воды не раз сбивал меня с ног на скользких валунах и камнях, скрытых под водой во время пути к моей лодке.
Когда я вынес и побросал на левый берег почти все рюкзаки, канистры и вёсла, то из рюкзака со снаряжением вынул фотоаппарат и сделал два снимка лодки, застрявшей (точнее полузатопленной) на этом пороге, ещё не отдавая себе отчёта всему трагизму создавшегося положения.
Последним я вынес на берег лодочный мотор, а вся разгрузка моей затопленной лодки заняло около 30 минут, так как самый тяжёлый рюкзак (всё снаряжение в нём) удалось перетащить на берег за три раза, и то, только после разгрузки его самого, непосредственно в затопленной лодке.
Я надеялся, что разгруженную лодку, мне удастся легко снять как с камней, так и с плоского валуна, но когда стал её разворачивать, у меня было такое впечатление, что она намертво легла на подводные камни, потому что не сдвинулась с плоского валуна, на который лодка легла кормой, даже на миллиметр.
Тогда я взял весло и стал им, как рычагом, упираться в борт лодки, потом резко два раза ударил по нему, но когда снова стал сильно нажимать на борт снова, мне показалось, что я только промял нижние секции своей лодки.
Если бы я был немного внимательнее, то конечно бы понял, что промялись не секции лодки, а только согнулось алюминиевое весло. Но к этому моменту я стал уже нервничать, засуетился, пришло в голову наиглупейшая мысль, снять (отвернуть) две верхние бортовые секции (фальшборта), чтобы уменьшить высоту слива через эти секции потока воды.
Приступил к откручиванию болтов, соединявших фальшборта с основными бортами, но только я их с большим трудом открутил в воде (специальной отвёрткой для сборки и демонтажа лодки), то почти сразу заметил, как поток воды стал гнуть, ослабленные нижние секции лодки. В большой секции лодки, с ребром жёсткости, треснул сварной шов, в другой секции – треснула обшивка в отверстии крепления к ней фальшборта.
Борта лодки продолжали выгибаться и теперь уже было ясно, что если лодку не снять немедленно с камней, то её просто разорвёт на части, в этих, ослабленных мной местах. Поэтому опять стал лихорадочно искать решение, как быстро снять с камней лодку и самым простым решением (таким же идиотским, как и первое, со снятием или с откруткой фальшбортов) было расчленить лодку на две части.
И хорошо, что в Усть-Куте, нижние болты были закручены на совесть и мне не удалось даже ослабить ни одного болта, ни гаечным ключом, ни специальной отвёрткой, как я только не старался это сделать ими, к тому же ещё под водой. А тут ещё показалось, что борта лодки начали угрожающе потрескивать и поэтому пришлось прекратить «расчленёнку» и взять с берега лодки слани из большой секции лодки с ребром жёсткости и начать ими орудовать (бить ими, используя, их как рычаг, с упором в дно реки, по неразобранному борту лодки).
Сначала результатов не было заметно, но я стал вместе с интенсивными ударами брусом сланей (настила на дне секции лодки) в борт лодки, одновременно её раскачивать, не обращая внимание на то, что тонкие рейки сланий начали трескаться и ломаться, и выступающие из них гвозди, стали царапать руки.
Делая основной упор на брус сланей, старался бить ими по борту лодки не только одними руками, но и при раскачивании лодки, также по нему всем своим телом и только тогда я почувствовал, что лодка, хотя и медленно, но всё-таки чуть подалась вперёд.
Тогда я усилил раскачку лодки и удары всем телом в борт лодки, чередуя их и добиваясь синхронизации с ударами в борт лодки, брусом сланей.
В какой-то момент мне всё-же удалось очень резко качнуть лодку так, что борт лодки, по которому был нанесён в то время удар брусом сланей, приподнялся на какое-то мгновение над потоком воды, при этом большая часть воды вылилась из лодки из дыры отсутствующих фальшбортов и после следующего в борт удара брусом сланей, лодка сразу всплыла, сама развернулась вдоль потока воды и «пошла» (поплыла) вниз. Удерживая лодку рукой за корму, я провёл её медленно, через последние метры порога, к песчаной отмели, где и привязал там к ближайшему кусту.
Вид лодки был удручающий. Время перевалило уже за полночь, стемнело и что-либо предпринимать с ремонтом лодки, я понял до рассвета не имеет смысла.
29. 
28 июня 1984 года.
Во-первых, что я сделал после снятия с камней на пороге затопленной лодки, это поставил для просушки палатку, на которой не было ни одного сухого места – промокла насквозь. И во-вторых, после установки палатки, сразу стал чистить рыбу и до рассвета её жарить в сковородке на туристической печке и с большим аппетитом есть. Съесть всю, порезанную на толстые кусочки, как варёную колбасу, зажаренные в панировочных сухарях, рыбу всё-таки не смог. Остался целый котелок от туристической печки, зажаренной рыбы, причём я сначала пожарил щурят, и только потом, порезанного на кусочки, язя.
Кстати, следует отметить моё личное мнение о вкусовых качествах, одинаково зажаренных мной в панировочных сухарях кусочках щуки и язя:
Сначала мной были зажарены кусочки язя, а затем кусочки щук. Поэтому, когда я их перекладывал из котелка в плоское 3-х литровое ведро, кусочки щуки оказались под кусочками язя. Во время продолжения пути по Большой Ерёме в течение двух дней, когда кусочки язя мной были съедены и после его последнего кусочка я взял кусочек щуки, то даже не смог его съесть полностью, насколько щука мне показалась тогда безвкусной. Если бы я сначала съел кусочки щуки, а потом начал бы есть кусочки язя, то вероятнее всего, что разницу во вкусе рыбы, я бы тогда вряд ли так резко почувствовал и съел бы всю рыбу сам, а не отдал бы зажаренные кусочки щук собакам в Ерёме.
Как только рассвело, я разложил, (на камнях и валунах на берегу), для просушки все промокшие вещи и подмокшее частично снаряжение и затем стал заниматься ремонтом лодки: немного отрихтовал (выровнял) её борта, просверлил (ручной дрелью) сверлом диаметром 4 мм борт большой секции лодки с ребром жёсткости, где произошёл разрыв сварного шва и образовалась в нём небольшая дырка, затем проложил между ребром жесткости и днищем лодки резиновую прокладку и стянул это место винтом М4 (диаметром 4 мм).
30. 
Затем мной были установлены на лодке, снятые в реке фальшборта средних секций лодки, и я приступил к проверке состояния, разбросанных по берегу для просушки вещей и снаряжения, и высушенную их часть, стал укладывать в просохшие рюкзаки.
Палатка под порывами ветра просохла первой, но сегодня всё-рано заметно холоднее, чем вчера, не смотря на солнечной утро. Но тут быстро стал одолевать сон. Не в силах с ним бороться, развернул спальный мешок, который находился в резиновом мешке, который был упаковкой моего прорезиненного охотничьего костюма и увидел (скорее почувствовал руками), что он слегка, в нижней своей части всё-таки подмок. Поэтому, нет чтобы в него забраться и заснуть, пришлось положить его на валун сушиться на солнце.
Пришлось на дно палатки положить свою куртку, накрыть её чехлом от походной кровати-раскладушки) и лечь на неё спать. Ветер раздувал палатку, как парус на корабле, но я даже не стал затягивать дверные входные створки (по́лы), но перед сном, всё-таки «обработал себя «Детой» (аэрозолем-репеллентом от комаров) и сразу заснул.
Не знаю во сколько точно я лёг спать, но когда проснулся, произвёл загрузку своей лодки и поплыл дальше, было 2 часа дня.
«Вышел» из Алтыба и «подошёл» к порогам на реке Большая Ерёма и провёл лодку не разгружая, но через 600 метров после 5-го каскада (бурного слива) проплыл в лодке 4-й слив, через 3-й и 2-ой слив провёл лодку не разгружая, а на последнем, 1-ом сливе, более мощным, чем алтыбский, где я «посадил» лодку на камни, лодку всё-таки разгрузил полностью и даже снял лодочный мотор, чтобы «проволочь» лодку через валуны и камни всего несколько метров, со стороны левого берега.
После предалтыбских порогов решил плыть до зимовья в Хомокашево, но по пути туда для меня полной неожиданностью стали на реке перекаты, которые после значительного падения воды в реке превратились в пороги, и которые почти сразу пошли, за уже пройденными мной порогами, где везде через них, мне приходилось проводить лодку, вдоль берега. На одном из таких перекатов-порогов, пришлось «проводить» (проталкивать) лодку между торчащими из воды камнями.
Лодочный мотор лодки, теперь слишком часто стал цеплять за дно реки, так что то и дело приходилось делать остановки и менять шпонки крепления лодочного винта. Лодка вряд ли развивала скорость больше 8 км/час и бензина в баке мотора хватало только приблизительно на 50 км и не доходя несколько сот метров до Хомокашево, пришлось снова производить заправку бака горючим.
В избах Хомокашево, в зимовье и в бане, двери почему-то были раскрыты настежь, хотя в избах ничего не было тронуто. В зимовье я затопил печь, развешал на гвоздях в стенах, плохо просушенные на Солнце вещи и вывернутый наизнанку прорезиненный комбинезон охотничьего костюма.
На ужин съел прямо из банки, разогретую на печке консервированную курицу и выпил несколько кружек заваренного в чайнике зимовья своего индийского (со слоном на пачке) чая.
29 июня 1984 года.
В Хомокашево я «пришёл» (приплыл») в 0 часов 30 минут. В нескольких сотнях метрах от зимовья кончилось горючее в баке лодочного мотора и мне пришлось делать его заправку. Пока ужинал, разбирался с вещами и лёг спать, пошёл третий час ночи. Проснулся в двенадцатом часу дня, сварил в дорогу рисовую кашу с тушёнкой и думал в 2 часа дня (в 14 часов) плыть дальше, но произошла заминка с горючим, оно оказалось настолько грязным и с такими примесями, что пришлось пользоваться не только воронкой с фильтром, но также и марлей.
И всё равно два ведра не поддавшегося фильтрации суррогата бензина, пришлось вылить обратно в бочку, так что в наличии у меня оказалось только 75 литров бензина, но учитывая его повышенный расход, в связи с потерей мощности мотора, работающего только на одном цилиндре, его оказалось практически впритык, чтобы доплыть до деревни Ерёмы.
И тут, я, конечно, с сожалением подумал о том, что легкомысленно отказался от бензина, когда охотники на Алтыбе, возвращая мне 20-литровую канистру, предложили взять её вместе, с налитым в неё, горючим. В итоге, в связи с длительным процессом двойной фильтрации бензина, я смог отплыть из Хомокашево, только в седьмом часу вечера (после 18 часов).
Следующую заправку бака мотора после Хомокашево, я произвёл в 0,5 км от зимовья на Кирикане и хотя было уже за полночь (0 часов 20 минут), останавливаться, чтобы переночевать в нём я не стал и поплыл дальше до зимовья у переката с островом, в котором ночевал во время подъёма по реке вверх.
Практически сразу увидел там идущего или плывущего вдоль левого берега лосёнка. Особенно не обращая на меня внимания (не испугавшись) лосёнок продолжил свой путь, и мы разошлись с ним, как пешеход и машина на дороге в городе, (не придавая, каждый из нас, этому эпизоду, никакого особого значения, хотя это всё-таки было ночью).
31. 
У зимовья на перекате с островом, от которого до Ерёмы оставалось ~ 100 км, был в 2 часа 30 минут ночи. Затопил в нём печь, поужинал, разогретой на печи, приготовленной ещё в Хомокашево, рисовой кашей с тушёнкой, запил её подогретым на печи во фляжке чаем, заваренным там же и там же перелитым из кипятильника в неё. Поэтому на приготовление ужина время практически не тратил и где-то в 3 часа ночи лёг спать.
32. 
30 июня 1984 года. (76-ая годовщина со дня падения Тунгусского метеорита).
Проснулся в 8 часов, в зимовье было прохладно, доел рисовую кашу с тушёнкой, (подогретую на туристической печке), частично дополнил некоторыми «недостающими» (пропущенными) деталями своего путешествий свой дневник. Отплыл от зимовья в 10 часов.
Как же медленно сегодня «шла» по реке, хотя и с работающим лодочным мотором, моя лодка, не только потому, мотор работал на одном цилиндре, но ещё потому, что большую часть пути, скорость лодки сильно снижал сильный встречный ветер, который поднимал большие волны и корпус лодки своим волнообразным днищем, словно обрушиваясь на них сверху, и периодически окатывал меня всего, как дождём, разлетавшимися при этом брызгами.
Всё небо, словно было усеяно небольшими кучевыми облачками, и выглядело, как бледно-голубой ситец в бело-тёмно-синий горошек, которые фактически не заслоняли всё Солнце, но при сильном встречном ветре, я от него, практически, совсем не чувствовал тепла.
(И тут, как назло,) опять стали часто встречаться мелкие участки реки, (особенно) на перекатах и порогах, и в казалось бы, в самых спокойных местах, даже днище лодки цеплялось за песчаное или каменистое дно реки, не говоря о лодочном моторе, который налетал там на подводные (препятствия), скрытые валуны и камни, намного чаще.
После бывшего посёлка Усть-Чайка, большую часть порогов проходил сидя в лодке, но с поднятым вверх лодочным мотором. Большую часть порога «Бур» проплыл по его левой протоке в лодке, с поднятым мотором, управляя её спуском с помощью весла, остальную часть порога до основного слива (с небольшим водопадом), «проводил» лодку, «ведя» (придерживая) её вдоль левого берега
двумя руками. Почти рядом с основным бурным сливом порога, лодку разгрузил полностью, снял даже лодочный мотор и протащил (проволок) пустую лодку по траве и кустам 15-20 метров по левому берегу (за водопад в конце левой протоки порога «Бур»).
Затем, с работающим лодочным мотором, я «прошёл» (преодолел) порог «Явкит», правда, не совсем удачно, так как там нос лодки врезался в гребень самой высокой волны, и она захлестнула своей срезанной вершиной всю лодку и практически затопила всю её первую секцию.
После порога «Явкит» (Евкит) до порога «Ворон» (Орон) были ещё два двойных переката, которые при такой малом уровне воды в реке превратились в пороги, причём третий, по пути вниз, оказался полностью непроходимым, для «прохождения» его под мотором. Валуны в пороге были равномерно рассредоточены по его руслу и даже я, маневрируя веслом, сидя на носу лодки, дважды в них умудрился ткнуться и кормой, и бортом.
Порог «Ворон» (Орон) я «проходил» по первому уступу, сидя в лодке по более короткому сливу, который я при подъёме вверх «прошёл» под мотором, прихватив к тому же и часть второго более длинного уступа. (В связи с этим следует отметить (уточнить), что порог Ворон имеет, как бы ступенчатый вид, с разными по длине наклонными ступенями)
После порога «Ворон» (Орон) мелей на реке стало ещё больше, к тому же они стали перекрывать практически всё русло реки и поэтому чаще приходилось плыть на вёслах и в основном почти рядом с левым берегом, после того, когда я умудрился сесть днищем лодки, посередине реки, на песочное дно.
Вскоре я понял, что с такой скоростью лодки (при встречном ветре), до зимовья в 17 км до деревни Ерёмы, я «дойду» (доплыву) только примерно в 11-12 часов ночи, – так оно, на самом деле, и оказалось.
В этом зимовье я и решил переночевать, «учитывая» (хорошо себе представляя), какие там впереди меня ждут, почти сплошные перекаты и мели. Когда же в зимовье, в почти полной темноте, я затопил печь, то сразу понял, какую совершил глупость. Печь (фабричного производства из тонкого железа), прогорела настолько, что оказалась вся в трещинах и в дырах, из которых в зимовьё повалил, минуя трубу, дым.
Я сразу догадался почему рядом с печкой валялось несколько рабочих частей совковых лопат и с десяток кусков другого ржавого железа, а также несколько обгоревших крышек от консервных банок. Вот этим, разбросанным на полу у печки железом, я накрыл и заткнул все дырки и трещины в её корпусе. Дым сразу прекратил идти в избу и, когда я вышел из зимовья, чтобы отдышаться снаружи свежим воздухом, то увидел, как из печной трубы, повалил дым и полупрозрачным белым рукавом, немного изгибаясь, стал подниматься вверх, предвещая мне завтра, хорошую погоду.
33. 
Приведя в «порядок» функционирование печки, я разогрел на сухом горючем снаружи зимовья в банке консервированную курицу и в кипятильнике заварил чай, но сначала всё-таки выпил чай со сгущенным молоком, и поэтому затем ел консервированную курицу без особого «энтузиазма» (вернее сказать, не испытывая от этой курицы, никакого удовольствия).
1 июля 1984 года (воскресенье).
Встал в 5 часов утра. По реке плыл туман. Напился чаем со сгущённым молоком и с сушками. Заглянул в дневник и понял, что отстаю в описании впечатлений от путешествия пока всего только на один день. (Делать по памяти описание предыдущего дня, у меня не было никакого желания, да и к тому же, чего-то в нём интересного, достойного описания, в нём всё-рано не было).
Отплыл от зимовья к Ерёме в 7 часов. Туман к этому времени почти весь рассеялся.
Что-то в этом году было мало жарков, но зато из травы, кое-где, стали высовываться лилии-саранки. Весной для медведя, после берлоги, среди других корней в земле, луковицы саранки, можно сказать деликатес, можно сказать, мечта пресыщенного гурмана. Вкус луковицы лилии-саранки (пробовал сам) напоминает одновременно вкус и овоща, и фрукта, но какого овоща или фрукта – это каждый воспринимает по-разному (мне чем-то чешуйки луковицы саранки по вкусу показались похожими на капусту).
Практически перекаты и мели теперь практически «преследовали» меня повсюду, но вскоре я обнаружил систему в расположении мелей в русле реки в искривлённой линии перекатов, в их основных сливах, что позволило мне плыть с работающим подвесным мотором, при этом скорость лодки заметно возросла и в Ерёму я приплыл в десятом часу утра.
Причалил к берегу и отправился сразу, не разгружая лодку, к Константину Юрьеву, которому объяснил ситуацию с работой Ветеорка-8Э» на одном цилиндре. Пошли с ним к реке. Эффекта, при проверке работы мотора, после «нескольких советов», сделанных Костей Юрьевым, не получилось, к тому все «Костины советы», я уже реализовал раньше сам, ещё на Алтыбе.
Пришлось от моего первого мотора (1982 года) поставить высоковольтные катушки, на мотор под которым я приплыл в Ерёму, но и это не устранило неисправности мотора. Пришлось первый мотор (1982 года), который я решил продать Косте Юрьеву вместе с лодкой (1982 года), поставить на свою лодку, а свой неисправный мотор, погрузить в свою «Романтику-2». Костин мотор, поставленный на мою лодку, ему доставят обратно в Ерёму из Преображенки во вторник на почтовом самолёте АН-2.
Затем я пошёл попрощаться с Виктором Васильевым, посидел у него в гостях с полчаса и позавтракал, хотя после выпитого у Кости Юрьева чая, не пить, ни есть не хотелось, но потом, видимо из-за жары, во время разговора, всё-таки позавтракать и выпить чай не отказался.
Кстати, нужно отметить то, о чём путешественники, скромно не упоминают, а именно некоторые подробности, решения своих финансовых проблем, как их положительные, так и отрицательные стороны:
У Константина Юрьева в то время, не было лодки, и я предложил купить её у меня вместе с мотором и канистрами за 800 рублей. В эту сумму также частично входили затраты по отправке лодки грузом по железной дороге из Москвы в Усть-Кут (станция «Лена») и на связанные в связи с этим формальностями, так в мае прямых поездов до стации Лены не было, а ящик из толстой фанеры с лодкой, с инструментом и с запчастями к лодочному мотору, весил больше 100 кг, а допускалось не более 70 кг, так как в Красноярске предстояла её перегрузка в другой поезд Красноярск-Лена.
Для сравнения лодка и мотор (Романтика-2, Ветерок-8Э, 10 канистр) стоили 360+178+30=568 руб., не говоря о том, что их нужно было привезти из магазинов домой, а потом из дома на Ярославский вокзал, за 50 руб. (10+10+30 руб.), а формальности (без оплаты стоимости отправки груза из Москвы в Усть-Кут – квитанции к сожалению, не сохранились, но в списке затрат на пересылку груза и посылок указано 60 руб. (40+20 руб.) составили: «уговорить» принять у меня груз заведующей пакгаузом 25 руб., грузчикам завезти лодку в вагон на расстояние 10 метров – 15 руб., а также на станции Лена (в Усть-Куте) за хранение моего груза в течении 14 суток – 26 руб. 80 коп. и оплата водителю микроавтобуса за доставку груза (включая погрузку и разгрузку) на лодочную стоянку на берег Лены – 20 руб.
Приблизительно только за то, чтобы довезти мою лодку из Москвы до Нижней Тунгуски (с учётом стоимости отправки лодки и мотора по железной дороге в Усть-Кут) в Подволошино, пришлось заплатить 200 рублей (частично валютой – водкой и вином водителям машин от Чечуйска в Подволошино – 5 бут.).
Когда меня просили продать лодку в Преображенке некоторые охотники, я соглашался продать её на тех условиях, которые, оговорил тогда с Костей Юрьевым, потому что в Москве предстояло покупать новую лодку с мотором, и затраты на их приобретение и доставку на Нижнюю Тунгуску, через год, конечно, никак не могли стать меньше. Но и на этих условиях, кто из охотников хотел купить у меня лодку, от её покупки ещё пока никто не отказался.
Константин Юрьев тогда согласился на этих же условиях купить лодку, мотор и канистры, но сказал, что сейчас у него есть только 500 рублей, а остальные он мне потом вернёт почтовым переводом. «Если для тебя это сделать сейчас затруднительно, – успокоил его я, – то могу подождать и все 800 рублей».
Когда об этом узнал бывший председатель сельсовета Васильев, то стал меня уговаривать забрать хотя бы 500 рублей, убеждая, что Юрьев не тот человек, кто возвращает деньги: «Поверь мне, ты от него ничего не получишь!»
Я не хотел ему верить, но Виктор Васильев всё-таки уговорил меня взять у Кости 500 рублей, хотя бы для того, что я, якобы, решил купить у него пару соболей на воротник и шапку. Костя сразу же отдал мне 500 рублей, и нужно сказать, что мне было очень неприятно на душе оттого, что я поддался на уговоры Васильева, и смог усомниться в его честности.
У Константина Юрьева я взял 40 литров бензина, а ему взамен оставил весть оставшийся автол (около 5 литров) вместе с 10-литровой алюминиевой канистрой. Нужно отметить, что и лодочный мотор, который был продал Косте Юрьеву тоже работал подозрительно, поэтому я отдал ему новый карбюратор (из моих запасных частей, где ещё был и новый бензонасос) и мы произвели его замену. После проверки работы мотора с новым карбюратором, Костя Юрьев сказал мне, что теперь с мотором всё будет в порядке.
Отплыл от деревни Ерёмы где-то после 16 часов, причём мотор запустился сразу, но перед самым устьем Большой Ерёмы я налетел на мель. Вот тут-то, лодочный мотор, и «дал мне прикурить», после запуска «глох» сразу, после включения «хода» или, приходя в движение, выбрасывал пенную струю из верхнего отверстия карбюратора, сбрасывал обороты и снова «глох».
Когда я всё-таки при такой работе мотора, оказался напротив устья Большой Ерёмы, мотор вдруг заревел, как от счастья носорог, которого выпустили из клетки на свободу, чего нельзя было теперь сказать обо мне, так как впереди замаячила перспектива не плыть против течения в Преображенку, а сплавляться на вёслах вниз по Нижней Тунгуске, назад в деревню Ерёма.
Пришлось бы там дожидаться рейсового АН-2, чтобы на нём уже лететь в Преображенку, а там ещё оправдываться перед охотником Геннадием Инокентьевичем Мирком, почему я не сдержал своего обещания и не пригнал к нему в село, свою «Романтику-2», которую он у меня, хотел купить…
Всё-таки следует отметить, что лодку я обещал продать не Геннадию Мирку, а Октябрину Верхотурову, но обстоятельства тогда в Преображенке сложились таким образом, что продать лодку пришлось ему. Запись в дневнике датированная 1 июля 1984 года была сделана вероятно спустя несколько дней, поэтому в ней много неточностей в основном из-за того, чтобы мои записи, в случае моего задержания в Восточной Сибири, под любым предлогом, не могли чем-то навредить не только мне, но и тем, кто мне чем-то тогда помогал, не только по своей доброте, но и за деньги.
…Не знаю уж как, но лодочный мотор, мне всё-таки удалось запустить, возможно, исключительно за счёт промывки всей его топливной системы чистым бензином. На душе стало заметно веселее после того, как моя «Романтика-2» словно «полетела» по Нижней Тунгуске и о том, что впереди меня ждёт Ждановский порог и возможные неприятности во время его преодоления (или «прохождения»), я как-то совсем тогда не задумывался.
Когда показался перекат перед Ждановским порогом (если плыть к нему против течения), почти у его слива, со стороны правого берега, стоял буксир с двумя баржами, загруженными контейнерами и я тоже «пошёл» (решил подплыть) к перекату со стороны стоящих у берега барж. Развернувшись у барж, перпендикулярно к ним, я хотел, проплыть немного в вдоль слива переката и развернув под прямым углом лодку попробовать по нему «проскочить» (преодолеть) перекат, но налетел на камень и срезал шпонку.
Пришлось на вёслах плыть к левому берегу, где заменил шпонку и сделал вторую попытку преодолеть перекат, но снова срезал шпонку. Но, как говорят «Бог любит Троицу», и я сделал ещё одну попытку, и только после третьей срезанной шпонке крепления винта на валу мотора и трещины на его одной из лопастей, лишь тогда, наконец, понял, что перекат с моим мотором «Ветерок-8» мне, как бы не хотелось, всё-таки не «пройти» (не преодолеть).
Пришлось «проводить» через перекат лодку, волоча её за собой на верёвке. Охотничьего непромокаемого комбинезона с сапогами для ног, на мне тогда не было (оставил его в Ерёме) и пришлось идти по воде в коротких, до колена, резиновых сапогах, по воде, даже там, где глубина реки была выше колена, лишь периодически, выливая из них, воду. Но Солнце всё-таки меня согревало, да и вода была не особенно холодной, чтобы мне от этого приуныть.
За перекатом я привязал лодку к кусту у левого берега, взял, взял валявшийся там на песке кол с рогулькой для удилища и пошёл изучать левую протоку порога, по которой, как мне сказали местные жители в Ерёме, поднимаясь вверх по реке, нужно плыть.
Получилось почти, как в повести писателя Константина Паустовского, который иронизируя в ней говорил, – «что никто так не запутает Вас, как местный житель. Порекомендовав свернуть у берёзки рядом с дорогой, которую давно уже срубили или перейти ручей, который пересох…» (цитирую по памяти, передавая только сущность, а не детали, в описании великим русским писателем, своих путешествий).
Но к моему удивлению левых проток оказалось две. Одну из них у самого левого берега я перешёл вброд и понял, что по этой протоке мне на лодке с работающим мотором не пройти. Вторая же левая протока, разветвлялась у крошечного островка – одно разветвление шло вдоль острова, где просматривалась мель и мне пришлось идти к протоке которая устремлялась к левому берегу.
Вернулся к лодке и поплыл под мотором к протоке, устремлявшейся к левому берегу, но не доходя до основного слива перед разветвлением на две протоки, сорвал шпонку и обломил верхушку, треснувшей ранее, лопасти гребного винта. Заменил винт и поволок лодку за собой по протоке, которую при изучении порога переходил вброд и только тогда понял, что не мне писать лоцию Ждановского порога.
После Ждановского порога. «Романтика-2» снова стремительно понеслась по реке. Впереди показался остров, и стали просматриваться вдалеке, огибающие его протоки. На протоке со стороны левого берега, мне удалось разглядеть «бурливый» слив, но в протоке со стороны правого берега, мне всё показалось (русло реки) спокойным. Поплыл по правой протоке и угодил, на перекрывшую всё её русло, мель.
Снова пришлось заняться проводкой лодки. «Вывел, лодку в место с небольшим течением, напротив вымоины в песчаной и отошёл от острова на вёслах.
Снова запустил мотор и без особых приключений «дошёл» (доплыл) до села Мога, приблизительно в 10 км от села Преображенки и продолжая путь дальше, ощущал лишь лёгкий холодок от промокших насквозь брюк, поэтому пришлось прикрыть ноги курткой. Приключения начались почти сразу, как вдали, за поворотом реки, показался первый дом в селе Преображенка.
И тут только я обратил сначала внимание, что недалеко от реки на её левом берегу горел костёр и почти напротив его, в метрах 20-ти от берега, плыла кормой вниз по течению лодка-казанка. Человек, склонившейся у мотора, видимо услышал звук от мотора моей лодки, поднял голову и махнул мне рукой, приглашая жестом руки к нему пристать.
Понимая, что возможно человеку нужна помощь, я развернул «Романтику-2» и подплыл к борту лодки-казанки с мотором «Вихрь-30» и выключил у неё свой «Ветерок-8».
Сидящий в лодке молодой человек 25-28 лет, вдрызг пьяный, заплетающимся языком, стал просить меня запустить мотор:
- Вот искра пропала, помоги!
- Понимаете, -пришлось ответить мне, – мотора «Вихрь-30», я не знаю и поэтому помочь Вам чем-то не могу. – Могу лишь подтолкнуть Вашу лодку к берегу и попросить Ваших родственников или знакомых в Преображенке отбуксировать Вашу лодку туда.
- Никого ты там не найдёшь, – ответил мне этот сильно подвыпивший «товарищ» и затем невнятно пробормотал, – поплыли к берегу, вместе там сойдём и вместе что-нибудь придумаем.
Я посмотрел на берег у увидел, что у костра сидит пара мужчин, и судя по их жестикулированию при разговоре, тоже находящихся в той же кондиции, как и товарищ, сидящий напротив меня в лодке-казанке.
Поэтому плыть к берегу и с тремя пьяными мужиками там «искать искру в моторе», я наотрез отказался, хотя сначала просто стараясь объяснить, как можно спокойнее, почему:
- Зачем мне плыть с Вами к берегу, неужели Вам не видно, как я вымок на пороге, к тому же деревня рядом, всего где-то 2 км до неё, до которой Вы быстро дойдёте пешком.
- Нет, никуда, я тебя не пушу, – возразил мне, сменив свой добродушный тон, на ничем не прикрытую злобу, брызгая от ярости слюной и вцепившись двумя руками в борт моей лодки, этот уже в сущности не человек, а уже агрессивный, до безрассудства, подонок. – Всё равно поплывёшь со мной к берегу!
Но, теперь уже и я «опустился» до уровня угроз, терять было нечего (трое одного не боятся) и поэтому мне вдруг захотелось, хотя бы себе доказать, что это не всегда истина в последней инстанции»:
- Послушайте, – ответил я этому уже с красной рожей подонку, – мне что достать пистолет (при этом я театрально полез за пазуху) и продырявить твою дурную голову, – но как я уже отметил его состояние, «агрессивного до безрассудства» человека, что ему мог сделать мой «пистолет» (хотя у меня не было, вообще, никакого оружия), которому и море по колено, и мчащейся навстречу поезд, воспринимается им, как комар:
- Ах, ты сволочь! – закричал на меня этот пьяный подонок, но это была лишь прелюдия к отборному мату, перемешенного угрозами, как он со мной будет «разбираться».
Тогда я взялся за весло (поднял весло), что было воспринято, спьяну этим товарищем, как моё желание им его ударить или огреть им по голове, и реакция на моё весло у него была мгновенной:
- Ах, ты так, да я тебя, – и схвативши палку, которую он использовал в качестве шеста, размахнулся ей над моей головой, но при этом ему пришлось перестать держаться руками за борт моей лодки, а мне хватило времени оттолкнуться веслом от борта его лодки и отплыть от неё на несколько метров, так что удар палкой этого подонка, пришёлся уже не мне, а только по воде.
Я попытался сразу запустить мотор, но как назло мотор не хотел запускаться, и хорошо, что я догадался качнуть топливный бак мотора и понял, что в нём практически не осталось горючего.
В одной из 20-литровых канистр у меня оставалось 2-3 литра горючего, но заправлять топливный бак полностью я всё-таки не рискнул, так как побоялся быть ввязанным в драку, потому что находящейся в «казанке» подонок, начал быстро приближаться ко мне, используя палку, как шест, отталкиваясь ей от дна реки.
А тут ещё этот подонок в «казанке», крикнул своим друзьям на берегу, – ловите этого пидораста! И, как бы не были пьяны «товарищи подонка в «казанке», они сразу же побежали по берегу вверх по течению реки и через 100 метров и один из них сразу полез в реку. Когда вода ему стала по грудь, я к этому времени поставил два весла и интенсивно работая ими, проплыл против течения мимо него и намного оставил позади подонка в лодке-казанке.
Убедившись, что вплавь, против течения, идущую на вёслах лодку ему не догнать, друг подонка в «казанке», который полез в воду, как медленно входил в неё, также медленно и вылез на берег, но не успокоился, и начал вести преследование лодки по берегу. Правда он был настолько пьян, что подолгу переваливался через поваленные на берегу деревья, но всё равно упрямо продвигался вперёд.
Я очень сожалел, что комары куда-то все подевались и явно упустили возможность, как следует закусить (этим спортсменом).
Оставшийся далеко от меня пьянчуга в лодке-казанке и его невразумительные вопли о том, как он запустит мотор и утопит меня в реке, становились всё тише и тише. Поэтому я подплыл поближе к правому берегут, снял вёсла из гнёзд уключин, залил из канистры в топливный бак остатки в ней горючего (2-3 литра) и произвёл запуск мотора. Мотор взревел, и я снизив его обороты, включил «Ход» и помчался в Преображенку, хотя к этому времени уже заметно стемнело.
Остановился в деревне, напротив антенны, возвышавшейся над почтой, поставил лодку в небольшой вымоине в песчаной дюне и пошёл искать дом охотника Геннадия Мирка. По пути в деревню встретил двух слегка «подгулявших» граждан, которые показали мне дом Мирка, причём каждый из них «точно» какой дом (получилось, что у Мирка в деревне два дома). Хорошо, что ещё первый дом был указан мне правильно, а то бы я мог вполне перебудить полсела.
Постучал сначала в дверь дома Мирка, а затем и в окно. Войдя в дом, сразу же объяснял ему сложившуюся со мной на реке ситуацию и то, что нужно сейчас предпринять:
- Может пойти найти сейчас участкового и вместе с ним выловить эту сволочь, пока они не натворили каких-либо бед? – но Мирк мне ответил, – что вряд ли они к кому-нибудь из местных пристанут, а пристали они к тебе только потому, что ты для них чужой. – Завтра мы их найдём, никуда они не денутся.
Но всё равно, на всякий случай, мы пошли с Мирком к реке и переложили весь мой груз в Романтике-2 в лодку Мирка, а затем моей же лодкой накрыли его лодку и захватив с собой два рюкзака и чемодан, возвратились в село, к нему домой.
Дома у Геннадия Мирка я напился горячего чая и, когда лёг спать, было уже около 2-х часов ночи.
2 июля 1984 года.
Утром проснулся и встал с головной болью. Спросил Мирка, – стоит ли сделать (написать) заявление в сельсовет и участковому о вчерашнем инциденте на реке.
- Конечно подай заявление в сельсовет, а то в последнее время некоторые у нас на почве пьянства, совсем обнаглели, и нечего тебе эту сволочь прощать, – ответил Мирк и пошёл топить для меня баню. Пока Мирк топил баню, я написал заявление на имя Председателя сельсовета Дудельзона и участкового (милиционера) Хабарова, затем сходил на почту, где попросил радиста связать меня с Костей Юрьевым в Ерёме.
Вернулся домой к Мирку и сел писать заявление (в сельсовет уже) с описанием (подробностей) вчерашнего происшествия, (отметив нём также происшествие у Моги в 1979 года, когда вслед лодки Константина Юрьева, который отвозил меня в Преображенку, стрелял из карабина пьяный охотник), но почти сразу в комнате у Мирка, зазвонил телефон. По телефону поговорил с Костей Юрьевым и попросил его, выслать мне перевод в Преображенку, а не в Москву, так как в Преображенке, я видно задерживаюсь.
Снова продолжил писать заявление (в сельсовет), которое не смотря на краткость в описании (событий), получилось на трёх листах, формата данного дневника (А5), причём два листа были заполнены текстом с двух сторон.
Потом с этим, написанным заявлением, я пошёл в сельсовет, а там, как оказалось, (уже) ждали моего появления, судя по тому, какие мне сразу же стали задаваться вопросы: относительно моего маршрута, наличия у меня отпускного удостоверения и регистрации в населённых пунктах, а также справки о прохождения противопожарного инструктажа.
При этом Председатель сельсовета, представил мне, как руководителя местного ОБХС товарища, который сидел с ним рядом, за одним столом. Этот товарищ полез (в карман) за удостоверением, но я сказал, что мне достаточно, (и) того, как его представил Председатель сельсовета, и я готов ответить ему на все вопросы, желательно в письменном виде, но только после разбора (рассмотрения сначала) моего заявления (по поводу нападения на меня на реке, вблизи Преображенки, местных хулиганов).
Председатель сельсовета, для обстоятельной беседы со мной, выделил товарищу из ОБХСС отдельную комнату и только там, перед беседой, выяснилось, что этот товарищ из ОБХСС, на самом деле, оказался Начальником РОВД Катангского района Иркутской области майором В. М. Петровым. Взяв у меня показания о вчерашнем инциденте, он затем попросил меня сделать описание моего маршрута и обстоятельств моего появления в Катангском районе.
Я сделал краткое хронологическое описание своих путешествий по территории Эвенкийского НО (национального округа) Красноярского края в 1970-1972 годах и по Северу Иркутской области в 1972-1974 годах и в 1976, 1979, 1982, 1984 годах с целью определения места падения Тунгусского метеорита, отмеченного на рисунках эвенками, во время их съезда в Стрелке-Чуни, в 1926 году.
В описании своих путешествий также ответил на вопросы, как об их организации, так и о своей регистрации в населённых пунктах и прохождении противопожарных инструктажей в деревне Ерёма (инструктажи в 1979 и 1982 годах проводились лесником в присутствии председателей сельсоветов и что противопожарный инструктаж в 1984 году я не получал, ввиду отказа его сделать новым председателем сельсовета).
Ко всему прочему, я заявил о своей готовности, если совершил (по мнению начальника РОВД), какие-либо нарушения, установленных в Катангском районе порядков по перемещению по району и возможно причинёнными своими действиями ущерба рыбному хозяйству (поймал за 7 лет ~ 10 кг рыбы), то готов понести ответственность в уставленном законом порядке (заплатить штраф).
В середине беседы майора Петрова со мной, в комнату вошёл старший лесничий, который сразу обрушил на меня град предположений о возможной моей деятельности в Катангском районе, связанной с добычей золота, с заготовкой пушнины, с браконьерством и с прочими мелкими делами, не столь важными, по сравнению с первыми тремя обвинениями, хотя тоже рассчитанными на то, чтобы, в конечном счёте, напугать полностью юридически безграмотного человека.
Этот обрушенный на меня старшим лесничем поток предположений, чем я занимаюсь в Катангском районе, мне пришлось прервать, и предложить, предъявленные мне обвинения, представить в письменном виде, с его подписью майору Петрову, чтобы он включил их в протокол моего допроса для того, чтобы я по каждому пункту предъявленных мне обвинений, также на них письменно ответил. И потом, как бы между прочим, добавил, что за подобные обвинения, без приложения к ним документальных доказательств, за всё вышеизложенные и высосанное им из пальца, некоторые товарищи уже привлекались к уголовной ответственности, как за клевету, так и за оскорбление достоинства советских граждан.
После, сделанного мной устного заявления, старший лесничий, немного стушевался и затем не совсем уверенным в своей правоте голосом, сказал, что всё равно со мной нужно разбираться, – с возможной высылкой этого товарища из района (хотя бы) за нарушения, связанные с регистрацией и деятельностью в тайге (найдя для этого действительно весомые основания, отметив), что кстати в том районе (где я находился) уже зарегистрированы пожары.
В таком случае, – сказал я, – взяв (со стола чистый) лист бумаги (и протягивая его майору Петрову), – давайте письменное указание о задержании меня в селе Преображенке, до выяснения всех обстоятельств, моего пребывания в Катангском районе.
- Нет, нет! – мы вас не задерживаем, – сказали в один голос оба, Начальник РОВД и Старший лесничий, но на будущее имейте ввиду, что требуется соблюдать все необходимые формальности, связанные с регистрацией и получением разрешения для проведения (в тайге) тех или других работ.
Старший лесничий вышел из комнаты и дальше разговор с майором Петровым пошёл о природе Иркутской области и Красноярского края, меньше о проблемах с поисками Тунгусского метеорита и больше об охоте, рыбалке и о перспективах промышленного освоения Катангского района.
Говорили спокойно, как и подобает людям, которым нечего скрывать и подозревать друг друга в неискренности и тем более в каких-то злоупотреблениях.
Во всяком случае, разговор был длинным, и я вернулся в дом Мирка часа через три. Баню вторично подтопили. На почте получил из Ерёмы перевод и только собрался в баню, как в комнату вошёл сосед Мирка, что сейчас в Усть-Кут должен отправиться вертолёт. Быстро собрал рюкзак, чемодан и сумку, в которые положил палатку, спальный мешок, семь рюкзаков, установочный набор для палатки, инструмент и необходимые мелочи для дороги, и побежал в аэропорт…
Кстати: «При редактировании дневника экспедиции 1984 года в феврале-марте 2023 года, Константин Коханов обратил внимание на то, что описание его путешествия за некоторые дни производилось иногда на 1-2 дня позже, в результате последовательность событий за те дни, которая описывалась по памяти, не всегда соответствовала действительности, поэтому приходилось во время редактирования дневниковых записей о тех днях, делать необходимые незначительные исправления или в случае невозможности их сделать, частично комментировать, не соответствующий, тем дням или часам, эпизод.
Особенно грешат этим записи в дневнике за 1 и 2 июля 1984 года, а записей за 3 июля 1984 года в дневнике нет вообще, хотя, судя, по билетам на самолёты от Преображенки, через Киренск, Братск, Красноярск до московского аэропорта «Домодедово», сразу возникли вопросы, почему Константин Коханов из Братска сразу не полетел до московского аэропорта «Внуково», а выбрал для себя такой сложный путь через аэропорт Красноярска».
Прошло больше 39-ти лет, и поэтому пришлось напрячь не только память, но даже поискать записи относящееся к 1984 году, но в очерке «Баня», где мной описывалось возвращение из экспедиции в тот год, самое главное не соответствовало действительности, а именно то, на чём я возвратился в Москву, судя по очерку «Баня», то почему-то на поезде…».
Продолжение записей в дневнике от 2 июля 1984 года
…За оградой лётного поля увидел, взлетающий АН-2, а у работника аэропорта, идущего в село, узнал, что АН-2 улетел в Усть-Кут и ничего туда больше не предвидится, но я всё равно решил оттащить свои вещи в помещение аэропорта.
Рядом со зданием аэропорта стояли Председатель сельсовета, Директор промхоза и какой-то депутат местного совета (народных депутатов). Проходя их мимо и увидев их обращённые на меня лица, я не выдержал и с иронией в голосе сказал, – что пусть опоздал на самолёт, но хотя бы оставлю в аэропорту на ночь всю добытую пушнину и (намытое) золотишко, не тащить же обратно в Преображенку это барахло.
В здании аэропорта, жена Мирка, работающая там радистом, сказала мне, что, возможно, ещё что-нибудь будет (из самолётов или вертолётов) и я остался в аэропорту, ждать окончания всех полётов (до закрытия аэропорта).
Воспользовавшись временной паузой, (в ожидании возможных рейсов), я произвёл переукладку, взятого обратно в Москву снаряжения, и частично заполнил дневник своими впечатлениями за этот день.
В конце дня выяснилось, что в Усть-Кут никаких рейсов не будет, но минут через сорок будет из Ербогачёна, самолёт на Киренск и я, немного поколебавшись, решил полететь туда.
В оставшееся до вылета время, сходил в Преображенку к Мирку, поужинал, забрал забытую у него копчёную рыбу и полотенце и (на прощанье) мы (даже) с ним договорились, что в январе встретимся в Москве.
В аэропорту вставил в дневник лист с перечнем оставленного в сарае на Левом Алтыбе снаряжения и продуктов до 1986 года:
1) 1 банка свиной тушёнки (540 грамм);
2) 1 пачка сахара (500 грамм);
3) 1 банка топлёного масла (~ 400 грамм);
4) 1 упаковка (в молочном пакете бутылки) подсолнечного масла;
5) 3 упаковки лимонной кислоты;
6) Изюм (100 грамм);
7) Гречка (150 грамм);
Концентрированные супы – 3 пакета;
9) Брикет югославского куриного бульона (с разовыми кубиками);
10) Лавровый лист, молотый чёрный перец (по пакету);
11) Спички, 3 коробки;
12) Марля (рулон);
13) Сухое горючее (2 кг);
14) Свечи, 6 штук;
15) Нитки, иголки (пакет);
16) Кипятильник, 2 штуки;
17) Туристическая печка 1 штука;
18) Кастрюля, 1 штука,
19) Миска, 1 штука,
20) Кружка, 2 штуки;
21) Ложка, вилка – по 2 штуки;
22) Ложка деревянная – 1 штука;
23) Нож – 1 штука;
24) Рыболовные принадлежности – 1 пакет;
25) Аптечка универсальная;
26) Сушки (150 грамм);
27) Ножовка – 1 штука;
28) Лучковая пила – 1 штука;
29) Охотничий топор – 1 штука;
30) Палатка «Малютка») – 1 штука;
31) Установочный набор для палатки – 1 штука;
32) Польская палатка с тентом – 1 штука;
33) Плоские вёдра: 5 литров – 2 штуки, 3 литра -2 штуки…
Следует также отметить:
«При редактировании дневника 1984 года, как я уже отмечал, было много неточностей, особенно в первый день июля, и не только потому, что в начале дня они могли быть связаны в основном с ремонтом и регулировкой лодочного мотора «Ветерок-8Э» и с продажей, ставшей мне не нужной второй лодки с лодочным мотором и канистрами Константину Юрьеву, у которого не оказалось в наличии необходимой суммы денег и я сначала не хотел брать её часть, а подождать, когда она у него появится в наличии, чтобы он, потом, мне её всю выслал переводом в Москву. Когда об этом узнал бывший Председатель сельсовета Виктор Васильев, и посоветовал не совершать подобной глупости, сказав, что «Костя Юрьев не тот человек, который возвращает долги», я взял у начальника почты 500 рублей и уже оставшиеся 300 рублей, когда они у него появятся, отправить мне в Москву почтовым переводом.
Читая дневник, я вспомнил подробности продажи лодки с мотором, как и состоявшийся разговор с Виктором Васильевым, но так и не смог понять, зачем я (судя по записи в дневнике) звонил из Преображенки в Ерёму к Косте Юрьеву, с просьбой не высылать мне переводом деньги в Москву, а выслать их Преображенку, а также и то, что согласно другой записи, я эти деньги от него получил.
Практически весь мой путь по Нижней Тунгуске до посёлка Мога у меня сомнений не вызывает и описан достаточно точно, но встреча на реке с местным пьяным аборигеном, плывшем по течению с неисправным лодочном мотором «Вихрь» выглядела всё-таки не совсем так, как она была описана в дневнике…»:
Литературный комментарий к записям в дневнике от 1-го и 2-го июля 1984 года:
«После того, как я отказался плыть к левому берегу, с местным вдрызг пьяным парнем, искать с ним «искру в моторе» в компании его двух друзей, сидевших там у костра и полез рукой в куртку, якобы за пистолетом, а он на всякий случай, отцепил свои руки от борта моей лодки, мне всё-таки удалось отгрести снятым веслом свою лодку от него на несколько метров в сторону правого берега.
Увидев, что у меня вместо пистолета в руке оказалось только весло, этот местный пьяный абориген, буквально побагровел от злости и закричал своим друзьям на берегу, – «ловите этого пидораса!».
Но на его призыв откликнулся только один, способный ещё соображать пьяный товарищ, который скинув с себя штаны и рубашку полез в реку и поплыл в мою сторону. Я же тем временем никак не мог понять, почему у меня перестал запускаться лодочный мотор и потому, что расстояние между мной и пьяным пловцом стало сокращаться, поставил снятое весло в уключину и на двух вёслах отплыл подальше к правому берегу и там качнув бак лодочного мотора понял, что в нём почти не осталось горючего.
Произведя заправку бака горючим, я быстро запустил лодочный мотор, и сделав полный разворот лодки, на полном газу, направил её на «казанку», на которой при помощи палки, как на шесте, ко мне приближался пьяный абориген. Затем буквально в полуметре от борта «казанки», я резко повернул свою лодку вдоль её борта и обдал поднятой «Романтикой» волной, с ног до головы, всего пьяного аборигена, который со страха выронил свой «шест», не ожидая, что на скорости порядка 30 км/час, кто-то сможет его выбить из лодки, почти, как пробку, ударом ладони в дно бутылки с розовым портвейном.
Понимая, что главарь пьяной компании полностью деморализован, я не сбавляя скорости лодки полетел на встречу с пьяным пловцом и развернув лодку рядом с его головой, заставил его шарахаться из стороны в сторону от меня по реке, хотя, при охватившей меня тогда злости, вполне мог, не раздумывая, сразу утопить этого хулигана, но вдруг заработавший где-то поблизости дизель, скорее всего на пилораме, привёл меня в чувство и заставил погнать, наверно уже протрезвевшего пловца в сторону левого берега.
Оставшийся сидеть у костра их товарищ, видимо неправильно оценил мой «жест доброй воли» и, думая, что одного из его друзей я сейчас утоплю, решил не ждать, близкой развязки, и бросился бежать от костра, не спасать своего друга к реке, а в противоположную сторону, прямо, в тайгу.
Когда я приплыл в Преображенку, уже стемнело так, что мне было трудно понять, где находится дом Октябрина Ивановича, потому что у каждого дома уже стояли поленницы нарубленных дров, и поэтому спросил у подошедших к реке у двух местных жителей, в состоянии легкого опьянения, где всё-таки находится его дом. Один из этих мужчин сразу показал мне дом Октябрина Ивановича, а другой ту же поставил в известность, что самого Октябрина Ивановича сейчас дома нет, потому что он отправился рыбачить на Ждановский порог. Это сообщение меня крайне озадачило, по той причине, что Октябрин Иванович хотел купить у меня лодку с мотором и прекрасно знал, когда я приплыву в Преображенку.
Поэтому, когда я узнал эту новость, то всё-таки не стал оценивать матом поступок Октябрина Ивановича, а всего лишь поинтересовался у этих мужчин, – где в таком случае находится дом Геннадия Мирка. К моему удивлению ответ оказался не однозначным, потому что, у каждого из них был «свой» дом Мирка, к тому же в разных местах села. Дальше записи в дневнике соответствовали действительности вплоть до моего посещения сельсовета с письменной жалобой на то, как ко мне приставали рядом с селом Преображенка местные хулиганы, причём даже грозились убить.
Видимо, в основу записи в дневнике была изложена моя жалоба в сельсовет, в которой, описывая происшествие на реке, я, конечно, выглядел, как среди волков бедной овечкой, но способной, в конце концов, самой озвереть и применить, если подобное ещё раз повториться, для своей защиты, личное оружие, потому что подобный прецедент уже был со мной, в окрестностях Моги, ещё в 1979 году.
Но дальше события развивались несколько иначе, и даже последовательно не так, как они описаны в моём дневнике. Ввиду отсутствия Октябрина Ивановича в Преображенке, я спросил у Геннадия Мирка, как мне найти двух охотников, которые хотели купить у меня лодку с мотором, фамилии которых у меня были записаны в дневнике. Геннадий Мирк явно, задумался и поэтому замялся с ответом, и я сразу догадавшись почему, сделал ему аналогичное предложение, купить у меня лодку самому. Мирк охотно согласился и попросил жену снять деньги со сберкнижки. К тому же я продавал ему лодку с мотором без четырёх 20-ти литровых канистр, которые попросил сохранить до моего приезда в 1986 году, и ввиду неисправности тиристора в моторе, без учёта трат на доставку лодки из Москвы в Преображенку, всего за 500 рублей, а не за 800 рублей, как Косте Юрьеву в Ерёме. Тиристор же пообещал «достать» в Москве, хотя оговорился, если найду, и выслать ему бандеролью по почте.
Жена Мирка принесла 500 рублей в надорванной с банковской бумажной ленточной упаковке на 1000 рублей, с банкнотами по 10 рублей, и я воткнул (добавил) в неё 500 рублей десятирублёвками, полученными от Кости Юрьева и подклеил бумажною банковскую ленту, имевшимся у меня в тюбике резиновым клеем.
Перед тем, как пойти со своим заявлением в сельсовет, я, разумеется, эту пачку денег, засунул в карман своего брезентового, уже полувыцветшего, туристического костюма.
Когда я подошёл к Председателю Преображенского Сельсовета Дудельзону и представился, он не обращая внимания на протянутый ему лист с моим заявлением по поводу нападения на меня хулиганов на реке, сразу поставил меня в известность, что со мной уже три дня хочет поговорить начальник РОВД Катангского района Иркутской области майор Иванов (почему он в дневнике у меня «выведен», как майор Петров, но, как и другие «неточности» в записях, я уже, постарался «популярно» объяснить, реалиями повседневной жизни советского государства накануне его распада).
Разумеется, я не возражал поговорить с майором Ивановым, но перед разговором с ним, всё-таки попросил Дудельзона сначала рассмотреть моё заявление с нападением на меня преображенских хулиганов, найти их и наказать. Ну, разве их теперь найдёшь, – попробовал возразить мне Дудельзон, но я сослался на охотника Геннадия Мирка, который сказал мне ещё вчера, что на той песчаной косе, отмеченной мной в жалобе, тех «трёх граждан», которые там пьянствовали, видело полсела.
Во время моего разговора с Дудельзоном в комнату вошёл майор Иванов, и председатель сельсовета, попросил меня с майором перейти в другую комнату и уже там поговорить наедине, с учётом полученного им моего заявления, которое он поспешил передать майору, а проще говоря, переложил на его плечи, свалившуюся на него проблему, действительно на кого было нужно, кто подобными делами должен был постоянно заниматься и не только в его селе.
Майора Иванова больше всего интересовало, по заданию какой научной организации я занимаюсь поиском Тунгусского метеорита, и есть ли у меня на эти поиски соответствующее официальное разрешение, или какой-либо подтверждающий это документ.
- А зачем мне нужно получать разрешение, от любой научной организации, вплоть до Академии наук СССР или от какой-то спортивной организации, от ДСО до ДОССАФ, где мне заниматься за свой счёт экстремальным туризмом, не только ради выполнения нормативов на звание «Мастера спорта», а для более полезного дела, которое государство считает пока нецелесообразно финансировать, – постарался оправдаться я, но у майора было на этот счёт, своё «железобетонное мнение»:
- Но у нас самостоятельно, без соответствующего разрешения, ничем заниматься не разрешается: есть правила регистрации граждан, пребывающих в населённые пункты, есть правила противопожарного инструктажа, а также есть правила по хозяйственной деятельности в тайге, по рыбной ловле, по охоте и наконец просто элементарные правила безопасности, в случае непредвиденных обстоятельств при нападении на людей диких животных, особенно раненных браконьерами или охотниками.
Правда, я не спешил, в чём-то признавать свою вину, и просто попросил майора мне объяснить, – почему я «как хозяин своей страны», должен у кого-то спрашивать разрешения, куда мне пойти, куда поехать и чем-то заниматься, причём тем, что не наносит, ни государству, ни природе никакого вреда?
- Я не пойму почему вы себя возомнили «хозяином своей страны» и по какому праву? – возмутился майор Иванов, – но мне пришлось ему напомнить, что ещё никто не отменял со сталинских времён данное мне право «считать себя хозяином своей страны», потому что никто ещё не решился запретить в СССР показ фильма «Цирк», где об этом прямо сказано в «Песне о Родине» («Широка страна моя родная…»), которую постоянно исполняют по советскому радио, но, если вы забыли, какое мне гарантировано в ней конституционное право, то я вам его напомню:
- «Широка страна моя родная, Много в ней лесов, полей и рек! Я другой такой страны не знаю, Где так вольно дышит человек. От Москвы до самых до окраин, С южных гор до северных морей Человек проходит, как хозяин Необъятной Родины своей…».
Майор Иванов, по всей вероятности подумал, что я решил придать, своим административным нарушениям местных инструкций и правил, как и к проявлениям хулиганских выходок местных жителей, политическую окраску и поэтому снова начал напирать на то, что я просто, как бы себя не называл, должен был обязательно делать в Катангском районе Иркутской области: регистрироваться в каждом населённом пункте, проходить противопожарный инструктаж, иметь при себе отпускное удостоверение или какой-либо документ на право заниматься какой-либо деятельностью, в том числе любительской рыбалкой или охотой.
- А зачем мне везде регистрироваться, – попробовал возразить я, – если, по сути, моё пребывание в Катангском районе можно расценивать только, как вынужденное перемещение по району из Иркутской области в Красноярский край, или можно сказать проще, как транзитного пассажира, между населёнными пунктами, в которых он не собирается проводить свой отпуск и тем более, что-нибудь там делать?
- Таков у нас здесь заведён порядок, что при по перемещению по району, каждый должен, достигая любого населенного пункта, регистрироваться в нём у председателя сельсовета, у которого для этого есть специальный журнал, – уже начиная раздражаться, не отступая ни на один шаг от установленных кем-то правил, повторил мне их, почти дословно, майор Иванов.
Что касается установленных местных правил и инструкций, то я никогда их нарушать не собирался, если в них требования к временно прибывавшим в Иркутскую область гражданам, повсеместно, не доводились, вплоть до «Аэрофлота», до полного идиотизма. Хотелось рассказать майору, что вытворял с транзитными пассажирами Иркутский аэропорт в 1974 году, но это его мало касалось и поэтому я остановился только на противопожарном инструктаже и почему не прошёл его в 1984 году:
- Но не буду спорить с вами по поводу прохождения обязательной регистрации в населённых пунктах, но в том, что я обязательно должен проходить противопожарный инструктаж, с этим я полностью согласен, – ответил я майору, при этом уточняя, как мне его всё-таки приходилось, на самом деле, проходить:
- В деревне Ерёма в 1979 и 1982 годах противопожарный инструктаж со мной проводил лесник в присутствии председателей сельсоветов, а вот противопожарный инструктаж в 1984 году я не получал, ввиду отказа его сделать Председателем ерёминского сельсовета, который предложил мне лететь получать этот инструктаж в Ербогачён.
Правда, этот мудак ещё в 1982 году добивался того же, но лесник напомнил ему, где находится его ближайшее зимовьё, а оно оказалось в 30 км от Ерёмы, а лесник (оказывается) мог дать справку о прохождении противопожарного инструктажа только на рыбалку и охоту в 15 км от населённого пункта. Поэтому лесник сказал тогда Председателю ерёминского сельсовета, чтобы впредь, когда он соберётся на охоту или рыбалку, за противопожарным инструктажём, сам теперь летал в Ербогачён, а не просил дать ему справку о его прохождении в Ерёме.
В 1984 году лесника в деревне не было, а председатель сельсовета делать сам противопожарный инструктаж отказался, а учитывая, что АН-2 из Ерёмы летает в Ербогачён только два раза в неделю и то не всегда, то провести половину своего отпуска, только ради получения противопожарного инструктажа, мне совсем не хотелось, и поэтому я готов заплатить за нарушение правил прохождения противопожарного инструктажа штраф, но только не за нарушение противопожарного режима, так как не курю, не развожу с 1974 года костров и пользуюсь для приготовлении пищи только сухим горючим.
И поэтому сразу же полез в карман, достал из него 1000 рублёвую пачку денег, в банковской упаковке и спросил у майора, – сколько рублей мне нужно ему отдать, чтобы оплатить штраф. И не только за не прохождение противопожарного инструктажа, а также, заодно с ним, я готов оплатить и второй штраф, если нанёс материальный ущерб от ловли рыбы Иркутской области:
- Скрывать я ничего не хочу и честно признаюсь, что за 7 лет на территории Катангского района Иркутской области поймал и съел примерно 10 кг рыбы, не имея от местных властей разрешения на любительскую рыбалку, но только прошу, чтобы этот факт, моего «чистосердечного признания», в протоколе не истолковывался, как поведение злостного браконьера.
Когда, как мне показалось, что я дал полное объяснение сделанных мной нарушений местных правил, связанных с противопожарным инструктажём и относящихся к любительской рыбалке, то решил снова вернуться по какой причине я не стал регистрировать своё пребывание в Катангском районе и задал по этому поводу майору Иванову ещё один вопрос, – почему регистрация в всех населённых пунктах, по сути, касается только меня одного:
- Неужели, эти ваши правила регистрации граждан, касаются поголовно всех, кто у вас плавает по Нижней Тунгуске или случайно оказывается в посёлках, расположенных по всей реке? – попробовал уточнить я, но майор Иванов был категоричен настолько, когда сказал мне в ответ, – «ДА!» – что, вероятно, даже не мог подумать о том, что у моего, этого заданного ему вопроса, может быть неприятное для него продолжение, на которое он уже мне не сможет, также уверенно ответить, и тем более, для наведения «установленного порядка», что-то предпринять:
- Тогда ответьте мне пожалуйста, может я вас не совсем правильно понял, почему сегодня утром, проплывший мимо Преображенки плот с туристами, не остановился в селе, для регистрации, проведения противопожарного инструктажа и предъявления соответствующих разрешений или справок, чтобы плыть по реке, ловить рыбу и охотиться?
К сожалению, ответа на этот уточняющий вопрос, я от майора Иванова получить не смог, потому что вдруг резко распахнулась дверь и в нашу комнату, буквально влетел то ли главный лесничий, то ли главный охотовед, теперь уже кто точно, разве мне вспомнить, и сходу, чуть ли не закричал, – а вот, наконец, появился и сам Коханов!
И сразу же обрушил на меня град предположений о возможной моей деятельности в Катангском районе, связанной с добычей золота, с заготовкой пушнины, с браконьерством и с прочими мелкими делами, не столь важными, по сравнению с первыми тремя обвинениями, хотя тоже рассчитанными на то, чтобы, в конечном счёте, напугать полностью юридически безграмотного человека.
Старший лесничий (или охотовед) до того распалился в своих доходящих до бреда умозаключениях, что со мной нужно тщательно разобраться, – с возможной высылкой из района хотя бы за нарушения, связанные с регистрацией и деятельностью в тайге, причём, найдя для этого действительно весомые основания, отметив, что в тех местах, где я находился, уже зарегистрировано несколько пожаров.
Майор Иванов, всё-таки обратил внимание не на то, что слушая в свой адрес обвинения старшего лесничего (или охотоведа), я не только не испугался, того, что со мной в Преображенке собираются тщательно разобраться, а на то, что я с трудом сдерживаю смех.
Переведя свой взгляд с «общественного прокурора» на начальника РОВД майора Иванова, я уже просто давясь от смеха, задал ему вопрос, – чего он всё-таки добивается? – и сам же на этот вопрос ответил, – наверно только одного, чтобы прославиться на весь Советский Союз, найдя для меня такое место ссылки, по сравнению с которым Воркута и Магадан – это просто курорт и санаторий, хотя находится всего-то в 15 км пути на метро до Кремля в городе Москве.
Тут уж начальник РОВД не сдержался и просто матом выпроводил за дверь, проявившего личную инициативу и бдительность, старшего лесника (или охотоведа), а я просто поинтересовался, – что действительно ли меня решили задержать в Преображенке на время «тщательного разбирательства», совершённых мной правонарушений? – Если это так, то выдайте мне предписание, о запрете выезда из села до завершения следственных действий, чтобы я мог отправить на работу телеграмму, – по какой причине я не могу выйти на работу, после окончания своего очередного отпуска.
- Нет, нет! – мы вас не задерживаем, – ответил мне начальник РОВД, – но на будущее, имейте ввиду, что от вас требуется все-таки соблюдать необходимые формальности, связанные с регистрацией и получением разрешения для проведения (в тайге) тех или других работ.
Дальше практически беседа продолжалась также, как она описана в дневнике, но когда она коснулась рыбной ловли, я неожиданно для себя узнал, что в Катангском районе рыбная ловля теперь для местного населения разрешена всеми известными способами, с применением любых средств лова, кроме использования для этих целей динамита.
Оказывается, причиной такого разрешения послужило самодурство местных органов рыбохотнадзора, работники которого, видимо решили отличиться в успехах по борьбе с браконьерством и нагрянув в село, где почти у каждого дома на заборах сушились сети, забрали их все и сложив в общую кучу перед сельсоветом, показательно сожгли, предупредив всех, что если у кого-нибудь сети на заборе они обнаружат снова, то уже не только оштрафуют их хозяина, но и привлекут его к уголовной ответственности.
Следует отметить, что в советское время понятие браконьерства объединяло незаконную охоту и незаконное рыболовство, с очень расплывчатыми понятиями уголовно-наказуемых преступлений, совершённых на охоте и при рыбной ловле, «в недозволенное время, в недозволенных местах и недозволенными способами, и приёмами».
Во время разговора, я не уточнил у майора Иванова, когда в Преображенку нагрянул районный рыбохотнадзор, но скорее всего, он действовал в рамках советского законодательства того времени, не учитывая особенности жизни населения, связанного с большой землёй только в течение короткого весеннего паводка, когда туда, только раз в год, на самоходных баржах, завозилось в основном необходимые продовольственные товары, и главные из них, рыбные, мясные и молочные продукты, только в консервированном виде, и надежда была в остальное время года, только на местную промкооперацию и на то, что местное население само себе «заготовит мясо» на охоте и само «насолит для себя рыбу», пойманную в основном сетями.
Но никто из работников рыбохотнадзора, тогда не мог подумать, что пенсионеры Преображенки, которым терять было нечего, обратятся с жалобой в Верховный Совет РСФСР о том, что их лишили средств существования, отобрав и уничтожив, имевшиеся в их распоряжении сети, при этом не обеспечивая их магазин в течении всего года, необходимым для жизни продовольствием. В жалобе содержалась просьба, обязать Иркутские областные власти, обеспечить круглогодичное снабжение села продовольствием, а не только завозить самолётами к праздникам питьевой спирт, водку и портвейн.
Иркутские областные власти оперативно отреагировали на жалобу преображенских пенсионеров в Верховный Совет РСФСР, раздали пенсионерам новые сети и вынесли Постановление, разрешающее местному населения ловить рыбу всеми известными способами и приёмами, за исключением применения динамита.
Разумеется, писать об этом в дневнике я не стал, как и о том, чем у меня закончилась встреча с начальником РОВД майором Ивановым (или Петровым), и делаю я эту оговорку исключительно потому, что пожимая ему на прощанье руку, сказал, – ну, что-же, если будете в Москве, заходите ко мне в гости, адрес вы мой теперь знаете, паспорт я у Вас проверять не буду. Майор Иванов (или Петров) улыбнулся и не без иронии в голове ответил, – что и он сам, мой паспорт в Преображенке, тоже не проверял…
Продолжение дневниковых записей Константина Коханова о событиях 2 июля 1984 года:
2 июля 1984 года. …Самолёт на Киренск делал посадку в Непе и в Киренск он прилетел, когда все полёты были прекращены и аэропорт поэтому не функционировал.
В здании аэропорта было пусто. В углу комнаты рядом с кассами сидели две женщины с ребёнком около 2-х лет, прилетевшие перед нами из Преображенки на вертолёте, который шёл (летел) через Подволошино. Под словом нами, я подразумеваю себя и одного товарища, странной наружности, с которым летел из Преображенки, перекинувшись с ним перед посадкой в АН-2, парой фраз относительно моего пребывания в этих местах. На его вопрос, – с какой целью нахожусь в этих местах? – я ответил, что провожу здесь отпуск. – Странно, – сказал в ответ этот товарищ, – впервые встречаю человека, который выбирает для отпуска эти места.
После посадки АН-2 в Киренске, мы обоюдно помогали друг-другу вытаскивать из самолёта вещи и теперь вошли в здание аэровокзала. Женщины посетовали на то, что ни буфет, ни столовая не работают, а они ничего с собой не взяли в дорогу. Тогда я с этим товарищем взялись всё организовать. Первым делом, в одном из ближайших к аэропорту домов, мы попросили для заварки чая пустую трёхлитровую стеклянную банку, а дальше (потом) я снарядил этого товарища к техникам аэропорта за кипятком. Вскоре он пришёл с этой трёхлитровой банкой, в которой был уже заварен чай.
У меня и женщин было по кружке, а у моего попутчика маленький заварной чайник из нержавейки. Чай был заварен так основательно и до того горяч, что мы с попутчиком, отпивая его мелкими глотками, как будто совершали какое-то культовое мероприятие. В довершении всего и разговор вёлся о чае и было видно (чувствовалось), что мой попутчик изрядно поплутал в литературных лабиринтах буддизма и тибетской культуры на страницах научно-популярных журналов, тем самым раскрывая свою личность, с другой, противоположной от первого впечатления и скрытой, (от посторонних людей), стороны.
(Но тут), неожиданно в разговор вмешалось третье лицо, до того не подававшее признаков жизни, ничком уткнувшееся в потерявший форму портфель и теперь приподнявшееся с аэропортовского дивана, и я вдруг стал невольным свидетелем «тёплой» встречи, двух (бывших) компаньонов, мелкого (образованного ими) «предприятия», потерпевшего банкротство.
Подошедшее к нам лицо, было неопределённого возраста, с испитым лицом, в состоянии хронического недопохмелья, (по крайней мере) в течении (последних) нескольких суток, вдрызг поиздержавшееся, без определённых планов на будущее, но уже нашедшее себе место на барже, в качестве лица, сопровождающего груз.
Но это был не просто «бич» (бывший интеллигентный человек), а «бич-хищник», не как первый бич, зарабатывающий деньги на самой неблагодарной работе (в геологических экспедициях) и в конце сезона расстающийся с ними без сожаления в вагоне-ресторане или в ближайшем городке, где бывает в неограниченной продаже питьевой спирт или водка, а тот бич, кто промышляет на мелких разовых хозяйственных работах, (и везде) стремящейся (на них) побольше урвать (за чужой счёт материальных благ) и (как) поменьше (самому) что-то сделать.
Мой сухопарый, длинноволосый попутчик, был полным контрастом этому «типу» (и не только в одежде и по внешнему виду), которого я в дальнейшем буду именовать так, имея ввиду поразительную контрастность их характеров и мне было непонятно, что их могло недавно сближать и находить между собой какие-то общие точки соприкосновения и тем более странно было видеть, как привлекательную, так и отталкивающую силу их отношений.
Когда их интересы совпадали в тумане реализации их планов, сквозь которые явно проступала сумма возможного заработка с условиями труда и быта, (то это всегда служило главным и надёжным стимулом их будущих приятельских отношений).
Но не буду забегать вперёд и тем более обобщать, как эта встреча бывших компаньонов происходила на самом деле:
Севший рядом с нами «Тип», что-то нечленораздельно пробурчал и посмотрел мутными глазами на «чашку» моего попутчика, (точнее говоря на его заварной металлический чайник). Я с трудом понял, что он попросил моего попутчика, дать ему закурить, а тот окинув «типа» с тем же интересом, с каким от нечего делать, пассажиры в киренском аэропорте, разглядывают ползающую на его стенах муху, указал ему рукой на меня и сказал:
- Видишь я пью чай, разговариваю с товарищем и в данное время, ты не представляешь для меня интереса, а закурить, – видишь во дворе урну, можешь залезть в неё хоть с головой, там полно окурков, – к тому же и стесняться некого, все разошлись, и появятся только утром.
«Тип» скривил на лице, что-то наподобие улыбки и попросил теперь уже, моего попутчика, налить ему чая, но его ответ был наподобие, как и на предыдущую просьбу, с добавлением того, что перед тем как напиться (нажраться водки), нужно было подумать о куреве, а что касается чая, то когда мы напьёмся, пожалуйста, конечно, налью чай и даже дам сахара.
Недовольно ворча, «тип» сначала отошёл от нас, потом прилёг на своём ложе, которым служил ему диван, но вскоре поднялся, взял свой портфель и на какое-то время, куда-то вышел. Свою кружку и банку с чаем я отдал в распоряжение женщине с ребёнком, прилетевшей из Преображенки на вертолёте. Мой попутчик закурил, и я попросил его выйти наружу, так в помещении был маленький ребёнок и потом разговорился с другой женщиной, с которой у нас были общие знакомые в Преображенке. Вспомнили Октябрина Ивановича и Мирка, а также местные нравы, быт и курьёзные истории.
Женщина мне рассказала, что почти все молодые парни в деревне окончательно спились и не одна девушка в Преображенке за такого парня никогда замуж не выйдет и поэтому, чтобы ему найти себе жену, нужно ехать куда-нибудь подальше от села, не ближе Ербогачёна или Подволошино. – Нашем девушкам, ещё повезло, что в деревне обосновалась экспедиция нефтяников, – улыбаясь всё-таки сказала женщина, и она, то есть её рабочие, их разобрали (нашли себе в деревне невест).
В числе курьёзных историй, рассказанных этой женщиной, была про налимов. Во время рыбалки утонул один из жителей Преображенки. Сразу его не нашли, а когда, наконец его тело всплыло, оно было облеплено присосавшимися к нему большими жирными налимами, да ещё так сильно, что их с трудом отрывали от утопленника. Сбежавшие на него посмотреть женщины села, настолько были шокированы этими налимами, что потом долгое время одно только слово «налим» вызывало у них не только тошноту, а сильную рвоту.
Мой разговор с женщиной попробовал прокомментировать, один из подобных, ушедшему «типу», блатной парень, о существовании которого мы даже и не подозревали, так он находился вне поля видимости, за спинками среднего ряда кресел, к тому же в лежачем состоянии, но видно тоже, как и «тип», в изрядном подпитии, когда реальность перемешивается с галлюцинациями и когда деформация сознания и ничтожнейшую личность, в её самом восприятии, превращает в что-то философствующее назидательно-поучающее и требующее к себе внимание (существо), причём в самый неподходящий для этого момент.
После брошенной им, в мой адрес, его фразы, – красиво, сочиняешь! – мне пришлось встать (подойти к нему) и спросить (этого блатного парня), – что (ему от меня) надо? – и философствование (сразу) оборвалось, и эта (блатная) личность куда-то исчезла, также незаметно, как и проявилась в полусумраке зала ожидания.
Возможно на это повлияло и то, что в это время в зал ожидания вернулись мой попутчик с «типом» и направились в мою сторону, и блатной парень мог подумать, что его собираются просто избить.
И вот, где проявились, ещё неописанные в литературе характеры, как в состоявшемся, между моим попутчиком и «типом», в их длинном диалоге, в которой хотя мне и не хотелось вникать, но приходилось периодически его обрывать, когда мат для окраски эмоций, начинал преобладать над существом полемики:
- Ребята, давайте, всё-таки говорить без матерных связок, Вы же здесь не одни, рядом женщины, – приходилось напоминать мне, но это действовало, к сожалению, но как ни странно безотказно и некоторое время принимал форму сценического варианта, невольно вызывающего улыбку, своей корректностью и литературной витиеватостью фраз моего попутчика:
Ну, что ты добился здесь, за эти дни в Киренске, – говорил мой попутчик «типу», – если бы ты не бросил меня в Преображенке, то мог бы заработать 500 рублей, такая там представилась работа, которую можно было выполнить вдвоём. – А, что сделал ты? – Покрутился у баржи, заработал полсотни и оставил меня ни слова говоря, там одного. – Как это называется? – И теперь ты здесь и чувствуется на мели, без денег, а я ничего, видишь пью чай, курю сигареты и у меня есть деньги – выгорело, всё-таки заработал и теперь полечу в Ванавару.
И тут, как ни странно был неожиданный переход от осуждения своего бывшего компаньона, к предложения этому «типу» составить ему компанию:
- Ну, что полетишь со мной?
- А, что (мне ждать) в Ванаваре, – пробурчал в ответ ему «тип», – я уже здесь устроился матросом на баржу.
Мой попутчик поинтересовался, – и сколько он рассчитывает заработать здесь матросом? – Если, как в прошлом году баржа будет возить вниз по Лене из Киренска кирпич, то много, – ответил ему «тип». Когда мой попутчик выразил сомнение, что на кирпиче много не заработаешь, то этот «тип» словно достал из кармана краплёного козырного туза и объяснил ему в чём заключается секрет большого заработка.
Как оказалось, тогда к пункту назначения, такие, как он матросы, привезли только полбаржи кирпича, а полбаржи распродали по пути, причём желающих купить по дешёвки у них кирпич было много. После такой изменившейся в корне ситуации с возможным большим заработком, мой попутчик уединился с этим «типом» в конце зала ожидания, и я с ним больше до своего вылета в Усть-Кут, не общался.
Дневник рекогносцировочной метеоритной экспедиции на Левый Алтыб Константина Коханова заканчивался на описании событий конца дня 2 июля 1984 года в зале ожидания Киренского аэропорта и вылет его в Братск, 3 июля 1984 года на рейсе самолёта № 838, отмечен только в билете:
3 июля 1984 года.
Судя по билету вылета Константина Коханова в тот же день из Братска в Красноярск на рейсе самолёта № 3745, возможности вылететь из Братска в ближайшие дни, ввиду отсутствия наличия билетов в московский аэропорт «Внуково», у него не было. В Красноярске, хотя возможностей вылететь в Москву, было даже меньше, чем из Братска, он всё-таки приобрёл билет на московский рейс № 152 (Д) в аэропорт Домодедово, в результате щедро оплаченной им помощи работников красноярского аэропорта.
Если бы после прибытия в Москву история экспедиции Константина Коханова 1984 года только на этом бы и закончилась, но после того, как он приехал в Малаховку, она имела неожиданное для него продолжение, связанное с посещением им бани в посёлке «Родники».
Следует отметить, что почти 10 лет назад Константин Коханов написал три очерка, объединённые общим названием «Возвращение домой» («Дебаркадер», «Вагон № 9» и «Баня»). Первые два очерка имели отношение к окончанию экспедиции Константина Коханова 1982 года, а третий очерк «Баня» относился к концу экспедиции 1984 года, с включением в него эпизода, относящегося к экспедиции 1979 года, хотя и не совсем точно, но чем-то похожим на то, что имело место (или происходило) в 1984 году.
При редактировании текста дневника его автором в 2023 году, он обратил внимание на то, что посещение им бани в Родниках не могло произойти 3 июля 1984 года сразу после приезда его в Малаховку, потому что прибытие рейса № 152 (Д) в Домодедово по расписанию аэропорта было 18 часов 20 минут.
Правда следует отметить, что прибытие рейса, это ещё не появление пассажиров в здании аэропорта. До него ещё нужно было доехать на автобусе или дойти пешком, а это ещё с выходом из самолёта занимает в лучшем случае 20-30 минут. И до Малаховки тоже нужно было доехать не только на такси, но и дойти ещё до такси с рюкзаком, чемоданом и сумкой, с общим весом 36 кг.
Так что и это время нужно учитывать и оно, в общей сложности, с поездкой на такси до Малаховки, должно быть не менее 1 часа. И это, не говоря о том, что и до бани в Родниках из Малаховки тоже нужно было ехать на машине, так что вероятность того, что к этому времени она ещё будет работать, практически была равна нулю.
Правда, очерк «Баня» (Часть 3), относящейся к событиям 1984 года, был без указания года, который включал в себя к тому же, хотя и частично, события, относящиеся к 1979 году, больше был похож на рассказ, сделанный человеком, который полагался только на свою память, не сверяясь с записями в дневнике и правильнее его было назвать «Впечатлениями от Бани» в Восточной Сибири и в Подмосковье». Поэтому очерк «Баня» мне приходиться отредактировать, чтобы всё выглядело, как это было действительно на самом деле, именно только в 1984 году, но для этого нужно всё-таки вернуться к событиям 3 июля 1984 года и постараться их по памяти, хотя бы частично, прокомментировать.
Литературный комментарий событий 3 июня 1984 года, после прибытия Константина Коханова в Красноярский аэропорт:
Константин Коханов всё-таки помнил, что, когда самолёт из Братска приземлился в Красноярске, по трансляции аэропорта была объявлена регистрация пассажиров на посадку на рейс «Красноярск-Киев», хотя, казалось бы, эта информация его меньше всего могла тогда заинтересовать настолько, чтобы, спустя почти 39 лет, могла ещё сохраниться в его памяти.
К большому сожалению Константина Коханова на прямые рейсы до Москвы билеты на ближайшие дни (возможно, даже на недели) были все распроданы, и надеяться, что кто-то в последний момент откажется от полёта и сдаст билет, тоже практически не было никакой, как и на то, что будут билеты, на транзитные рейсы.
(Рейсов в Москву из Красноярска было много, о чём сейчас можно судить о них даже по публикациям информации в Интернете: собственные 148, 150, 152 и 154 ежедневно. Летом прибавлялись 156-й и 158-й иногда, ещё плюс к ним КрасУГА выполняло рейсы из Благовещенска (2 рейса), Мирного и Полярного в Москву с посадкой в Красноярске (см. книгу В. В. Ершова, ссылка из https://www.forumavia.ru/t/182513/).
Константину Коханову только и оставалось лишь, что бродить вблизи стоек регистрации билетов и прислушиваться к тому, что передавала трансляция Красноярского аэропорта. Нужно было как-то выходить из создавшегося безвыходного положения, но кроме того, что нужно ехать на железнодорожный вокзал, ничего другого ему в голову не приходило, хотя он прекрасно понимал, что ввиду «разгара» летних отпусков и на вокзале купить билет будет не легче, а может и ещё трудней, чем на самолёт
Во время хождения по зданию аэровокзала, Константину Коханову всё время приходилось, на всякий случай, поглядывать за своими вещами, которые он сложил около его окон, невдалеке от места упаковки ручной клади и багажа пассажиров. Поэтому от его взгляда не ускользнуло, как весёлый человек, кавказской национальности, занимавшийся упаковкой вещей, иногда куда-то отлучался с каким-то подходившим к нему пассажиром, причём даже без вещей и потом уже без него возвращался на своё рабочее место. Не трудно было догадаться, что упаковщик, в качестве посредника «помогал» пассажирам, оформлять билеты на ближайшие рейсы, и Константин Коханов также решил воспользоваться его услугами, и дальнейшие события, в помещениях Красноярского аэропорта, стали развиваться так:
«Когда к упаковщику подошёл молодой человек с рюкзаком, к которому были привязаны ветвистые оленьи рога, и он с ним пошёл к стойке регистрации билетов, то я сразу догадался зачем и понял, что также нуждаюсь в его услугах.
Дождавшись, когда рядом с упаковщиком никого не окажется и у него возникнет простой в работе, я подошёл к нему со своими вещами и попросил его произвести их упаковку. Упаковщик сразу поинтересовался, каким рейсом я вылетаю из Красноярска и очень удивился, когда узнал, что у меня совсем нет билета, правда не меньше он удивился, и услышав мою просьбу, «помочь мне», за 25 рублей, приобрести билет, на любой рейс, до Москвы.
– Если бы у тебя был билет на любой рейс, причём на любое число, даже в конце года, я смог бы, прямо сейчас, «помочь» тебе улететь из Красноярска, – ответил мне упаковщик, но судя по дальнейшей части его ответа, моя «просьба» его очень заинтересовала:
- Видишь ли, сегодня работает на кассах, не «моя смена» и поэтому тебе придётся подождать до завтра, – но ждать завтра мне уже не хотелось, и я решил, как говорят азартные игроки, «пойти во-банк»:
- А если к 25 рублям тебе, я дополнительно предложу кассиру за билет, ещё 20 рублей, – то может она забудет, что она не из «твоей смены» и всё-таки продаст мне билет на сегодняшний рейс?
Услышав от меня такое заманчивое предложение, упаковщик сказал, что пойдёт «проконсультироваться» и буквально побежал к стойкам регистрации пассажиров, где не долго задерживался, и когда вернулся сказал, что я могу идти с ним покупать билет. После того, как он получил от меня 25 рублей, на мой вопрос сколько мне теперь отдать кассиру 20 рублей, ответ упаковщика, подействовал, на меня наверно сильней чем, если бы я услышал по радио, что, наконец-то, на Земле высадились марсиане:
- Давать 20 рублей кассиру не обязательно, ей хватит и 10 рублей, – услышал я в ответ, и главное то, чтобы взял свои вещи и быстро шёл с ним к кассе, и уже по пути к ним, добавил, что сейчас должна закончиться посадка на рейс «Красноярск-Киев».
- Но мне же нужно в Москву, – решил напомнить ему я, и услышал в ответ, что этот рейс делает промежуточную посадку в Москве и ещё не улетел потому, что несколько раз откладывался ввиду технической неисправности самолёта. Подобная оговорка о задержке рейса меня совсем не испугала, так как я, был уже готов улететь из Красноярска, даже сев на метлу за спиной Бабы-Яги.
Около кассы я достал деньги на билет и паспорт, внутрь которого, сунул 10 рублей. Кассирша взяла в руки мой паспорт, раскрыла его, ловко «смела» из него пальцами червонец и получив от меня 68 рублей за билет (точнее 70 рублей) потому что я отказался от сдачи и сказала мне, тоже самое, что и упаковщик, при этом не возвращая паспорта и не отдавая мне билета, быстро идти за ней к выходу на посадку в самолёт.
Насколько мог, я с вещами (весом в 36 кг) в руках и на спине, которые кассирша за стойкой регистрации билетов, у меня не взвешивала и не оформляла с оплатой, как багаж, я «побежал» за ней, в помещение досмотра багажа, ручной клади и предметов в карманах одежды пассажиров.
Когда я с кассиром «прибежал» в помещение досмотра багажа, кассир, протягивая там паспорт с моим билетом, сотруднику аэропорта, стоящему у рамки металлодетектора с ручным металлодетектором, сказала, – вот я к вам, привела ещё одного, пассажира на этот рейс.
В это время через рамку металлодетектора проходил последний пассажир и сотрудник аэропорта, оглядев меня, с головы до ног, согнувшегося почти пополам под рюкзаком и держащего ещё в руках складной чемодан и сумку, ткнул в рюкзак, не включая ручной металлодетектор, и только спросил, – и много там у тебя железа? – и услышав, что у меня его всего в вещах, не менее 10 кг, просто сказал обойти рамку металлодетектора и встать за ней в общую очередь, стоящих там пассажиров.
Когда я встал за рамкой металлодетектора в конце толпы пассажиров, то прошедший сквозь рамку последний пассажир, который передо мной проходил досмотр, вытряхивая из своих карманов мелкие металлические предметы, и теперь, засунув их обратно в карманы, теперь надевал на руку часы, с удивлением посмотрел на меня и не скрывая своего удивления, наверно, чисто из любопытства спросил, – и как тебя дед, со всеми твоими вещами, сюда пропустили?
Действительно я, своим обветренным, чёрным от загара и заросшим щетиной лицом, был похож на деда, хотя мне ещё не было и 38 лет, но острить по поводу своего «юного» возраста не хотелось, как и знакомиться с новыми попутчиками и слушать их рассказы.
После входа в самолёт, что меня тогда больше всего удивило, – это большое количество не занятых пассажирами мест, особенно в конце салона, где, вообще, не сидела ни одного человека. Уже упоминавшейся мной молодой человек, с оленьими рогами, привязанными к рюкзаку, сразу же отправился к рядам с пустыми креслами и, подняв на одном из этих пустых рядов подлокотники кресел, сразу же, как только самолёт взлетел на высоту своего полёта, улёгся на них спать.
Когда же я увидел, что на его горизонтальное положение на креслах, прошедшая мимо стюардесса не обратила никакого внимания, я сказал ей, что также последую примеру этого товарища и попросил, во время ужина, меня не будить…».
Во время редактирования дневника 1984 года, я впервые посмотрел в билет моего вылета из Красноярска в Москву и к своему удивлению обнаружил, что согласно билета, вылетел в Москву не на задержанном рейсе № 3563 (по московскому времени в 16-55) «Красноярск–Киев», а по каким-то причинам на задержанном рейсе № 152 «Красноярск-Москва» (по московскому времени в 13-25).
34. 
Константин Коханов: Возвращение самолётами с пересадками после экспедиции на Левый Алтыб из Преображенки в Москву 2-3 июля 1984 года через Киренск, Усть-Кут и Красноярск. Отсутствие билетов на Москву из Братска и затем из Красноярска на неопределённое время, задержка и перенос рейсов из-за нелётной погоды и неисправности самолётов, всё больше склоняло к мысли ехать до Москвы из Красноярска на поезде, правда и на вокзале достать билет на поезд, тоже было проблемой. Ну, что говорить о Братске и Красноярске, если даже в аэропорте Домодедово в 1984-ом году, иногда было так, как на фото справа (Grigory Baram. https://vk.com/wall-3617591_39298).
Поэтому я решил поискать в Интернете старые расписания движения самолётов из аэропорта «Красноярск» в 1984 году. Полного расписания всех рейсов (включая местные авиалинии) я так и не нашёл, а вот расписание на союзных воздушных линиях, за нужный мне период времени с 1 июня по 31 августа 1984 года из аэропорта Красноярск всё-таки там нашлось. Интересующая меня часть расписания движения самолётов, выглядела, как показано на фрагменте этого расписания, который я привожу ниже:
35. 
Константин Коханов: Когда рейс № 3745 (из Братска) прибыл в аэропорт Красноярска там была объявлена регистрация на рейс № 3563 в Киев (по московскому времени в 16-55), значит рейс из Братска прибыл либо в 14-55 (если регистрация пассажиров проводилась за 2 часа до вылета), либо в 15-55 (если регистрация пассажиров проводилась за 1 час до вылета), но это не так уж и важно, так как к этому времени рейс на Москву № 152 (с временем вылета в 13-25) должен был уже всё равно вылететь из Красноярска, если по какой-то причине не была бы его задержка.
Вроде бы мелочь, когда я прилетел в Москву, 3 или 4 июля 1984 года, но сколько всплыло сразу воспоминаний, которые, казалось бы, были стёрты в памяти навсегда, как не имеющие никакого принципиального значения, но то, что я приехал на такси в Малаховку 4 июля 1984 года, всё-таки происходили, скорее всего именно тогда и так, как были описаны в очерке «Баня», в цикле из трёх очерков, под общим названием «Возвращение домой».
Опубликованные 29 июня 2014 года в Интернете, на моём сайте «Парфирич», три очерка, под общим названием «Возвращение домой», были основаны на реальных событиях, которые произошли с их автором, Константином Кохановым, в 1982-ом и в 1984-ом годах.
Правда, очерк «Баня» (Часть 3), относящейся к событиям 1984 года, был без указания года, и включал в себя к тому же, хотя и частично, события, относящиеся к 1979 году, больше был похож на рассказ, сделанный человеком, который полагался только на свою память, не сверяясь с записями в дневнике и правильнее его было назвать «Впечатлениями от Бани» в Восточной Сибири и в Подмосковье».
Поэтому очерк «Баня» мне приходиться отредактировать так, чтобы всё выглядело, как это было действительно на самом деле, именно только в 1984 году, причём практически с самого начала, где в очерке было сказано, что я почему-то вернулся в Москву на поезде (а не прилетел на самолёте) и приехал в Малаховку на электричке, совершенно упустив из вида, что я приехал туда не налегке, а с вещами (с рюкзаком, со складным чемоданом и с сумкой), имеющими общий вес 36 кг. Если бы с железнодорожной платформы Малаховка, я действительно все эти вещи нёс на себе до улицы Свердлова, около километра, то этого, конечно, не забыл бы никогда.
Литературный комментарий к Дневнику экспедиции Константина Коханова 1984 года, из отредактированного им текста очерка «Баня»:
4 июля 1984 года. Аэропорт Домодедово, Малаховка и баня в Родниках.
«Прилетев на самолёте в Москву, я решил поехать не к себе домой, а сначала в Малаховку, где в это время находилась моя жена с сыном и поэтому, снова покинул на такси Москву, так и не вкусив всех прелестей городской жизни, которых был лишён на протяжении почти двух месяцев, из которых более двух недель пришлись на одну дорогу, правда, в оба конца.
Когда жена Татьяна узнала, что я почти десять дней был в дороге, то сразу же предложила мне, отправиться с мужем сестры Ирины Женей Жуковым в баню, которая находилась в Родниках, и которую очень расхваливал всегда мой тесть Балашов Фёдор Васильевич. До бани было не более чем полчаса езды на машине, и уговаривать меня долго не пришлось.
Что ж, если я начал своё возращение домой с бани в селе Преображенка, которую мне дважды там топили, и в которую я всё равно не попал, то почему бы мне тогда было не закончить своё возвращение из экспедиции, хотя бы баней в Родниках.
Припарковавшись рядом с баней, мы с Жуковым вошли внутрь здания бани и сразу уткнулись в очередь из желающих помыться.
- Странно, – сказал Женя Жуков, – в это время здесь всегда было мало народа.
Очередь медленно продвигалась вперёд, но, как ни странно, за нами никто почему-то не занимал место, хотя уже немало людей прошло мимо нас, устраиваясь в очереди где-то впереди.
Это уже начало меня раздражать и когда очередной товарищ, пританцовывая, как местная блатная шпана – со словами, что он тут давно стоял впереди всех, – проходил мимо меня, я схватил его за шиворот рубашки и резко оттолкнул спиной назад к входной двери. Видимо я не рассчитал своих сил, и товарищ, хотевший без очереди помыться, неожиданно, для тех, кто стоял в очереди, приземлился на задницу у дверного порога.
- Да, я, тебе…, – приподнимаясь, начал было угрожать мне этот несознательный товарищ, и, видя, что я надвигаюсь на него, не с явными намерениями помочь подняться, неожиданно закончил фразу словами, – …хотел сказать, что пошутил.
Муж сестры жены сразу от меня отдистанцировался, давая понять, что меня он видит впервые, а очередь явно ждала, чем закончится этот инцидент, так что от комментария все как-то воздержались.
Тут вошёл ещё один товарищ, и, глядя на сидящего на полу человека и молчаливо смотрящую на него очередь, сразу спросил, – кто последний?
- Я последний, – ответил ему я, возвращаясь на своё место. Несознательный товарищ, поднялся с пола и сразу же сказал, только что вошедшему в баню человеку, вставшего за моей спиной, что он будет за ним.
В очереди кто-то хихикнул, – но, не встретив одобрения, сразу принял серьёзное выражение лица.
Минут через десять я уже с шайкой устроился на освободившемся месте, и только приступил к водным процедурам, как ко мне подошёл Женя Жуков и сказал:
- Сейчас, когда я набирал воду, слышал, как мужики обсуждали твоё телосложение:
- Кожа и кости и, откуда, только у него, столько силы, берётся. – Не дай Бог на улице на такого нарвёшься …
Последние слова, связанные с улицей, из того, что мне рассказал Жуков, я слышал за своей спиной, но не знал, что они относятся ко мне. Начало фразы я не расслышал, но заканчивалась она словами «…на улице к такому приеб…шься».
36. 
Константин Коханов: Возвращение из экспедиции в 1984 году. Баня в «Родниках», рядом с Малаховкой, внутри выглядела не совсем так, как на коллаже, но настроение от мытья в ней, как и у мужчины с веником на верхней фотографии, у меня было почти таким же.
Нечто подобное со мной произошло и в Ерёме. Я уже собрался идти в баню, как в дом Кости Юрьева зашёл соседский мальчишка и сказал мне, что какой-то мужчина из Преображенки хочет со мной поговорить.
- А, где он сам? – поинтересовался я.
- На реке, у своей лодки, – ответил мальчик.
Пришлось идти к реке по достаточно крутому спуску, где и в метрах трёх от берега, сидел на носу моторной лодки, сын одного из моих знакомых охотников. Судя по тому, как этот мужчина упирался ногами в охотничьих сапогах в дно песочной отмели, было понятно, что он изрядно пьян.
Поздоровавшись с ним, я поинтересовался, что ему от меня нужно. Заплетающимся языком, да ещё с отвратительной дикцией, мужчина стал меня расспрашивать, «не видел ли я его отца, проплывая мимо зимовья у Большой Чайки».
Я ответил, – что нет, – и хотел уже закончить с ним разговор, но мужчина стал настаивать, чтобы я подошёл к нему, так как ему есть, что мне сказать.
Я был тогда в туристических ботинках и идти к его лодке по воде, просто не испытывал ни малейшего желания, как и выслушивать то, что он мне там скажет. И так было понятно, что ничего нового, кроме того, с кем он сегодня пил и какой для этого у него был повод.
Поэтому от приглашения идти к его лодке я отказался, сославшись на то, что я в ботинках и к тому же мне уже натопили баню.
Мужчина начал возмущаться, что из-за такой ерунды, я не хочу его уважить, говоря, что тут мелко и если немного обойти лодку стороной, то больше чем по колено не будет.
Давая понять, что разговор закончен, я повернулся к нему спиной и стал медленно подниматься по песчаному откосу обратно в деревню.
- Ты, что так и пошёл, – донесся вслед мне его голос, – смотри, как бы потом не пожалел!
Понимая, что разговаривать с пьяным, только людей смешить, я всё-таки не удержался и, повернув к нему голову, ответил:
- Да, я уже сейчас пожалел, что спустился к реке.
Поднимаясь дальше, я уже не слушал, что кричал сын знакомого мне охотника и думал, как бы сдуру, он не выстрелил мне в спину из карабина и не пожалел бы потом хозяин дома, что натоплена баня зря…
Когда мы возвращались из Родников обратно в Малаховку, я попросил Женю Жукова ничего не рассказывать там, что приключалось со мной в бане, но, не смотря на обещание, он как-то проговорился, и моя жена, как обычно, не нашла «нужных» слов, чтобы «по достоинству» оценить этот мой, по местным меркам, «героический» поступок».
29 июня 2014, Константин Коханов: «Возвращение домой». Часть 3. «Баня» http://parfirich.kohanov.com/blog/?p=1174
Следует отметить, что при упоминавшейся в моём очерке бане в Ерёме в 1979 году, у меня не могло возникнуть такой мысли, что кто-то там в селе, даже в состоянии сильного опьянения, может мне выстрелить из карабина в спину, но впоследствии, в том же году, когда меня Костя Юрьев отвозил на своей лодке в Преображенку, я понял, что такое всё-таки может быть на самом деле, но пуля к счастью тогда упала только рядом с бортом нашей лодки:
«…Я договорился с Костей, что после его возвращения с рыбалки, во второй половине дня 24 июня 1979 года, он отвезём меня на своей моторной лодке в Преображенку, так как самолёты в Ерёме (после наводнения) ещё не садятся, не просох «аэродром» на лугу в 3-х км от Ерёмы, а вертолёт пока только обещают, что будет на следующей неделе и то, даже неизвестно, когда.
Костя вернулся с рыбалки где-то после 14 часов, поймал пять щук от 2-х до 3-х килограмм и полтора-два десятка окуней, в общем, «игра в рыбалку» не стоила потраченного на неё бензина, разумеется, если говорить применительно к этим, нижне-тунгусским, рыбным местам.
Мотор у Кости Юрьева опять барахлил, но он меня успокоил, что сегодня в Преображенку на «Крыме» едет директор промхоза, и ему ничего не стоит договорится с ним, и директор захватит меня с собой.
Пообедать, как следует, я тогда не успел, так как нужно было уже вскоре с Костей, бежать к реке. Подходим к моторной лодке, в ней трое мужчин и мальчик. Меня усаживают на переднее сиденье, запускается лодочной мотор, я машу на прощанье Косте рукой, и мне кажется, что мы поплыли, но «Крым» на глиссирование не выходит – лодка явно перегружена.
Кому-то нужно выходить. К лодке подходит Костя Юрьев, который тоже сразу понял, что кому-то нужно выходить из лодки. Не стоило было удивляться, почему это пришлось сделать мне, потому что у двоих рабочих директора, были такие печальные глаза, что по-другому, в такой ситуации, я и сам понял, что не поступишь. Правда, один из рабочих меня с Костей Юрьевым успокаивает, – «возьмите лодку у Васильева, всё равно он никуда не поедет, да и лодка у него, не его лично, а промхозная».
Иду к Васильеву домой. Дом закрыт и где он, хотя деревня не велика, трудно сказать. Возвращаюсь к Косте Юрьеву. Идём, вернее плетёмся в раздумье к почте с пустыми канистрами, чтобы наполнить их бензином. В конце концов Костя говорит, что надо попробовать поставить с «Вихря-20», на «Вихрь-25» конденсатор и свечи, может что и выйдет.
По пути на почту встречаем Виктора Васильева, выходящего из дома, сразу же за деревенским оврагом, где видимо, там что-то, «хорошо», отмечали, и он уже был здорово навеселе. Пробую поговорить с ним о лодке, но Васильев что-то бормочет, говорит, что до него не доходит, что я от него хочу, и, кажется, на моих глазах, он «отключается» совсем, что мне трудно поверить, что человек в таком состоянии опьянения, мне может чем-нибудь помочь.
Одно становится понятно, что лодку ему дать мне жалко, а вот бензина для меня не жаль. Идём, – говорит, – налью сколько хочешь! Да и то, наверно, говорит лишь потому, что у меня в руках две 10-литровые канистры и в них даже по пьянке, не нальешь по 20 литров. Благодарю Васильева хотя бы даже за это, но от бензина отказываюсь, сказав ему. что нам с Костей Юрьевым, бензина хватит, прощаюсь ним и возвращаюсь к Косте Юрьеву.
На почте мы с Костей Юрьевым наполняем канистры бензином, которые потом Костя грузит в почтовый мотороллер и едет на нём с ними к реке, к своей моторной лодке. Потом он, выгрузив у лодки канистры с бензином, на мотороллере возвращается домой, где снимает конденсатор и отвинчивает свечи у «Вихря-20», установленного на подставке у бани и я с ним, забросив свой рюкзак на плечи, снова иду к реке и думаю, – «то ли ещё будет!»
После переустановки конденсатора и свечей, Костя Юрьев всё равно, было видно, что не остался доволен «искрой». Долго смотрел на мотор, то одну отвёртку возьмёт, то другую, но было заметно не настолько он был растерян или расстроен, что не поймёт в чём дело, а больше потому, что у него не было совсем никакого желания плыть со мной в Преображенку.
Но всё-таки мы поплыли, но только рано я облегчённо вздохнул, лодку стало слегка подёргивать и метров через пятьсот, Костя делает разворот лодки и возвращаемся на прежнее место стоянки лодки.
Понимая, что я сейчас услышу от него кучу объяснений, почему нельзя при таком состоянии мотора плыть в Преображенку, я делаю ему, на мой взгляд, приемлемое предложение, довести меня на лодке хотя бы 2 км до устья Большой Ерёмы, и сразу за ним, высадить меня на левом берегу Нижней Тунгуски:
Костя, – говорю я ему, – тут до Преображенки, всего-то, идти по берегу реки 80 км, довези меня хотя бы за устье Большой Ерёмы, а там уж я пройду пешком налегке за 17-18 часов до неё, или за полных два дня. Сегодня воскресенье, а ждать самолёт или вертолёт во вторник, без гарантии, что он вообще в этот день прилетит, считаю не стоит, потому что за это время я, уже смогу дойди до Преображенки.
Мне не хотелось ему напомнить, что в понедельник, как сам же мне сказал, если я не приплыву в Ерёму, он с Сашей намеревался плыть за мной до устья Кирикана, а это ~110 км и почему-то работа мотора его не смущала, а на рыбалке, с которой он приехал сегодня, мотор вдруг неожиданно снова «забарахлил». Просто не хотелось мелочиться и тем более унижаться, до выражения каких-то претензий, на его нежелание мне помочь, когда в этом не было никакой необходимости.
Ничего ещё, что я, как гусар, проигравшийся почти вдрызг, сделал последнюю ставку и пошёл во-банк. Хотя, ох, как мне не хотелось идти пешком по берегу 80 км почти два дня, но сидеть два дня в Ерёме, в полной неопределённости вылететь оттуда, тоже сулило мало удовольствия, и было бы намного хуже.
Видно я всё-таки поставил Костю в неловкое положение, отказать, отвезти меня до устья Большой Ерёмы, он не мог, потому что меня до него отвёз бы любой житель Ерёмы. Правда в самой Ерёме его бы все неправильно поняли, если бы всё дело оказалось не в неисправности мотора, а просто в его нежелании, плыть вообще.
Наверно, хорошо взвесив все последствия моего похода пешком в Преображенку, Костя Юрьев, наконец принимает решение, плыть со мной 15 км, где по его мнению, должны были встретиться нам рыбаки из Преображенки.
Поплыли, лодочный мотор, время от времени дёргает лодку, но не глохнет. И в 15 км и в 35 км от Ерёмы, рыбаков из Преображенки, мы так и не встретили, на 36-ом или 37-ом километре, наткнулись сразу на две лодки. но оказалось, что рыбаки приплыли на рыбалку, только два часа назад.
Поплыли дальше. Через 15 км увидели, что впереди дрейфует моторная лодка и мужчина машет с неё рукой, явно просит остановиться и чем-то ему помочь.
Костя сбавляет скорость, подплывает к дрейфующей лодке и кричит пьяному мужчине, объясняя ему даже на пальцах, указывая на меня, что сразу, как отвезёт меня, поплывёт обратно и тогда уже окажет ему помощь.
Но, как только поплыли дальше, сразу же сзади раздаётся выстрел из карабина, и пуля шлёпается в метрах трёх от левого борта нашей лодки. Оборачивается, и видим, что этот идиот, встал в лодке и размахивает карабином, и не понятно, то ли он нам грозит, то ли требует, чтобы мы вернулись к нему обратно. А зачем? Когда Костя объяснялся с ним, мне было понятно, что этот «товарищ» не просто пьян, а вообще не соображает, где он находится, которому бесполезно, что-либо объяснять.
Передай, мы сейчас этого кретина в милицию, – говорит мне Костя, – получил бы лет пять и достаёт при этом пистолет, системы «Наган», который ему выдан из-за его служебного положения – начальника почты. – Если он ещё раз выстрелит, ох и вкачу я тогда ему, – озвучил свои намерения Костя, но мужчина сел в лодке и больше не махал карабином.
Когда мимо нас проплывал баркас под мотором с компанией человек десять-двенадцать мужчин и женщин с баяном, я сказал Косте, что нужно подплыть к нему и предупредить сидящих в нём людей, что впереди у них в лодке пьяный мужик с карабином, который может в них выстрелить. Костя ответил мне,- что поэтому поводу, мне не стоит волноваться, – если он к ним пристанет, они с ним по-мужски разберутся.
Лодочный мотор, словно испугался этого выстрела из карабина и сразу заработал без перебоев. После деревни Моги, стали всё чаще попадаться моторные лодки и хотя время близилось к 22 часам, светило солнце и на песочных пляжах бегали дети и даже купались на мелководье, а взрослые, где было поглубже.
Ну, вот и Преображенка. Сначала я с Костей пошёл к одному из его родственников, но его дома не оказалось и Костя пошёл на почту, как объяснил мне, к своему коллеге Юре, а я в аэропорт. Здание аэропорта оказалось на замке, и как мне сказали, сидящие около него там на лавке, две женщины, – в воскресенье, его всегда запирают.
Пришлось опять идти к реке, где я прождал Костю около 30 минут. Костя пришёл с почтовым работником Юрой. Поздоровались, познакомились и Юра предложил переночевать у него дома.
Принимаю приглашение и прощаюсь с Костей, который поплывёт обратно в Ерёму, но теперь ему плыть по течению Нижней Тунгуски, и не так страшно, если мотор снова «забарахлит».
Юра показывает мне, куда положить ключ от дома, если я куда-нибудь решу пойти в Преображенке, а сам снова отправляется к себе на работу.
Ну, и день, одни приключения, вроде бы на всём пути в Преображенку нет никаких достопримечательностей, кроме Ждановского порога, но Костя настроен был оптимистически, показал мне сегодня законсервированную буровую вышку, где якобы нашли и газ, и нефть. К тому же местные власти уже говорят, что приезжала из Москвы комиссия, которая изучив дела, приняла решение, принять к разработке на промышленной основе обнаруженное месторождение нефти и газа уже в 1980 году.
Ну, это уже фантастика, сказал я тогда Косте, у Вас кто-то, чего не понял. В 1990-ом и в 2000 году, куда ни шло, это месторождение ещё может быть освоят в промышленных масштабах, но чтобы за один год, что-то было здесь разработано на промышленной основе, я в это никогда не поверю.
Поэтому мне было ещё рано расстраиваться, что вокруг вырубят тайгу, ей ещё долго здесь шуметь в этих местах, где берега Нижней Тунгуски, ощетинились верхушками елей и золотистых сосен, и запутались в распустившихся кудрях тальника.
Ещё далеко до сплошных вырубок деревьев по прибрежным ярам и вдоль уходящих за горизонт хребтов. Пока её ещё не думают вырубать вокруг проектируемых городов и рабочих посёлков, и не скоро придёт время строительства нефтеперерабатывающих заводов или прокладки магистральных трубопроводов.
Когда я с Юрой шёл от реки в деревню, то обернувшись увидел, как Костя оттолкнулся от берега и стал дрейфовать вниз по течению реки, копаясь в лодочном моторе.
В 22 часа 30 минут, заметно потемнело, и я начал беспокоиться о том, как Костя Юрьев будет добираться обратно до дома, ведь впереди у него возможная встреча на реке с кретином из Моги, Ждановский порог и постоянные капризы лодочного мотора…».
Из письма Константина Юрьева от 24 июля 1979 года:
«…Ну, я добрался с Преображенки хорошо. Того чудака, который стрелял (он оказывается ехал за нами) крепко побили выше Моги, где он начал приставать к отдыхающим, так что еле добрался до своей лодки и, когда я возвращался, он спал крепким сном у себя дома…».
Поэтому выстрел в сторону нашей лодки, на которой я с Костей Юрьевым плыл по Нижней Тунгуске в Преображенку, произведённый из карабина пьяным жителем из села Мога, в моём очерке «Баня», отразился «неожиданной мыслью в голове», о возможности такого выстрела из карабину в спину пьяным охотником из Преображенки, захотевшего со мной поговорить перед баней в Ерёме. Правда, тогда разговор с пьяным охотником из Преображенки, ограничился, только одной его угрозой, «что я ещё пожалею», отказавшись подойти по воде к его лодке в ботинках, чтобы, сидя на ней с ним рядом, о чём-то «поговорить».
Послесловие
Константин Коханов о своих первых рекогносцировочных экспедициях 1970-1974 годов рассказал в книге, написанной к 100-летию падения Тунгусского метеорита, первое издание которой было в основном подарено жителям Ванавары в 2008 году. Затем эта книга была дополнена главой «Ванавара XXXVI лет спустя» (после 1972 года), которую он выслал отдельной брошюрой в Ванавару тем, кому были подарены эти книги. После 2009 года дополнительные экземпляры книги «Таёжный дневник» содержали главы, где кратко упоминались экспедиции Константина Коханова до 1986 года.
37. 
Говоря о подготовке к своим рекогносцировочным метеоритным экспедициям в книге «Таёжный дневник», Константин Коханов отметил (или на обороте обложки книги в мягком переплёте, или на развороте в начале книги в твёрдом переплёте), чем некоторые советские люди должны были быть обязаны Тунгусскому метеориту:
38. 
«Трижды увольняясь перед своими экспедиции с работы, он случайно устроился на работу в МГПО «Мослифт», где до первого издания «Дневника» проработал 35 лет работы и что лифт, по сути, гильотина, убедился в первый же год своей самостоятельной работы, в качестве инженера-наладчика.
С 1973 года он уже понял, что лифт регулярно выносит смертные приговоры, приводящиеся в исполнение его кабиной, не столько электромеханикам, производящим его обслуживание, сколько обычным пассажирам, и что убийца в нём затаился ещё на стадии проектирования, но настоящим маньяком лифт стал только на лифтостроительных заводах, которые принялись его «упрощать», то есть усовершенствовать. Правда «работа велась», не в направлении повышения надёжности и безопасной эксплуатации пассажирских лифтов, а в направлении снижения себестоимости изготовления и сокращения времени монтажа непосредственно на месте их установки.
Поэтому Константин Коханов может с уверенностью сказать, – «что среди тех, кто никогда не проявлял интереса к проблеме Тунгусского метеорита, «есть несколько десятков, а может сотен человек, сохранивших своё здоровье и даже жизнь только благодаря этому небесному телу».
За счёт своих рационализаторских предложений, повышающих надёжность и безопасность работы лифтов, после 1979 года, он уже мог, не влезая в семейный бюджет, для экспедиций, проводившихся через год, тратить на них до 2000 рублей.
И когда сейчас говорят, что в Советском Союзе, никому не давали возможности себя проявить в части внедрения своих идей в производство, без одобрения вышестоящих организаций или партийных органов, то это слишком большое преувеличение и простая отговорка тех людей, которые боялись взять на себя личную ответственность, чтобы самим реализовать свои идеи или хотя бы довиваться того, чтобы остановить производство, представляющих опасность, уже запущенных в серийное производство транспортных средств, хотя бы тех же пассажирских лифтов.
Включить торжественно конвейеры для серийного производства шкафов управления новых лифтов, всегда было много желающих, а вот лично подойти и отключить его при помощи рубильника, взяв на себя всю ответственность всё-таки люди тогда были, а Константин Коханов был ещё тогда одним из тех, после кого отключенный им рубильник, включать даже под угрозой увольнения, никто не решился. К тому же у него всегда, перед таким ответственным шагом, были простые технические решения, большинство из которых московскому заводу «КМЗ» и ЦПКБ по лифтам» приходилось учитывать, и с некоторыми доработками, внедрять.
31 марта 2023 года