Константин Коханов: Получилось так, что с поступлением после учёбы в техникуме в институт на вечернее отделение, я получил, по принятому в 1966 году Постановлению правительства, отсрочку от службы в армии.
Правда этой отсрочкой я пользовался недолго, только до конца декабря 1966 года, и к изумлению родителей и ещё больше своих коллег, в одном из работавших на оборону страны НИИ, написал заявление в райвоенкомат с просьбой призвать меня на службу в армию. В военкомате этому настолько удивились, что даже машинально вернули мне паспорт, который я не знал куда деть, даже когда в голом виде предстал перед медицинской комиссией, после произведённой дезинфекции и санитарной обработки одежды на городском сборном пункте 11 января 1967 года.
На следующий день, 12 января 1967 года, я оказался в Горьковской области, в числе 50-ти москвичей в карантине саваслейского гарнизона. По соседству был такой же деревянный барак для примерно такого же количества призывников из Ленинграда.
Надо отметить, что зимы в Горьковской области в начале 1967 и в начале 1968 годов были очень лютыми, с морозами ниже сорока градусов, причём в течение длительного времени. Так, что, как видите, для московских и ленинградских новобранцев, тогда было выбрано самое подходящее время построений на плацу и проведения на нём строевых занятий.
О службе в Советской Армии
Служба в армии подчинялась жёсткому распорядку дня, который, наверно, как и сейчас, был доведён до состояния полного идиотизма. Во главе угла всей разработанной системы внутреннего распорядка стоял доведённый до абсурда принцип, записанный в уставе, что «солдат должен стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы».
С этим «принципом» в числе, примерно ста новобранцев из Москвы и Ленинграда, Константин Коханов сразу столкнулся в армии, ещё находясь в «карантине», где проводилось, окончательное медицинское освидетельствование, делались все необходимые прививки, и проводилась первоначальная воинская подготовка до принятия присяги.
По прибытии в воинскую часть (148-й Центр боевого применения и подготовки личного состава авиации ПВО) вблизи села Саваслейка, примерно в 12 км северо-западнее города Кулебаки, 12 января 1967 года всех новобранцев постригли под машинку наголо, свели в баню, выдали обмундирование, в том числе с учётом зимнего времени, по паре кальсон. Затем разместили в карантине, в двух стандартного типа деревянных бараках, рядом с лесом, раздельно – в одном бараке москвичей, в другом ленинградцев, так как термин «питерские» в столичном обиходе ещё не употреблялся.
Дальше пошло «прохождение» (в смысле муштры на плацу) «курса молодого бойца», который в основном сводился к обучению строевым приемам, быстрым подъёмам (подняться с постели, одеться и встать в строй пока догорает спичка), заправке постелей так, чтобы полоски на всех кроватях были на одной линии и в заучивании Устава караульной службы.
Обучением строевыми приёмами занимались два ефрейтора с Украины, так что пословица «хохол без «лычки» (без красной ефрейторской полоски на погонах), как бык без хвоста» – явно имела под собой давние исторические корни, и не вызывала ни у кого никаких сомнений. Это был смысл их армейской жизни – заставить новобранцев беспрекословно выполнять отдаваемые ими команды, как и всех вышестоящих командиров.
Одно обстоятельство несколько умеряло их начальствующий пыл, – это установившиеся надолго в Горьковской области сильные морозы, которые, как правило, с утра, были ниже сорока градусов, иногда приближаясь к 45-ти. Новобранцам было смешно смотреть при отработке строевых приёмов друг на друга, на обледеневшие от дыхания от бровей до подбородка на шапках-ушанках лица, до тех пор, пока один из них не отморозил себе щёки. После этого строевые занятия на плацу свели до минимума и даже физзарядку стали проводить в казарме и уже под наблюдением не только старшины, но даже офицера.
Стоит отметить одну немаловажную деталь – расположения в гарнизоне деревянных бараков карантина – прямо от них, через дорогу, была баня. Прошла первая неделя, и нижнеё бельё у новобранцев стало чёрным от угольной пыли, потому что автономная паровая система отопления казармы отапливалась кочегаркой, расположенной в ней же и к тому же рядом с её входом, что только способствовало, чтобы сажа из кочегарки потоком холодного воздуха заносилась внутрь жилого помещения.
К большому удивлению новобранцев, после первой недели «учёбы» в карантине, их не повели в баню, объяснив тем, что пока для них, нет «окна» и придётся немного потерпеть и вообще, все они, должны понимать положения устава, где ясно сказано, что «солдат должен стойко переносить все тяготы и лишения военной службы». Последнее заявление, ничего, кроме коллективного возмущения вызвать не могло, но все, думая, что через день два в баню всё-таки поведут, получили чистое бельё и на том успокоились.
Когда же прошла вторая неделя и опять не повели в баню, мотивируя теми же причинами, терпению новобранцев пришёл конец. Они сначала пожаловались старшине, потом старшему лейтенанту, назначенному начальником карантина. Начальник карантина вообще сказал, что он написал рапорт по поводу бани начальнику гарнизона, но в армии не принято напоминать начальству, когда и какое оно должно принять решение, поэтому придётся ждать, сколько нужно и вообще….
Когда новобранцам в третий раз за две недели сказали, что они «стойко… и так далее, должны терпеть», когда их поведут через дорогу в баню, они решили отказаться от обеда или попросту объявить голодовку.
В те годы в знак протеста в разных странах, кто-нибудь всегда голодал от коммунистов в тюрьмах, до борцов за свободу и демократию у стен парламентов и резиденций президентов, о чём без конца упоминала советская пресса. Вот и новобранцы решили пойти тем же путём, но без выдвижения политических требований, а только для того, чтобы командование гарнизона выполнило своё обещание сводить их в баню.
В солдатской столовой наши два ефрейтора только усмехнулись, когда новобранцы отказались принимать пищу, и мало того, чтобы не терять с ними время на уговоры, предложили сдать котелки с супом и геркулесом обратно в раздаточное окно.
– Ничего, не хотят жрать сейчас, посмотрим, насколько их хватит! – сказал один ефрейтор другому, даже не понимая, толком, что произошло у него на глазах.
Новобранцы так и сделали, но наверно они ещё не дошли до своей казармы, как сверхсрочник старшина – заведующий солдатской столовой, доложил по телефону о произошедшем инциденте, в штаб.
Вернувшись в казарму, новобранцы сразу приняли решение, если от них будут допытываться, кто был зачинщиком этого банного протеста, и будут давить на психику, чтобы тот, кто руководил этими действиями, сделал из строя шаг вперёд, то они должны сделать этот шаг всем строем. Так оно и получилось, и когда начальник карантина объявил построение и потребовал сделать то, что солдаты перед этим уже обсудили, то он, от неожиданности, даже отпрянул назад, когда две шеренги солдат одновременно сделали шаг вперёд.
Лицо начальника карантина побагровело, и только он захотел что-то сказать, как в казарму вошёл Герой Советского Союза лётчик-истребитель полковник Иван Михайлович Березуцкий (13.11.1918-23.02.2000).
Начальник карантина крикнул, – смирно! – и уже хотел сделать, как положено рапорт, но полковник скомандовал, – вольно! – и попросил всех собраться в учебном классе.
Сначала герой-полковник повёл разговор также «с устав», с того, что «солдат должен…», но его кто-то из солдат перебил репликой под смех остальных новобранцев, – «и поэтому смотреть на баню через дорогу и до самого дембеля не мыться».
Полковник посмотрел на начальника карантина, дожидаясь от него ответа, но тот стоял у стены, не осмеливаясь даже присесть вместе с солдатами, растерянный и бледный, словно приговорённый военным трибуналом к расстрелу, а точнее, как перед командой, – пли!
Судя по затянувшейся паузе в разговоре и выражению лица заслуженного военного аса, сбившего 18 самолётов противника, он тоже не знал, почему нельзя было сводить солдат в баню после отбоя (после 22 часов), продлив время работы бани, мотивируя это «серьёзным» нарушением Устава гарнизонной службы.
Поэтому на этот раз принять решение, что в такой ситуации делать, ему было намного сложнее, чем в воздушном бою 14 мая 1943 года, вблизи города Демянска Новгородской области направить свой истребитель Ла-5 на таран немецкого бомбардировщика и потом произвести посадку на повреждённом самолёте.
Чувствуя, что пауза тянется непростительно долго, полковник Березуцкий встал из-за преподавательского стола и сказал, – что «об этом мы поговорим позднее, а пока он пойдёт договориться, чтобы нас отвели в баню, а потом снова столовую, – после чего этот разговор о бане будет продолжен».
Березуцкий Иван Михайлович с женой Татьяной Алексеевной
После бани нас сразу же отвели в столовую, но кроме одного человека из пятидесяти никто не накинулся на еду. Да и слегка подогретая пища просто не лезла в горло, но зато факт принятия пищи был налицо, и командование части могло теперь вздохнуть спокойно.
В казарме полковник Березуцкий продолжил неформальный разговор о быте в Советской Армии, вспомнил, как во время войны они молодые лётчики, после передислокации на новый аэродром, случайно узнали, что в километрах пяти, в райцентре, есть баня. При этом всё-таки подчеркнул, что они не мылись в бане, находясь в боевых условиях, не то, что мы новобранцы, тогда уже больше месяца. Командование части тоже не сразу пошло им на встречу, но всё-таки выделило две полуторки и они чуть ли не с песнями, поехали в райцентр. «А дальше, – продолжил свой рассказ полковник Березуцкий, – вот что было»:
Рассказ Героя Советского Союза лётчика-истребителя полковника И.М.Березуцкого
«Какое же нас там ждало разочарование, когда мы узнали, что именно сегодня в районной бане был женский день, и мало того там уже мылись женщины. Глядя на наши разочарованные лица, директор бани сжалился и сказал, что сейчас он что-нибудь придумает, и скрылся за дверью своего заведения. Минут через десять он с раскрасневшимся лицом вышел к нам и сказал, что он договорился с женщинами, чтобы они освободили нам один из смежных залов, – так что добро пожаловать и с лёгким паром!
Раздевшись в предбаннике и с шумом ввалившись в моечное отделение, мы обратили внимание, что проход в женское отделение был отгорожен двумя поставленными друг на друга сиденьями для помывки. А там сквозь пар проглядывались такие бударажавшие воображение силуэты, что некоторые вместо того, чтобы наполнять шайки водой, старились ими прикрыться, чтобы не вызвать смеха со стороны сослуживцев.
Положение спасла одна юркая старушка, которая протиснулась между стеной и символическим ограждением в мужскую половину и попросила ввиду тесноты в женском отделении, пристроится у нас «скраешку». Да вам ли, «касатики», стеснятся старой бабки, – и, конечно же, никто ей не возразил, но и не подумал, что наше согласие, приведёт к тому, что часть женщин отодвинет ограждение, и тоже пристроится «скраешку», только теперь уже рядом с каждым из нас. Да, что там говорить дальше, – ребята мы были молодые, так что до сих пор плохо помню, как мылись, – а всё остальное до сих пор…».
По всему было видно, что полковник эту историю рассказывал много раз и если иногда запинался, то явно не из-за того, что забыл некоторые подробности. Наоборот, он стремился не развить этот сюжет дальше таким образом, чтобы он не стал поводом для некоторых новобранцев уйти в самоволку для поиска любовных приключений в расположенном рядом с воинской частью селе Саваслейке.
Хотя самоволкам могло способствовать даже само название села, якобы в честь известного в далёком прошлом трактирщика по имени Сава. Мужики, заходившие в то время в его трактир, всегда к нему обращались с просьбой: «Сава, слей-ка пивка», и теперь если уж не пивка, так самогонки, там точно могли «слить» кому угодно.
В этот день нас в первый раз не повели на вечернюю прогулку, а «ленинградцы», которые узнали, почему их, наконец, тоже отвели в баню, даже на нас обиделись, что мы не рассказали им о своих планах по голодовке, и очень жалели, что сами до этого не смогли додуматься.
Открыв военный билет и просмотрев записи в учётно-послужной карточке, я уточнил некоторые подробности своей воинской службы и выяснил, что звание рядового получил после призыва только на следующий день 12 января 1967 года, и в карантине находился до 27 января 1967 года. Затем был переведён в Дивизион армейских мастерских (ДАРМ), где продолжил первоначальное обучение, принял 10 марта 1967 года присягу и находился за штатом этого воинского подразделения до 12 июля 1967 года, после чего был включён в штат ДАРМ в качестве механика самолётного радиолокационного оборудования.
Но самая интересная запись в военном билете – это запись о получении мной личного оружия и противогаза, указанная без числа от апреля 1967 года.
Таким образом, Константин Коханов, прослужив в армии не менее 3-х месяцев, не имел ни личного оружия, ни противогаза, и мало того, не произвёл даже ни одного выстрела на стрельбище даже из чужого карабина, и таким образом всё это время, был боеспособной единицей Советской Армии, только на бумаге….
Когда у нас говорят, что армии требуются грамотные солдаты со средним техническим и высшим образованием, то военное командование вооружёнными силами СССР, как и сейчас Российской Федерации, врёт самым бесстыдным образом. Как тогда сплошь, назначались командирами отделений в основном лица даже без среднего образования, так и сейчас сержантские звания часто присваиваются лицам, по которым тюрьма плачет. И нет ничего удивительного в том, что никак не искореняется в армии дедовщина, потому что Главкомами родов войск у нас по-прежнему назначаются такие же «боевые» маршалы и генералы, как были тогда Главкомами авиации ПВО маршал Е.Я.Савицкий и генерал А.Л.Кадомцев.
Не мне судить какими они были Заслуженными лётчиками, но извините, порядочными людьми я бы их никогда не назвал.
Теперь Вам наверно будет понятно, кто из трёх москвичей, два из которых были со средним техническим и один с восьмилетним образованием, которые попали в отделение радио и радиолокационного самолётного оборудования, в последствии стал младшим сержантом и командиром этого отделения. И не стоит этому удивляться, потому что тот, кто имел восьмилетнее образование, сразу догадался какие можно оказать в то время двум офицерам (РТО и РЛО) услуги, чтобы они подобным образом смогли его «отблагодарить».
Капитан Мозолёв попробовал эту, по сути, сделку, объяснить Константину Коханову и Юрию Костюрину, тяжёлым материальным положением матери Валентина Рожкова, но лучше бы он этого не делал, насколько эти объяснения было противно слушать, и понимать, что офицер считает их даже не дураками, а «дипломированными» идиотами…
…После перевода в разные подразделения, хотя новобранцев стали водить регулярно в баню, но отношение к их здоровью осталось прежним. Некоторые хотя и жаловались на плохое самочувствие, но эти жалобы не воспринимались всерьёз до тех пор, пока один из ленинградских новобранцев, после посещения медсанчасти не умер он сердечного приступа, даже не успев доложить старшине, что признан здоровым и годным для прохождения дальнейшей службы.
Положение осложнялось для руководства гарнизона ещё тем, что солдат умер, не приняв присяги, по сути даже не приступив к выполнению своего воинского долга, и начальник гарнизона полковник Мухин, занимавший генеральскую должность, вполне мог стать подполковником, в какой-нибудь другой менее престижной части.
Полковнику Мухину и так хронически не везло с присуждением генеральского звания. Переведённый в ПВО из морской авиации, с повышением в должности до начальника 148-го центра подготовки лётного состава в Саваслейке, он продолжал носить форму лётчика морской авиации и не мог подумать, какой гнев может вызвать у Главкома ВВС его внешний вид при посещении им этого учебного центра. Видя, что к нему приближается для доклада в морской форме офицер, и, не обращая внимания на его доклад, Главком ВВС обратился к кому-то из тогдашнего командования ПВО с вопросом:
– А, это, что за попугай? – и вопрос с присвоением полковнику Мухину генеральского звания, сразу перестал рассматриваться и до конца службы Константина Коханова, так и не был решен, но уже по совсем другим и не зависящим от него причинам.
Поэтому ещё не очухавшееся от «банного бунта» руководство гарнизона, запаниковало настолько, что провело заново медицинское освидетельствование всего вновь прибывшего пополнения и заодно предыдущего призыва, особенно тех, кто часто жаловался на состояние своего здоровья. В результате примерно двадцать человек было комиссовано и отправлено по домам…
Служба в армии Константина Коханова ещё один раз пересеклась с Героем Советского Союза Иваном Березуцким, где-то через год, когда он пожаловал в ДАРМ, с деликатной просьбой, изготовить ему из латуни пару звёзд «Героя Советского Союза». Нужно отметить, что в «Дивизионе армейских мастерских», работали (именно работали, а не служили солдатами, чтобы слепо выполнять приказы офицеров или привлекаться только для охраны аэродрома) неплохие специалисты. И при этом за солдатское жалованье в 3 рубля 80 копеек они выполняли ту же работу по ремонту авиационной техники, как сверхсрочники и служащие советской армии из числа гражданских лиц, которые получали за это почти офицерскую зарплату. С одной стороны это могло показаться странным, вместо одной золотой звезды Героя СССР, иметь ещё две из латуни, но как объяснил солдатам полковник, Звезду Героя Советского Союза, нельзя было заменить орденской планкой, и она обязательно должна висеть левой стороне груди, выше прочих правительственных наград. После того, как Иван Березуцкий, во второй раз, снимая шинель, сорвал с груди Звезду Героя СССР и затем, долгое время не мог вспомнить, где он уже ходил без Звезды Героя, то найдя её, решил на будущее подстраховаться и впредь носить на груди копию звезды Героя Советского Союза. Работой слесарей ДАРМА полковник Березуцкий остался доволен, но больше его во время службы в армии, Константин Коханов, ни разу не видел и даже не знал, чем он командовал или какую занимал должность в гарнизоне. Если бы не его участие в «январском банном бунте 1967 года», то он, вообще, закончив службу в Советской Армии, так бы никогда не узнал, что служил в одном гарнизоне с этим Героем Советского Союза.
Разумеется, эпизод с объявлением «голодовки в Советской Армии», Константином Кохановым неоднократно приводился в его очерках и воспоминаниях, но чтобы узнать о дальнейшей судьбе Героя Советского Союза Ивана Березуцкого у него не было ни малейшего желания. И лишь в ноябре 2018 года, он решил вернуться к теме «Героического прошлого Страны Советов» и судьбы её героев в Современной России.
А так как с одним из таких Героев Советского Союза, Иваном Березуцким, пути Константина Коханова случайно пересеклись, у него возникло желание, узнать его дальнейшую судьбу. Благодаря Интернету, можно получить любую справку о любом известном человеке, по крайней мере, о «Герое Советского Союза», это уж совсем элементарно. И тут меня ждал неприятный сюрприз. Насколько известным стал Иван Березуцкий после смерти, так этого не пожелаешь, ни одному из героев отечественной войны. Чего стоила только растиражированная на различных сайтах статья, Александра Андрюхина: «Память на помойке» от 29.10.2013 года на сайте газеты «Культура» http://portal-kultura.ru/articles/country/11902-pamyat-na-pomoyke/?CODE=11902-pamyat-na-pomoyke&print=Y
Александр АНДРЮХИН: «Культура» спасла архив легендарного напарника Алексея Маресьева.
«Память на помойке»
«В подмосковном Жуковском ЧП – на помойке найден архив легендарного летчика, Героя Советского Союза Ивана Березуцкого. Увы, такие случаи сейчас не единичны. Документы, многие из которых уникальны, оказываются не нужными наследникам фронтовиков. А между тем, музейщики бьют тревогу: в фондах начинает ощущаться нехватка материалов о Великой Отечественной войне.
Все началось с того, что наша коллега, редактор информационного агентства REGNUM Ольга Пушкарева, живущая в подмосковном Жуковском, вышла из дома вынести мусор. Дойдя до контейнера, она изумленно застыла, не поверив своим глазам.
– На куче мусора лежало около двадцати книг по истории Великой Отечественной войны, - рассказала Ольга корреспонденту «Культуры». - Книги почти новые, многие с дарственными надписями известных людей, очень хорошо изданные – сегодня ничего подобного не выпускается. Разумеется, мимо такого собрания я пройти не могла. Стала вытаскивать, а под книгами обнаружила еще и альбом с военными фотографиями. Уже дома по дарственным надписям Ольга поняла, что книги принадлежали жителю Жуковского Герою Советского Союза летчику Ивану Березуцкому.
- В одном из томов, а точнее, в знаменитых «Воспоминаниях и размышлениях» маршала Жукова я обнаружила два рукописных листка с записями самого Березуцкого, - продолжает Пушкарева. - Оказывается, он служил в одной части с легендарным Алексеем Маресьевым. А текст, как я поняла, написан еще в девяностых годах, и было это послание адресовано молодому поколению. В нём полковник проводит аналогию политики США с германской агрессией и сравнивает Билла Клинтона с Адольфом Гитлером…».
Далее в статье об архиве Ивана Березуцкого, делается попытка разобраться, как такое могло произойти, делаются скоропалительные выводу о неблагодарных родственниках героя, вместо того чтобы рассказать о его службе и личной жизни, после войны. Не сразу удаётся из публикации понять, что архив выбросили на помойку не родственники, внуки героя, а вообще посторонний человек, новая хозяйка квартиры, после смерти второй жены прославленного лётчика, где он жил с ней до своей смерти:
Культурное решение
«…Мы позвонили в Ростов-на-Дону, где жил один из сыновей Березуцкого – Юрий. Его сын Дмитрий – человек, в своем регионе известный, он возглавляет Ассоциацию производителей качественного жилья. Когда он узнал от нас, что архив его прославленного деда выбросили на помойку, его возмущению не было предела.
– Если бы я знал, я бы такого не допустил! Я бы хотел сохранить этот архив у себя.
Дмитрий рассказал, что героическое прошлое деда определяло судьбу остальных членов семьи.
– Я просто не мог совершать неблаговидные поступки, потому что этим бы опозорил память деда, — сказал Дмитрий.
– В школе учителя часто рассказывали ребятам о подвигах Ивана Березуцкого и при этом подчеркивали, что я его внук и, следовательно, должен быть достоин.
Сразу после разговора с нами Дмитрий позвонил в Жуковский своему дяде Виталию, второму сыну героя. Оказалось, и тот не знал, что архив его отца определили в мусорный контейнер:
– Я был уверен, что в доме Веры Ивановны уже ничего не осталось, - расстроенным голосом сказал «Культуре» Виталий Березуцкий.- После смерти отца я забрал весь его архив, все его ордена, грамоты, фотографии. Он умер у меня на руках, это было 23 февраля. Вообще эта дата для отца знаковая. День Советской армии – его профессиональный праздник. В этот же день 1945 года отцу присвоили звание Героя Советского Союза. 23 февраля 1949 года в газете «Сталинский пилот» на второй странице (на первой был сам Сталин) про отца вышла большая статья, в которой он рассказывал о своей жизни. Самые интересные строчки – о том, как к ним в полк поступил Алексей Маресьев, уже после ампутации, и как они на пару сбили два немецких самолета. Папа дружил с Маресьевым, мы часто ходили к нему в гости. Помню, что меня удивило: у Алексея Петровича лифт из подъезда останавливался прямо у него в квартире.
Странно, что племянница Веры Ивановны (второй жены Ивана Березуцкого), унаследовавшая квартиру, не предложила мне забрать книги и оставшиеся документы, если они ей не нужны. Может, не смогла меня найти…
В минувшее воскресенье, когда материал был уже почти готов, Виталий Березуцкий пришел к журналистке Ольге Пушкаревой.
- Я очень рада, что архив прославленного летчика перешел к его сыну, и с большим облегчением передала его Виталию Ивановичу — все книги, фотографии и личные записи, — сказала нам Ольга Пушкарева. — Спасибо газете «Культура»! Виталий Иванович сказал, что часть архива он собирается передать в музей на Поклонной горе, тем более, что вы с музеем по этому вопросу уже договорились…».
Ну, что сказать, грязная история с архивом Ивана Березуцкого закончилась невразумительным концом, по сути, жалким лепетом его родственников.
Константину Коханову оставалось только узнать, чем, собственно говоря, отличился Герой Советского Союза полковник Иван Березуцкий после Великой Отечественной Войны, какими подвигами во времена Корейской или Вьетнамской войны. Об этом в его биографиях, опубликованных в Интернете, нет ни одного слова. Удалось толь найти информацию о том, что «после войны Иван Михайлович Березуцкий продолжал службу в вооруженных силах в разных авиационных гарнизонах. В 1955 году он закончил Краснознаменную Военно-Воздушную академию в Монино. Последующий период службы в армии по состоянию здоровья работал на штабных должностях. Поле демобилизации в 1969 году Гвардии полковник Березуцкий в запасе переехал в город Жуковский, где работал в ЦАГИ начальником отдела режима до 1987 года. Ивана Михайловича часто приглашали в учебные заведения города, где он делился с учащимися воспоминаниями о войне. Верным другом и соратником Ивана Михайловича была его жена Татьяна Алексеевна, вместе с мужем воевавшая на фронтах Великой Отечественной войны, будучи секретарем-машинисткой в управлении полка. Два сына – Виталий и Юрий выросли достойными людьми. Виталий Иванович работает в ЦАГИ. Юрий жил в Ростове-на-Дону, где преподавал в институте железнодорожного транспорта. Он умер в 2002 году.
До конца своих дней Иван Михайлович вел активную общественную деятельность, живо интересуясь происходящим в стране и мире. Умер Иван Михайлович Березуцкий 23 февраля 2000 года и был похоронен рядом со своей (первой) женой на Быковском мемориальном кладбище. Его могила находится недалеко от воинского мемориала. Имя И. М. Березуцкого увековечено в Зале Славы Центрального музея Великой Отечественной войны на Поклонной горе в городе Москве.
http://www.museum.biysk.ru/ru/persons/ivan-mihajlovich-berezuckij/berezuckij-im-geroj-sovetskogo-soyuza/».
Поэтому нет ничего удивительного в том, что полковника Ивана Березуцкого, как штабного работника отправили усмирять «банный бунт» в карантине московских новобранцев в январе 1967 года. И скорее всего не без его ведома была организована охрана от солдат срочной службы «общепитовской столовой», чтобы жёнам офицеров не стоять с ними в общей очереди. И, конечно, он ничем не отличался от начальника штаба гарнизона, когда из-за конфликта работников солдатской столовой с заведующим, старшиной сверхсрочной службы, в солдатский суп, зимой, кем из обиженных старшиной работников столовой, был добавлен тухлый комбижир, который в замороженном виде не имел никакого запаха, но придавал горячему супу аромат свежего говна. Разумеется, никто из солдатского контингента гарнизона, есть этот суп, не захотел. Мало того, не смотря на приказы офицеров, никто из солдат даже садиться за стол в столовой не захотел. Ситуация начала напоминать эпизод из фильма «Броненосец Потёмкин», правда никто не думал бить или убивать офицеров. Вместо этого, еле сдерживая смех, солдаты смотрели на начальника штаба гарнизона, который, чтобы доказать, что с таким запахом суп есть можно, лично съел тарелку этого супа, за что его на следующий день сняли с занимаемой должности, а солдатам вечером компенсировали обед сухим пайком, в дополнении к жареной картошке с котлетами.
Когда Ивана Михайловича Березуцкого приглашали в учебные заведения города Жуковского, он, разумеется, с удовольствием делился с учащимися воспоминаниями о войне. А чем он ещё мог поделиться с учащимися, какими воспоминаниями, так как за 24 года после окончания войны, ничего не сделал такого, чтобы кто-нибудь из солдат с гордостью мог сказать, что его командиром был Герой Советского Союза полковник Иван Березуцкий.
Уведомление: СМИ: Константин Коханов: Что мы знаем о жизни «героев» в застойный период истории Советского государства? в 2019 году | Калининград, Россия, но